Газета День Литературы # 88 (2004 12)

— Завтра надо вернуть. И... арбуз ему где-то достать, что ли?

ТЕАТР АБСУРДА, ИЛИ "ВСТАЛИ! ЛЕГЛИ!"

Она еще успела подумать: "Нет, не умру, не сейчас", когда в глаза брызнул огненный свет и, казалось, раскололся обод, а потом наступала тишина. И какой-то монотонный гул — это работал огромный вентилятор, изображавший на сцене лопасти вертолета, а попутно разгонявший дым. Она лежала рядом с другими статистами, ощущая пустоту и холод в сердце. Потом услышала громкий голос режиссера, которому спецэффекты чем-то не понравились:

— Встали, быстренько все встали, повторим еще раз!

Шумовых и световых шашек ему на постановку спектакля было выделено достаточно. Зрителей ожидало шикарное, леденящее зрелище. Снова забегали и засуетились пиротехники, актеры, осветители, Репетиция захвата заложников в театре продолжилась. Пьесу написал молодой автор, по горячим следам. Сейчас он сидел в пустом зале и внимательно следил за воплощением своего замысла в жизнь. Впрочем, сюжет был вторичен, он лишь записал то, что было, изменив концовку. Режиссер спешил, ему хотелось опередить других, которые также готовили нечто этакое, ставшее вдруг модным. Собрав возле себя мнимых террористов в камуфляже, он что-то резко втолковывал им, словно и был главным командиром боевиков.

Маленькая женщина играла в массовке. Роль почти без слов. Лишь какие-то истерические бессвязные реплики, вопли. И умение натурально умирать. Чтобы было красиво. Да, она должна была в числе других статистов погибнуть. Но умирать женщине не хотелось, даже понарошку. Она сама знала, когда поставить точку в этой игре. Человек волен распоряжаться своем судьбой, а она сделала выбор. Еще тогда, на другом спектакле, когда их держали под дулами настоящих автоматов и грозили действительно взорвать здание. Там она также была всего лишь статисткой, одной из многих. Или это тоже было театральным действом? Сейчас женщина уже не могла толком разобраться, всё спуталось. Везде всё похоже на правду, режиссеры талантливы. Они командуют: "Встали, легли, опять встали, снова легли...", а ей нужно умирать и оживать, терять надежду и в очередной раз верить. Это такая игра — на границе жизни и смерти. Она всюду: здесь в театре, на улицах города, по всей России, наверное, и во всем мире. Встали, легли; а больше от тебя ничего не требуется. Ты не режиссер и не автор пьесы, ты статист. Но маленькой женщине и этого было достаточно. Она рада была и тому, что участвует в массовке. Пришла сюда, повинуясь внутреннему зову. Со смутным желанием вновь очутиться в аду, пусть даже отдающем мишурой и театральными блестками. В конце концов, то было самым сильным ощущением в ее жизни, а главное — реальным. Реальнее ее подруг, мужа, президента на экране телевизора, прошлого, настоящего и будущего. Она была уже давно больна, но не понимала этого. И повторение пройденного остужало мозг, словно сильнодействующее лекарство. Пустыми глазами она следила за режиссером, по команде, как собака, умирала, а потом поднималась, когда, слышала радостный голос:

— Вот теперь хорошо, гораздо лучше, поживее все встали, повторим еще раз!

В объявленном на пять минут перерыве к ней неожиданно подошел автор пьесы.

— Знаете, — в некоторой растерянности произнес он. — Я за вами давно наблюдаю. Вы очень хорошо играете.

— Я не играю, — ответила маленькая женщина. — Я пытаюсь понять, зачем всё это?

— Что — всё? — спросил автор.

— Этот фальшивый вертолет. На котором никто никуда и никогда не улетит. Эти лживые обещания. И эта любовь ваших героев, якобы спасающая людей. Людей спасти невозможно, они сами не хотят этого. Они обречены на одно лишь возмездие, кару. Потому что уже при жизни мертвы. Вы написали плохую пьесу.

— Что заказывали, то и сделал, — ничуть не обиделся автор,

даже улыбнулся. — Но я с вами не согласен. А как же счастье?

Разве оно не в избавлении от страха? От уныния и отчаяния. Я пытался сказать об этом.

— Всего лишь пытались, но и это неправда, — отозвалась она.

Собственный голос слышался ей как бы издалека:

— Земное счастье именно-то и есть самая большая ложь, его можно отнять любому, даже самому паршивому человечку. И любовь, и разум — всё отнимается. А попробуй отобрать страх смерти? Не выйдет. Избавиться от него можно лишь на Тишинском рынке, за пятьдесят долларов.

— Как это? — не понял автор.

Она знала — как. Потому что после долгих поисков купила то, что ей было нужно. Но не станет же сейчас показывать и гордиться? Всему свой час.

— С вами интересно разговаривать, — произнес молодой человек. — Может быть, мы вечером сходим куда-нибудь?

Маленькая женщина ответить не успела. Произошло нечто странное, непредвиденное. В зал с дикими гортанными криками внезапно ворвалась группа каких-то камуфляжных людей в масках, все были вооружены. Над головами защелкали автоматные очереди. Сон, явь, новый кошмар? Стремительность атаки ошеломила всех. Еще прежний пиротехнический дым не успел полностью развеяться, а уже новый главный террорист злобно орал:

— Лечь! Лечь! На пол! Всем на пол!

Упрашивать не пришлось. Кто где стоял — там и повалился. Игровой фарс оборачивался очередной трагедией. Легли основные артисты и массовка, обслуживающий персонал и режиссер спектакля, маленькая женщина и автор пьесы. Они оказались рядом, лицом друг к другу. А душа ее почему-то ликовала. Она снова приготовилась умирать.

— В сюжете у меня этого нет, — прошептал автор. — Дополнительные действующие лица сами пришли, без спроса.

В самообладании и чувстве юмора ему было отказать нельзя.

— Это никогда не кончится, — ответила маленькая женщина.

Прошло всего несколько минут, а казалось — вечность. Главный террорист, куражась, палил в потолок и стены, но следов от нуль почему-то не оставалось. Потом он сорвал черную маску и явил миру откормленную рожу известного телевизионного шоумена. Хохоча, сам повалился на пол. Задрыгал конечностями.

— Встали, встали! — кричал теперь он. — Сегодня у меня день рождения! Шампанского!

— Сукин ты сын! — сказал режиссер, кряхтя поднимаясь на ноги. — Какой же ты сын сукин. Ну какого черта?

— А для твоей же пользы, — отозвался шоумен. — Чтобы прочувствовал на своей шкуре.

Они громко заспорили и едва не подрались, но их быстро разняли. Опять всё смешалось — артисты, "террористы", персонал театра. В зал внесли ящики с шампанским. Захлопали пробки. Руки потянулись к бумажным стаканчикам. Шоумен любил и умел заражать всех окружающих своим дурачливым весельем. На него невозможно было долго сердиться. Что с малого взять? И режиссер вскоре перестал дуться, объявил еще один перерыв в репетиции.

А маленькую женщину душили слезы, словно ее опять обманули, в который уже раз. Так продолжалось всю жизнь, все последние годы, каждый день и час. Она и сама умела обманывать, но сейчас была близка к тому, чтобы понять всю пустоту и тщету мира, выстроенного единственно на лжи. Истина — там, в иных просторах, небесных, сокрытых от актеров и зрителей, жаждущих лишь хаоса. Он покрыл этот театр абсурда и в нем нет места свету. Боль тоже ложь, а безгранично только терпение. Но и его можно оборвать, как тонкую нить, на которой была подвешена маленькая женщина.

— Вы знали? — спросила она у автора, который всё еще стоял рядом.

— О чем вы? — он пытался понять, разгадать тайну ее слов, саму эту женщину.

— Вы знаете подлинный финал пьесы? — она двинулась к макету вертолета, словно намеревалась улететь. Автор пошел следом.

— Не ходите за мной, — попросила маленькая женщина.

Теперь она дождалась той заветной, торжествующей минуты. Под шум и смех в зале она вытащила заботливо укрываемую на груди холодную мерзкую смерть, купленную на Тишинском рынке и, вырвав чеку, равнодушно прошептала: