Газета Завтра 862 (21 2010)
Шрифт:
и ей всё не так, и везде бардак,
и она умна, а Иван — дурак.
Не отводит жадных холодных глаз,
а нужна ей эта земля без нас.
И огонь войны, как закат, доспел,
но для наших душ и для наших тел
есть защита круче любых систем:
Наша классика — Пушкин и АКМ.
***
Ты ищешь правду? Адовы круги
друзья сдадут и не поймут враги.
Но это одиночество героя.
Под хор указов правды не найти,
ищи её вне стада, стана, строя,
и даже сгинуть на таком пути
считай за привилегию героя.
***
Кончилось время и мир исчислен,
если ты — пепел, то я — алмаз.
Цели бесцельны и смысл бессмыслен.
Апокалипсис — здесь и сейчас.
Делай, что должен и будь что будет.
Солнцу и сердцу известен рок.
Нас только избранный враг разбудит —
слишком высок болевой порог.
Демон идет по мечтам народов.
Крошево камня и схватка рас.
Кровь поднялась до небесных сводов,
Апокалипсис — здесь и сейчас.
Танец огня над большой дорогой.
Пламя скручивается в блик.
Перед рожденьем Руси сверхновой
в точку уходит простор на миг.
Сгинут все, кто нас ненавидел.
Пламя — в зрачках восхищённых глаз:
Я это понял! Я это видел!
Апокалипсис — здесь и сейчас!
***
Если завтра война, мы поплачем о милом,
перекрестим дымящийся дол.
Проведём бэтээры по отчим могилам,
чтоб могилы никто не нашел.
Подожжём златоглавый истерзанный город,
чтобы городом враг не владел.
И зазубренный серп, и заржавленный молот
зашвырнём за небесный предел.
Всё вино мы допьем и пройдём по бокалам —
никому нашу радость не пить.
Если завтра война, мы забудем о малом, —
честь и славу — за грош не купить.
Наш распахнутый мир будет светел и страшен,
голос крови сильней, чем закон.
Заминируем каждую пядь этих пашен,
динамит — под оклады икон.
Видишь, — выхода нет, поднимается ветер,
Русь уводит на облачный край:
впереди только битва и огненный пепел,
позади — очарованный рай.
***
Мы пытаем судьбу, и пытает
нас на прочность загадочный Бог,
за кого он живущих считает,
повышая небесный порог?
От исканий, сомнений, метаний
не уйти с безмятежной душой,
но сложнее любых испытаний
испытание правдой чужой.
Евгений Головин Я, ТЫ, ОН...
От Катулла до Готфрида Бенна поэзия так или иначе отражала "я". Без "я" — простого, делового, бытового, административного, официального, тайного, словом, художественного "я", стихотворение было немыслимо. Для подчеркивания скрытости или отдаленности "я" заменялось на "ты" или "он", для выражения воображаемого единомыслия с читателем "я" растворялось в "мы". Для передачи сложности или распада личности появлялось второе "я", как в строках испанского поэта Хуана Рамона Хименеса:
2
http://top.mail.ru/jump?from=74573
"Я" — не "я"
Я это он,
Кто идет рядом и я не вижу его,
И кого временами я забываю.
Он спокоен и молчалив, когда я говорю,
Он милостиво прощает, когда я ненавижу,
Он идет вперед, когда я боюсь сделать шаг,
Он непринужденно поднимется, когда я умру.
Стихотворение не так уж просто при внимательном чтении. Оно может относиться к двойнику, лучшему "я", к душе и даже ангелу-хранителю. Оно может относиться к вымечтанному или вычитанному субъекту, к шизофренической проекции "я" на киногероя или к воспоминанию о сновидении. Стихотворение побуждает размышлять о какой-то другой стороне жизни, о том, что никогда не приходило в голову. Мы нашли решение. Поэзия создается для размышления о бесконечном количестве людей, фактов, событий, взаимоположений, сновидений, ситуаций, проблем, теорий, фантазмов, которые нас не касаются, да и вообще никого не касаются. В отличие от прозы, поэзия расширяет область ненужного, никчемного, бесполезного, заоблачного до невероятных размеров. В отличие от кино и телепродукции, много стихотворных строк претендует на серьезность. И действительно, читая поэзию, удивляешься иной раз: как мало в мире важного и необходимого по сравнению с "мусорной свалкой" (образ) всего остального.