Где ночуют зебры?
Шрифт:
Они вышли из теплицы и направились к дому.
Сад, залитый лунным светом, представлял собой потрясающее зрелище. Круглые клумбы между деревьями, белые скамейки, голубые шелестящие над головами кроны яблонь и вишен… И как дворец возвышался перед ними особняк. Дача Атаевых.
– Если хочешь, то иди в дом, отдохни. Я тебе приготовлю что-нибудь попить. Сейчас приедет отец. И если ты обещаешь молчать про то, что я тебе рассказал, то уйдешь отсюда живой…
Маша поняла, что разговаривать с ним бесполезно. Атаев-старший так, видно, обработал ему мозги, что никакая логика и здравый смысл не смогут поколебать его убеждений в своей правоте и безнаказанности.
– Хорошо.
– То-то, – хмыкнул Кирилл. – Я знал, что не ошибся в тебе… Я мигом. Только свет не включай. Ни к чему это.
А Маша, взглянув в окно, подумала о том, что с больной ногой она и на мотоцикле далеко не уедет.
Однако, когда за Кириллом закрылась дверь, она на одной ноге допрыгала до холла, нашла в темноте аппарат и, с трудом различая при лунном свете цифры, набрала номер домашнего телефона. Трубку быстро взяла мама. Наверно, она весь вечер ждала этого звонка.
– Мама, ты только не переживай. Я на даче у Атаевых. Это на Николиной горе. У него много теплиц, думаю, что их участок на окраине, сразу после леса, я не очень хорошо ориентируюсь.
– Машенька, доченька, почему это все с тобой происходит? Тебя не били?
– Нет, мам, не били…
– А тот, что в форме был, на самом деле милиционер?
– Нет, мам, не думаю… Мы здесь с Кириллом. Он странный, но будем надеяться, что ничего страшного со мной не сделает… Приезжайте поскорее.
– А ты знаешь, этих женщин… в подземелье… освободили.
– Да? Вот это здорово, даже не верится… ну все, мам, я не могу больше говорить… – И Маша, сглотнув слезы, положила трубку.
Когда вернулся Кирилл, она уже взяла себя в руки. Больше того, ей даже удалось проглотить несколько кусков шашлыка.
А чуть позже, когда они все-таки включили свет и начали играть в карты, в «дурачка», ей вдруг подумалось о том, что это не Кирилл виноват в том, что стал таким.
– Скажи, а сгоревшая кошка – твоих рук дело?
– Моих… – Кирилл старался не смотреть ей в глаза.
– Но как же ты мог?
– Да она мертвая была. Я хотел живую, отец сказал, что жестокость в себе надо воспитывать. Но не смог. Нашел случайно во дворе уже кем-то убитую или, скорее всего, сбитую машиной кошку. Оттащил ее на пустырь, облил бензином и поджег…
– Мой брат нашел ее в мусорном баке и принял за обгоревшего инопланетянина, – горько усмехнулась Маша. – Вечно он что-нибудь придумает…
– Тебе хорошо, у тебя есть брат. А у меня – никого.
Кирилл своим откровением вызвал у Маши прилив теплого чувства к нему. Она и не знала, что та красивая молодая женщина, которую всегда можно встретить в обществе Атаева-старшего, вовсе не его мать, а вторая жена отца. Так, может, в этом-то все и дело? Хотя, с другой стороны, разве не он издевался над Машей там, в теплице, когда она лежала на холодном полу в метре от рычащей собаки?
– У меня от шашлыка жажда разыгралась. Ты обещал принести попить…
– Гм… Я уйду, а ты бросишься к гаражу, выведешь мотоцикл – и деру? – погрозил ей пальцем Кирилл.
– Куда же я с забинтованными ногами?
– Не знаю, кто тебя просил садиться на велосипед… Где он, кстати?
– Я его спрятала.
У нее пропала всякая охота разговаривать с Атаевым. Но он, притащив откуда-то две бутылки холодной фанты, разлил ее по стаканам и протянул один из них Маше: «Пей».
– Ты не думай, я не такой уж бестолковый и понимаю, что папа того… чересчур… Но ведь он мой отец. Я же должен его защищать и оправдывать. Кроме того, у меня взрывной характер. Как у него. Когда
я понял, что ты меня «кинула», чуть с ума не сошел от злости. Гонялся по всему саду, тебя искал. А уж когда обнаружил пропажу велосипеда – тут уж совсем озверел…– Ладно. Хватит. Надоело. Еще раз вспомнишь, я сбегу. И не посмотрю на то, что нога больная. Даже две ноги… Ты – урод, Кирилл. Вот, собственно, что я хотела тебе сказать. И если я клюнула на твои розы, значит, я дура. Но это все в прошлом. А теперь уже недолго осталось ждать. За мной обязательно приедут. Вот увидишь…
– Не за тобой, а ЗА НАМИ, – поправил ее Кирилл. Лицо его снова приняло угрюмое выражение. – Нас отвезут домой, и ты будешь молчать.
– Пока тебя не было, я позвонила домой и рассказала, где я. Уже совсем скоро меня освободят, а тебя схватят, и ты ответишь за поступки твоего отца.
– Нет, – вскочил он, – ты не могла этого сделать.
– Могла… У вас же телефон в холле, на подоконнике.
– Да знаешь, кто ты после этого?
– Знаю. Но знаю и кто ты. И не советую…
– Да пошла ты… – Он встал. Схватил ее за руку и потащил за собой к выходу. – Захотелось в теплицу?
Маша сопротивлялась изо всех сил. Но Кирилл упорно тянул ее за собой. Тогда, изловчившись, Маша ударила его кулаком прямо в нос. И когда Кирилл, отпустив ее, схватился за лицо, потому что из носа хлынула кровь, Маша, превозмогая боль в щиколотке, бросилась к дверям. Она почти скатилась с крыльца и, завернув за угол, побежала к гаражу. Она понимала, что мотоцикл – не велосипед, и без подготовки она не сможет его завести и проехать на нем несколько метров. Да и ключей у нее нет, чтобы открыть ворота. Оставалось одно – спрятаться там, в темноте гаража, среди какого-нибудь неприметного хлама и ждать приезда родителей. Или милиции.
И она в отчаянии прыгнула в смотровую яму. Прикрылась каким-то засаленным халатом и замерла, ожидая прихода Кирилла.
Она слышала его шаги на крыльце, шелест травы – он искал ее в саду. Затем шаги стали отчетливее, и она поняла, что Кирилл подошел к гаражу. Он ругался, затем до нее донесся запах сигареты. Ну, конечно, Атаев решил покурить, чтобы успокоиться. Прямо в шаге от нее, наверху, лежал оброненный им спичечный коробок.
Постояв немного, Кирилл снова ушел на поиски Маши. Он звал ее, кричал, уходя от дома все дальше и дальше и углубляясь, судя по звукам, в сад…
Маша вылезла из ямы, схватила спички и посветила себе. И первое, что она увидела в темном гараже при свете маленькой спички, – это канистра, в каких держат бензин.
Маша взяла канистру, спрятала в карман спички и заковыляла к дому.
«Я не буду сидеть в яме и ждать. Пусть тот, кто устроил весь этот кошмар, сидит в яме…»
Так, приговаривая, она поднялась на крыльцо, и ее, залитую лунным светом, всю белую и тоненькую, увидел Кирилл.
– Маша! – Он подбежал к крыльцу. – Маша! Я не знаю, что делать… И если честно, то и мне на этой даче противно находиться… Я слышал, все знал, но что я мог сделать? Это отец и его… жена… Они запрещали мне даже звонить матери…
У него началась истерика. Он взлетел на крыльцо и, схватив Машу за плечи, как совсем недавно делала она, стал ее трясти, словно без этого до нее не дошел бы смысл его слов:
– Я понимал, что это когда-нибудь должно случиться, но не мог сказать об этом отцу. Ты не знаешь его, ты ничего не знаешь… Когда его рабочие начинали болеть, он выкидывал их из подвалов и оставлял умирать… Или же делал им уколы… Я сам видел несколько могил в лесу. Отец водил меня и показывал…
– Прекрати, Кирилл. Тебе-то нечего бояться, ты не должен отвечать за поступки отца…