Где же ты, Орфей?

— Ты почему не поцеловал в ответ? — спросила она. — Соприкасаться. Хочу, чтобы прикасался. Я хочу. Трогать, рвать.

— Я забыл, — ответил Полиник и склонил голову. Я подумала, что он, наверное, хотел целовать Исмену, и теперь ему просто больно. Семьсот Пятнадцатая посмотрела на свою руку и снова улыбнулась. Доминатрикс в доме мечты, так бы сказала Медея.

А что сказал бы Орфей?

Несомненно, ему бы стало так отвратительно.

Взгляд Семьсот Пятнадцатой скользнул по коридору, и только тогда она заметила меня.

— Кто? Кто это? Это кто?

Она прошла ко мне, и я поразилась тому, как не анатомичен ее способ ходьбы. Семьсот Пятнадцатая облизнула губы, посмотрела на мое ожерелье.

— Сто Одиннадцать, — сказала она, взяла меня за подбородок, а потом потянула за собой, поставила рядом с Полиником, отошла и склонила голову набок. — Пробовать. Пробовать.

Она зашептала что-то сама себе, затем улыбнулась.

— Скучные, — сказала она. — Скучные, не двигаются, не говорят. Я пришла.

— Хочешь покажу тебе еще кукол? — спросил Полиник.

— А я могу рассказать о том, что здесь происходит. Я выросла в этой части Зоосада.

Мы медленно отходили от закрытой двери, чтобы увести Семьсот Пятнадцатую в гостиную. Она, как зомби-старшеклассница, следовала за нами, раскачивалась из стороны в сторону. Когда мы оказались у порога гостиной, она замерла у двери, за которой стояла Ио. Семьсот Пятнадцатая покачалась около двери, затем прошла дальше.

— Есть, я хочу много есть. Что ела та, которая жила. Жила до меня. Дышала. Ела. Носом втягивала воздух. Я помню, что ты говорил.

— Я думаю, — сказала я. — Она ходила в ресторан. У нас здесь замечательный ресторан. Хотите сходить?

Семьсот Пятнадцатая сняла со стены одну из фотографий в рамке, коснулась языком стекла там, где было лицо Леды.

— Красивая, — сказала Семьсот Пятнадцатая. — Красавица.

— Да, — сказал Полиник. — Она очень красивая. Такая милая. Жаль, что умерла.

Вдруг Семьсот Пятнадцатая резко, как птица, обернулась к нам.

— Нервничают.

— Нет, — сказал Полиник. Я подумала, что ему больно смотреть на то, что Семьсот Пятнадцатая не бережет тело Исмены. Она двигалась так, что Исмене было бы больно.

Если бы только она могла чувствовать. Я вспомнила об альбоме с золотой звездой. В нем могли быть хоть какие-то ответы.

Семьсот Пятнадцатая сказала:

— Глупость.

Мы с Полиником молчали, потому как не поняли, что она имеет в виду. Ее пальчик с обломанным ярким ногтем ткнулся мне в грудь.

— Ты, да?

Я кивнула, не зная, как еще можно среагировать.

— Его подруга? У него уже была подруга. Подружка. Они дружили. Теперь это я.

Я видела, как ее язык отходит назад, чтобы артикулировать слово "я".

— Мы только познакомились. Я просто соседка. Пришла предложить Полинику погулять по Зоосаду. Я хотела все здесь ему показать.

— Знаете, Принцесса, мы могли бы сходить к Первой и испросить у нее разрешение, чтобы вы вечером могли гулять с нами. А Эвридика пока подождет здесь.

— Ну разрешение. Ну вечером. Ну ясно. Ну да. Ну.

Мы, люди, употребляли бесполезные слова, однако не так часто. Казалось, если уж Семьсот Пятнадцатая вспоминала о словах-паразитах, она старалась взять от них все.

— Да, может Первая не сразу примет нас, — продолжал Полиник. — Но Эвридика никуда не спешит. И она терпеливая.

Я поняла, на что Полиник намекает. И хотя я боялась гулять с Принцессой, их уход подарил бы мне попытку добраться до дневника. Я закивала.

Семьсот Пятнадцатая раздумывала с полминуты, затем ударила меня.

— Люди — агрессивные, — сказала она. Мне стало больно и обидно, но я постаралась этого не показать.

— Вот и познакомились, — быстро сказал Полиник. — Что ж, Эвридика, подождешь нас?

Я забыла о боли и обиде, потому что мне показалось забавным, как Принцесса боится маминого гнева. Монстры из черного Космоса, из внешней тьмы, почти равные богам, тоже отпрашивались у родителей. Я проводила Полиника и Семьсот Пятнадцатую до двери. Она шла неуверенно, и мне все время казалось, что сейчас Семьсот Пятнадцатая передумает. Полиник пытался поддерживать ее, но она била его по рукам, как трехлетняя девочка, пытающаяся сделать все самостоятельно и раздраженная тем, что мир ей не покоряется.

Надо же, думала я, какая она агрессивная. Сто Одиннадцатый, к примеру, очень спокоен. Интересно, это потому, что она — девочка, или потому, что она Принцесса, или потому, что она так видит нас, людей?

Ни один из этих вопросов не получил своего ответа к тому моменту, когда за Семьсот Пятнадцатой и Полиником закрылась дверь. Я осталась одна в их доме. Вернее, в доме Леды. Я метнулась к комнате, где была Ио, прошептала:

— Они ушли! Только, может, покажешь альбом? Просто он нам правда нужен, и...

Когда я открыла дверь, то едва не ударила ей Ио. Вернее, ее тело. Вернее, все-таки Ио. Она не упала, но сползла по стене вниз, наверное, поэтому Семьсот Пятнадцатая и остановилась у двери. Ио сумела не выдать себя, но, кажется, на этом ее силы кончились. Пятно на ее бедре стало шире и больше. Я склонилась к ней и почувствовала, что она дышит. Рот ее был приоткрыт, словно она спала. Но ее короткая передышка слишком легко могла стать вечным покоем. Я сняла с себя ожерелье и повесила на нее. Так у нас будет чуть больше времени.

Я не знала, что буду делать, но была твердо уверена в том, что бег до аптеки не только взбодрит меня, но и, усилив кровообращение, приведет к каким-то выводам. За одним действием неизбежно последует другое. В аптеке лекарства, а лекарства — это жизнь (у некоторых производителей даже слоган такой). Эту мысль я додумывала уже выбежав за дверь. Я надеялась, что Полиник и Семьсот Пятнадцатая ушли далеко, не хотелось бы встретиться с ними, а то Семьсот Пятнадцатая подумает, что мне настолько не хочется гулять.