Гегемония, или Борьба за выживание

Стратеги из окружения Дж. Буша отдают себе отчет в том, что использование военной силы увеличивает опасность терактов и что милитаристская и агрессивная позиция и действия США провоцируют ответную реакцию, которая может быть чревата катастрофами глобального значения. Они не хотят, чтобы так случилось, но эти негативные последствия для них являются менее значимыми, чем интересы внешней и внутренней политики, которые никто и не думает скрывать.

На Всемирном экономическом форуме в обстановке непонимания и критики К. Пауэлл презентовал Стратегию национальной безопасности США и говорил о том, что Вашингтон обладает «суверенным правом применения военной силы в интересах самообороны» от стран, которые обладают оружием массового поражения и сотрудничают с террористами. Это стало официальным предлогом для вторжения в Ирак. Всем известно, как впоследствии вся американская доказательная база была признана несостоятельной, но в этой связи есть одно следствие, которое осталось без должного внимания: в текст Стратегии национальной безопасности были внесены дополнительные положения, в соответствии с которыми отменялись многие ограничения на применение военной силы. Больше не было необходимости оправдывать свои действия наличием угрозы терроризма. Гораздо более важным преобразованием является то, что Дж. Буш и его советники заявили о праве использовать вооруженную силу даже против тех стран, которые не обладают оружием массового поражения или даже программами по его разработке. Существенно то, что государство имеет «намерение и возможность» его реализации. В таком случае любая страна может вполне иметь намерение и возможность применения оружия массового поражения. Официальная доктрина предполагает, что практически кто угодно может быть подвергнут такому превентивному силовому воздействию. Колин Пауэлл пошел еще дальше. Он заявил, что президент США имел полное право атаковать Ирак, поскольку Саддам Хусейн не только имел «намерение и возможность», но «фактически использовал различные виды этого страшного оружия против своих врагов в Иране и против населения собственной страны», — при активной поддержке К. Пауэлла и его коллег из правительства, забыл, как обычно, добавить он. Кондолиза Райс предоставила примерно такую же трактовку событий^{476}. Если следовать предложенной логике, то кто же обладает иммунитетом против превентивных ударов США? Неудивительно, что если бы иракцы когда-нибудь смогли увидеть Саддама Хусейна на скамье подсудимых, то они, непременно, пожелали бы увидеть рядом с ним его бывших американских союзников^{477}.

За отчаянными попытками придумать убедительные оправдания военной операции в Ираке и по мере того, как постепенно всевозможные предлоги обнаруживали свою несостоятельность, было отчетливо заметно желание американского руководства и различных экспертов обойти очевидные причины вторжения. Они заключались в создании впервые по-настоящему безопасной военной базы в государстве, где будет установлен лояльный США режим, в самом центре одного из богатейших своими энергоресурсами регионов мира. Потребность в такой базе, как в «источнике стратегического влияния огромной важности» на будущее, осознавалась со Второй мировой войны. Не стоит удивляться, что США планировали осуществить вторжение в Ирак еще до событий 11 сентября 2001 года, отодвигая приоритет проведения «войны против террора» на второй план. Во внутренней среде американского политического руководства и правящей элиты не было сомнений по поводу целесообразности таких планов. Задолго до того, как олигархическая группа реакционеров взяла власть в стране в свои руки, они осознавали, что «необходимость создания эффективной военной базы в Персидском заливе гораздо шире решения конкретной проблемы режима Саддама Хусейна»^{478}. При любых колебаниях политического курса в период с 1981 года главный направляющий принцип государственной стратегии оставался неизменным: нельзя допустить, чтобы иракский народ правил в своей стране.

Стратегия национальной безопасности отражала лишь один из компонентов военно-политической доктрины Дж. Буша. Другой компонент заключался в следующем принципе: «Те, кто скрывает террористов, разделяют их вину и по этой причине должны быть подвергнуты нападению и уничтожены»^{479}. Известный политолог и аналитик Грэхам Элисон рассматривает данный принцип как ключевой компонент военно-политической доктрины Дж. Буша. Провозгласив его накануне вторжения в Афганистан (в связи с тем, что правительство страны отказывалось передавать США бен Ладена без доказательств его вины), Дж. Буш «в одностороннем порядке отменил норму о государственном суверенитете стран, укрывающих террористов». Данный принцип доктрины Буша «в качестве правила и нормы уже де-факто стал частью системы международных отношений»^{480}. Элисон, правда, как и некоторые другие специалисты, умалчивает о том, что те, кто провозглашает данные — принципы, по сути, призывают начать бомбежки самих США. Четко в соответствии с указанным принципом Америку, несомненно, можно назвать страной, которая «укрывает террористов»^{481}. Но это не имеет никакого значения. С точки зрения логики в данной ситуации срабатывает принцип универсальности, впрочем, как пояснял Г. Киссинджер, вполне естественно, когда в рамках превалирующей доктрины и политической культуры эти банальные нормы и принципы могут отметаться.

Любой президент разрабатывает собственные «доктрины», но только Дж. Буш, помимо этого, обладает еще и «видением идеального образа», вероятно, поскольку его помощники хорошо помнят критические замечания, высказываемые в отношении его отца в связи с тем, что ему «не доставало образного мышления». Наиболее ярким примером служит ситуация в Ираке, когда все аргументы в оправдание начала здесь военной операции были исчерпаны, американские власти заговорили об установлении демократии в Ираке и на всем Ближнем Востоке. К ноябрю 2003 года данная идеалистическая версия стала главным официальным объяснением необходимости проведения иракской военной операции. Корреспондент и редактор с большим стажем Давид Игнатиус писал, что «это, пожалуй, самая идеализированная война современности — ее более или менее связное логическое обоснование, помимо пускания всей этой пыли в глаза об оружии массового поражения, связях с „Аль-Каидой“, строится вокруг идеи о необходимости свержения репрессивного режима власти во имя демократического будущего страны». Через несколько дней после публикации этой статьи Дж. Буш в своем знаменитом официальном обращении подтвердил приверженность данному принципу в решении иракского вопроса^{482}.

Это обращение президента вызвало самые различные реакции — от благоговения до критики, причем те, кто критиковал, одобряли благородство порывов американского руководства, но полагали, что это вряд ли под силу США: иракское общество слишком отстало в развитии и проведение здесь глубинных трансформаций может очень дорого обойтись американцам. Однако данный принцип был положен в основу иракской кампании и в дальнейшем рассматривался как нечто само собой разумеющееся. В новостях сообщалось, что «американское руководство при осуществлении своих планов создания стабильной демократии в Ираке столкнулось с серьезными трудностями». Различные журналисты и обозреватели задавались вопросом, насколько успешной может оказаться «текущая кампания в псевдовильсоновском стиле, направленная на установление стабильной демократической системы на Ближнем Востоке». Наиболее непримиримые критики «неоконсерваторов» у власти полагали, что «решение о начале военных действий с целью смещения Саддама Хусейна и провоцирования волны демократических революций по всему арабскому миру в значительной мере способствовало расшатыванию системы международных отношений»^{483}. Приложив немалые усилия, я не смог найти опровержение данного тезиса.

Подтверждением веры в правильность выбранного мотива проведения военной кампании являются не только заявления о благородных намерениях, но очевидность того, что эти заявления мало кого интересуют, так как они абсолютно предсказуемы. То, что в данной конкретной ситуации с Ираком заявления американского руководства имеют самое последнее значение, вполне понятно, ведь для того, чтобы в них поверить, нужно признать, что американские политики являются последними лжецами. Ведь когда общество готовили к войне в Ираке, обоснование необходимости военных действий было совершенно другим: «главной задачей», как подчеркивали руководители США и Великобритании, было разоружение Ирака, а не преследование каких-то призрачных «идеалов». Простой здравый смысл рождает сомнение в правильности избранной задачи, взамен показавшей свою несостоятельность всей оправдательной базы.

Есть множество фактов, позволяющих судить о характере данных заявлений. История последних лет предоставляет достаточно убедительные доказательства пренебрежительного отношения к демократическим ценностям. Здесь речь не идет даже о той риторике американского руководства, когда, по мере развития военной кампании в Ираке, европейские страны были поделены на «Старую» и «Новую» Европу, невзирая на общественное мнение и превалирующие антивоенные настроения в этих государствах. Самую жесткую позицию занял Пол Вульфовиц, который ругал турецкое военное руководство за то, что оно допустило, что правительство Турции пошло на поводу у 95 процентов населения страны, и потребовал от турецкой стороны извинений и признания: долгом Турции как демократического государства является выполнение обязательств помощи США.

Выступление Вульфовица особенно примечательно, так как он является своего рода вдохновителем американского демократического крестового похода. Игнатиус, взывавший к нашему благоразумию, пишет о своих сильных впечатлениях от выступления П. Вульфовица в Хилле в Ираке. Там он «цитировал рассуждения Алексиса де Токвиля о демократии» и призывал иракцев начать «создание демократического общества», что, несомненно, произвело сильный эффект на собравшихся людей, которые находились в месте, где, как было доказано, впервые жертвами американских войск стали мирные иракцы^{484}. Игнатиус объясняет, что Вульфовиц — это «знаковая фигура во всей иракской военной кампании» и при этом «главный идеалист в администрации президента Дж. Буша». Игнатиус выражал беспокойство, что П. Вульфовиц, возможно, даже «слишком идеалистически мыслит и что его страсть к обоснованию благородства намерений США в Ираке может преобладать над трезвостью мышления и прагматизмом, которые обычно свойственны военным стратегам». Сам же Вульфовиц, как «тонкий знаток арабского мира», говорил о том, что «для него невыносимо видеть, как жители арабских стран подвергаются бесконечным притеснениям и репрессиям, и его главной мечтой является их освобождение от гнета». И все же, полагает Игнатиус, «было бы лучше, если бы его голый идеализм был подкреплен, пусть даже самыми примитивными, соображениями о защите интересов США».

Хорошим доказательством приверженности П. Вульфовица ценностям демократии и его обеспокоенность судьбами различных народов служит тот факт, что он оказывал активную поддержку наиболее ужасным и кровожадным убийцам, садистам и агрессорам XX века^{485}. Его верность демократии в полной мере получила выражение после начала военной операции, когда он опубликовал доклад «Слово и дело» (5 декабря 2003 года) о контрактах на строительство в послевоенном Ираке. Он заявил: «Необходимо обеспечить безопасность соблюдения ключевых интересов США», и, по его мнению, все страны, которые не выполняли приказы США, не могут претендовать на получение контрактов на строительство. Термин «безопасность» используется в своем привычном значении. Таким образом, корпорации «Хеллибертон», «Бектел», «Дж. П. Морган» и другие компании, работающие с правительством США, защищены от конкуренции со стороны фирм Франции, Германии и России, несмотря на негативные последствия для американских налогоплательщиков, которые может иметь такое частно-государственное сотрудничество.

Несомненным является только одно завоевание иракской военной кампании: свержение Саддама Хусейна. Этот факт должен быть с легкостью воспринят теми, кто критиковал США и Великобританию за их поддержку самых страшных преступлений иракского лидера, включая жестокое подавление шиитского восстания, которое могло привести к его свержению в 1991 году. Окончание правления Саддама было одним из двух позитивных следствий «смены режима» в Ираке. Другим следствием стала ликвидация экономических санкций, по причине которых сотни тысяч иракцев погибли, а иракское общество оказалось расколотым, но вынужденным поддерживать репрессивный режим в интересах собственного выживания. По этим причинам уважаемые международные дипломаты, которые руководили осуществлением программ развития Ирака — Дэнис Холидэй и Ханс фон Спонек — подали в отставку, что было вызвано, по словам Холидэя, протестом против режима американских санкций, являющегося не чем иным, как средством «геноцида» иракского народа.

Они были отлично осведомлены о ситуации в Ираке, так как через них постоянно проходили самая последняя информация и данные. Несмотря на то что ООН осуществляла контроль над обеспечением режима санкций, именно США настояли на введении наиболее жестких мер экономической блокады. Так что отмена санкций — это, несомненно, позитивное изменение для Ирака. Ликвидация тирании Саддама Хусейна также является долгожданным событием для иракского народа, однако для этого совсем не обязательно было осуществлять полномасштабное военное вторжение.