Гечевара
Шрифт:
– Серьёзно, что ли?
– Аркадий! Эти иезуиты даже блюда переименовали! Гамбургер у них теперь как «розалюксембургер»!
Вождь тихонько выругался.
– И главное. Ты представляешь? Они встроили туда все мои акции, все мои идеи! И листовки по углам, и обёртки с лозунгами! Этот монстр сожрал всю нашу пропаганду и не подавился!
Видимо, Аркадий ничего не мог ответить.
– Аркадий, я была в шоке. Весь день проходила как во сне, как сумасшедшая. В конце концов, решила пойти возмутиться.
– К кому?
– Да к Пинкову! Всё равно мне нечего терять!
– Снежана…
– Это
Аркадий промолчал.
– Короче, я пошла к нему прямо домой. Ругалась до двух ночи. Говорила, что он не имеет право пользоваться этими вещами для своей наживы. Он смеялся. Он всё знает про меня, Аркадий, я уверена! В конце концов, я написала заявление по своему желанию, он не принял и сказал, что мне напишут в трудовой книжке «за хищение». К чёрту! Я ответила, что если так, то все узнают, из чего на самом деле вся эта жратва в его столовке! Представляешь, что он мне ответил?! Он ответил: «Я не думаю»!
– Снежана…
– Милый, он мне угрожает! Но пойми, я не могла, я не могла! Это же гнусность! Если бы я смолчала, я бы потеряла право зваться левой!
– Тише, дорогая!
– Милый, это страшный человек! И… и… такой циничный! Ох, а вдруг мы сами виноваты? Это получается мы ведь подсказали!
«Сволочи, все сволочи!»
Аркадий и Снежана замолчали.
– Точно всех сейчас разбудишь, – сказал вождь, когда Витёк утихомирился.
– И разбужу. Аркадий, но ведь все свои! Мы в одной партии. «Багровая Бригада» – мы, мы все. Ребята что-нибудь подскажут.
Вождь вздохнул.
– Снежана… Я ведь объяснял тебе уже.
– Что объяснял? Что будут презирать тебя за девушку, которая работает в «Мак-Пинке»? Ну, так я там больше не работаю. Ошибки совершают все. По-моему, Аркадий, все твои товарищи достаточно умны, чтобы понять, кто я на самом деле. И потом, я столько сделала…
– Снежана! Да не в этом дело! Чёрт возьми… Ты думаешь, что мне не надоело так скрываться, врать всё время, по ночам встречаться? Я ведь говорил! В «Мак-Пинке», как раз в том, где ты работаешь, был предан наш товарищ. Мы так и не знаем, что с ним стало.
– Да-да, помню.
– Если вдруг станет известно, что ты находилась в это время в заведении, да и ещё в должности начальника…
– Ох, блин!
– Никто в твоей вине не усомнится. Вон Витёк – он и убить может, поверь мне.
– Подозрение падёт и на тебя…
– Конечно! Революция тогда коту под хвост. Мы все передерёмся. Я всё сделал, чтоб замять партийное расследование. Сейчас у нас под подозрением Артемий – все как будто верят. Он в Москве. Его там не достать. Надеюсь, постепенно все вообще забудут…
– Но, Аркадий, я не виновата!
– Верю.
– Я вообще не представляю, кто это мог быть!
– Верю, верю, милая.
Раздался шорох. Вероятно, они обнимались.
После этого Снежана сообщила:
– Я боюсь идти домой. Аркадий, я боюсь Пинкова. Спрячь меня.
Вождь отпирался, объяснял, что в три часа идти им некуда, а отставлять здесь, подле
всех товарищей, которые, конечно, спросят, кто она такая, – невозможно. Наконец, решили дать приют Снежане в комнате, где раньше жила Кэт. Девчонки там жили идейные, сочувствующие, и была надежда, что за это ночное вторжение Аркадия простят.Когда дверь за Снежаной и Аркадием закрылась, Лёша понял, что сегодня однозначно не уснёт.
Ну что ж, теперь понятно, почему Аркадий так быстро согласился с версией виновности Артемия и был доволен тем, что суд замяли. То же самое с Сергеем. Он, конечно же, боялся тоже быть разоблачённым. Тот и этот, получалось, были связаны с «Мак-Панком» – вездесущим и всевластным. Ну, а Виктор? Он-то почему не настоял на полноценном следствии? Такое впечатление, что кто-кто, а уж он-то должен был сильнее всех рваться покарать предателя…
Чем дальше, тем сильнее Лёшина картина мира рассыпалась.
Шансов же по-прежнему скрывать место работы и невольное предательство – почти не оставалось.
30.
Алёша спал всего какой-то час, быть может, полтора. Наутро он поднялся ненормально бодрый, зная, что к полудню это состояние сменится кошмарной слабостью. Пока же мир для Лёши был болезненно реальным, непривычно ярким. Запах горячего жира, картона и моющих средств на работе казался сильней, чем обычно.
В подсобке баба Маша переругивалась с Чежиком, то есть Василием. Бывший кассир нацепил спозаранку костюм и пошёл в нём пугать пострадавшую (по её версии). Конечно, бравая котлетница себя в обиду не давала: она громко материлась на всю кухню. Мойщицы посуды тихо похихикивали, поражаясь её риторическим способностям. Работницы из овощного цеха только-только покурили на крылечке, но решили отложить на время нарезание салата «Подрывник». Из раздевалки доносились трели Ириной мобилы.
Зайдя в раздевалку, Двколкин увидел там Ксюшу, лежащую вдоль длинной лавки, уже в униформе.
– Хочу спать! – сообщила она. – Кто идёт мыть столы?
– Чур, не я! – отвечала Ирина.
– Эй, Лёха, иди, мой столы!
– Вообще-то, мне хотелось бы переодеться для начала.
– Да? – тут Ксюша приоткрыла один глаз. – О, блин! Не повезло. Придётся тебе ждать. Я тут лежу. Вставать не собираюсь! Ч-чёрт! Как спать охота!
– Вы чего такие? – спросил Лёша. – Я-то ладно, я почти не спал сегодня. Там, на кухне, тоже все как мухи сонные, работать не хотят.
Ира зевнула во весь рот. Потом достала зеркальце: взглянуть – а вдруг зевок испортил макияж?
С закрытыми глазами Ксюша сообщила:
– Ты, чего, не знаешь? Снежану же уволили! Б…, жёстко!
«Быстро нынче информация расходится», – подумал Алексей. А вслух спросил:
– И кто теперь начальник?
– Да фиг знает! Вроде, никого. Ну, то есть, кто-то должен быть, но мы не знаем!
– Главное – не Снежана! – подтвердила Ира. – Ненавижу эту грымзу!
– Да, наконец-то её выгнали, – добавила лежащая, не зная, что имела дело с героической воительницей за рабочий класс и Революцию.