Где же ты, Орфей?

Я обняла Ясона, и он вздрогнул.

— Что ты делаешь? Я сейчас передумаю доверять тебе хоть сколь-нибудь ответственное задание. Ты же мямля.

Я молчала. У Ясона билось сердце, и это был громкий, мерный звук. Он сказал:

— Ну да ладно. Хотите прогуляться по путям?

И я ответила, что очень хочу, а Орест сказал, что делать все равно нечего. И мы спрыгнули вниз, как очень плохие дети в фильмах, и пошли вперед, туда, где было темно. Я видела провода, толстые и пыльные, похожие на гигантских мертвых змей, а потом все стало пустым и темным, только где-то далеко горел желтый огонек.

— Здесь неплохо, — говорил Ясон. — Хуже, чем в Зоосаду, но под землей еще остаются какие-то силы. Здесь легче дышится.

Я вдохнула поглубже и почувствовала разницу, хотя, быть может, Ясон успокаивал себя, а я была слишком доверчивой.

— Интересно, — спросила я. — Почему мы можем ходить в темноте, даже когда почти ничего не видим?

— Благодаря вестибулярному аппарату и проприоцепции, — ответил Ясон. — Мой вопрос: как вам наш парк?

— Если представить, что эти пыльные провода — лианы, выглядит даже экзотически, — ответил Орест. — В таком случае я вопрошаю, почему все здесь, кроме нас, естественно, ходят в белом?

— Потому что мы ждем, — сказал Ясон. — И мы надеемся.

То, что начиналось как смешная игра, превратилось вдруг в серьезный, грустный разговор.

— И умирать легче, — сказал Ясон. — Если веришь. Я видел таких, кто почти не боялся.

Еще некоторое время мы шли в полной темноте, а потом свет, похожий издали на желтый цветок, постепенно стал разрастаться, и я увидела поезд. Он был как доисторический зверь, вернее его замерший скелет.

— Знаешь, мы стараемся поддерживать Свалку. Это все же живое место. Электричество, вода. Люди работают, чтобы у других все это было.

Твари вправду почти не мешали людям Свалки делать то, что они хотят. Просто у человечества оставалось все меньше сил. Общественный транспорт первым пришел в упадок, люди стали менее мобильны. Но многие другие сферы были еще живы. На Свалке оставались школы, электростанции, больницы.

— Представь себе, сколько мы могли бы сделать с нашим не-живым королем, символом свободы и возможности жить дальше вопреки всему?

— Ты опять за свое?

Я коснулась пальцами провода, чего, я читала, делать категорически нельзя, и подушечки пальцев стали серыми от пыли. Как помещение могло быть одновременно жилым и заброшенным?

Орест сказал:

— Дай угадаю, это не экскурсия, ты просто хочешь достать нож и угрожать нам?

— Нет. Просто хочу вас отвлечь. Напряженный мыслительный процесс, направленный на одну единственную проблему, вопреки всем ожиданиям, не способствует решению.

Это правда. Фокусируясь на вопросе своей жизни — попробовать ли убить Орфея, чтобы освободить его, я чувствовала себя покинутой и растерянной. Но когда я смотрела на провода, мир вдруг обретал ясные очертания и становился легким. Орфей как-то говорил, что на самом деле во Вселенной доминируют очень простые формы. Мы залезли в вагон, дверь была открыта, и я увидела что-то вроде ночлежки. На сиденья были накинуты простыни, одеяла и подушки. Люди спали, читали, кто-то помахал нам, кто-то склонил голову перед Ясоном.

— Мы работаем в несколько смен, — сказал Ясон. — У кого нет дома, тот спит здесь. Или кто слишком устал.

Я и вправду увидела людей таких тоненьких и так сильно дрожащих, что у них вряд ли были силы даже для того, чтобы встать. Одного из таких мужчин кормила с ложки старая женщина. Она нежно улыбалась ему, как будто он был ее сыном, а его губы жадно обхватывали ложку.

— В целом мы стараемся помогать друг другу.

— Если ты хотел, чтобы я увидела, что вы не какие-то там злодеи, и я так поняла, что вы не какие-то там злодеи.

— Ты ведь думаешь, что повторение это смешно?

— Может быть и страшно.

Я села на одну из этих кроватей. Сиденья были очень мягкими, наверное, старую кожу в них заменили и сильнее набили их ватой или синтепоном, так что отчасти это даже были матрасы. Только дискретные, как сказал бы Орфей. Я засмеялась.

— Есть хочешь? — спросил Ясон, а потом, не дожидаясь моего ответа, взял с одного из столиков, стоявших в проходе, буханку хлеба. Оказалось, что хлеб совершенно безвкусен.

— Местный.

Ясон точно хотел, чтобы я испытала вину. Хлеб был вязкий и чудовищный.

— Просто сделай это завтра, — сказал он. — Сделай как можно скорее. И у нас будет шанс. Дай мне знать, через Ореста, если все получится.

И я отчего-то сказала:

— Если все получится, вам не нужен будет посыльный. Все узнают.

А что будет, когда узнают твари? Что сделает Первая? Я спросила об этом у Ясона, и он сказал:

— Тогда все начнется. Тысячи моих агентов по всему миру согласятся убить Спящих. Не успеют они опомниться, как мы станем им равны. Подумай, эти люди обретут бессмертие и славу.

А сколько они потеряют? Этого я уже не стала спрашивать. Я попросила:

— Приведи ко мне Ио, хорошо?

— Ио? — Ясон чуть вскинул брови, вид у него стал комичный. — Я-то думал, что собеседник из меня получше. Ну да ладно. Ты тоже так себе.

Ясон оставил нас с Орестом в этом чужом и жутковатом месте.

— Похоже на передвижной приют для бездомных, правда? — спросил Орест. Вид у него был только чуточку брезгливый. Это была единственная эмоция, которую Орест не умел унять или игнорировать.

— Немножко.

Ио пришла через пару минут, мгновенно нарушив наше тягостное молчание.

— Ну, чего? Как вам здесь? По-моему, прикольно. Ясон вам понравился? Он такой крутой! Я знала, что он вам понравится!

Мы молчали.

— Ладно, понятно, он вам не очень. Ну, сначала он всем не очень. Когда мы встретились в первый раз, я его ударила!

Один голос Ио казался мне ободряющим. Может быть, дело было в его золотистой (есть золотой цвет, есть металл — золото, и есть нечто золотистое, звенящее и веселое), взвивающейся вверх интонации.

— Ты знала, что он мне предложит? — спросила я. Ио села рядом, и я подумала, сколько еще комбинаций я могу собрать за сегодня? Орфей любил комбинаторику.

— Знала, — сказала Ио. — Но ты нам правда нужна. Однако, пойми, ничего, если вдруг ты не решишься — многие не решатся. Ну и ладно.

Ио говорила по-другому. Она была искренней, и я видела, что ей обидно, и что она волнуется, но также видела, что ей важно, чтобы я решила сама.

— Знаешь, — сказала она. — Переспи с этой мыслью. В смысле подремай. У тебя такой бледный вид, и синяки под глазами.