Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона

Динская была большой железнодорожной станцией, маленьким степным городком. Пехотные роты «дроздов» вступали в нее под свой «Дроздовский марш»:

Из Румынии походом Шел Дроздовский славный полк, Для спасения народа Нес геройский трудный долг…

Однако противник не дремал. Группа красных войск, которой командовал бывший казачий есаул и военфельдшер Иван Лукич Сорокин, ответным ходом заняла железнодорожную станцию Кореневская. Теперь тридцать пять тысяч красноармейцев, обладавших многочисленной артиллерией, оказались в тылу центральной группировки Добровольческой армии.

Случилось это на следующий день после взятия белыми станции Двинская. Иными словами говоря, краском Сорокин умело нанесенным ударом прорвал неприятельский фронт, оказавшись у Деникина в ближнем тылу. Мемуарист-белоэмигрант вспоминал: «…Под Кореневской Сорокин со своей армией вышел к нам в тыл. Он едва не перерезал Добровольческую армию пополам».

Для добровольцев, наступавших на Екатеринодар, создалась критическая ситуация. Требовалось принять оперативное решение, а не ждать запоздалого указания командующего. Казанович и Дроздовский накоротке съехались, чтобы обсудить свои совместные действия в ближайшие часы.

— Михаил Гордеевич, по данным пленных, у фельдшера Сорокина войск двадцать пять тысяч. Об артиллерии уже не говорю.

— Борис Ильич, к вечеру сорокинцы могут нас окончательно отрезать от остальных сил армии. Надо закрыть прорыв.

— Значит, пойдем двумя дивизиями на Кореневскую. А что будем делать с Динской? Не отдавать же ее красным?

— Выставим на Динской надежный заслон, а сами немедля выступим на Кореневскую. Согласны?

— Согласен. Атакуем там Сорокина сегодня же с двух направлений…

Однако согласованных действий у белых под железнодорожной станцией Кореневская не получилось. 1 — я дивизия генерала Казановича поспешила, встретив на пути более слабое сопротивление, чем «дрозды». Казанович решил действовать по-суворовски, вводя свои батальоны разрозненно, по мере подхода их к станции.

Столь же разрозненными оказались и действия дроздовцев. Многократные атаки белых захлебывались под шквалом пулеметного и ружейного огня, под разрывами вражеских снарядов на ближних подступах к Кореневской. К тому же ее защитники имели видимое численное превосходство, что немало ободряло их.

В итоге к вечеру обе дивизии добровольцев — 1-я и 3-я — оказались смяты противником. Понеся большие потери в людях, расстреляв носимый запас патронов, они отошли от станции на исходные позиции уже в вечерних сумерках.

В составленном отчете в армейский штаб полковник Дроздовский писал со всей жестокой откровенностью о прошедшем бое:

«Отход пехоты, имевшей на своем пути болотистую речку, носил очень тяжелый характер…

…Были случаи самоубийства добровольцев, от изнеможения не имевших возможности (уйти) от противника и боявшихся попасть в его руки.

Оставленных на поле боя раненых и выбившихся из сил постигла страшная смерть…»

В боях за Кореневскую Дроздовский, пожалуй, с самого начала своего участия в Гражданской войне пережил серьезное нервное перенапряжение. Михаил Гордеевич не изменил своей «роли»: он постоянно находился в передовых цепях добровольцев, постоянно был под огнем. В те дни к нему пристреливался не один пулеметчик и не один стрелок красных.

Вряд ли герой Белого дела красовался своим бесстрашием перед уже повидавшими в жизни многое «дроздами». Их командир ходил вместе с ними в штыковые атаки, находясь в передовой цепи. Он шел с непокрытой головой, держа в руках фуражку, полную спелой черешни.

Подражал ли он так известному пушкинскому персонажу, внешне беспечно угощаясь ими? Было ли это полнейшим презрением к смерти, которую несла каждая пуля, каждый снарядный осколок, летящий в его сторону? Или это была бравада, удальство?

Внешне скрытое нечеловеческое перенапряжение, владевшее им все эти последние дни, вырвалось наружу только в ночь на 17 июля. Случилось это в ходе короткого совещания с генералом Казановичем Разговор у них на этот раз сложился сложный.

— Михаил Гордеевич, у меня к вам первейший вопрос ваша дивизия способна еще драться в таком же духе, как сегодня вечером?

— Борис Ильич, у меня уже сотни добровольцев, с которыми я шел из Румынии, из Ростова, легли на поле перед Кореневской. Мне больно все это видеть.

— У меня тоже огромные потери, Михаил Гордеевич. Что будем делать этой ночью, завтрашним днем?

— Я предлагаю ночью отступить в восточном направлении от Кореневской. Вот мое мнение, если вы хотели его услышать.

— Вы рисуете картину в очень мрачных тонах, Дроздовский.

— А как мне ее так не рисовать. Если мы ночью отступим, то спасем наших добровольцев от уничтожения.

— Отступить от станции перед сорокинцами мы не можем.

— Почему?

— В этом будет состоять срыв всей екатеринодарской операции.

— А как же жизни белых бойцов?

— На то они и добровольцы, Михаил Гордеевич, чтобы сражаться и умирать за Россию.

— Какой же может быть срыв операции, когда нами утрачена связь с главнокомандующим. Мы с вами даже не знаем по карте, где сейчас находится генерал Деникин.

— Верно, не знаем. Как и не знаем, отменил он поход на Краснодар или нет. Связь прервана с дивизией Боровского — это тоже факт.

— Я все же настаиваю от отходе от Кореневской. Людям нужен отдых. Хоть день-два.

— Сорокин нам его не даст. У него на сегодняшний день двадцать пять тысяч штыков и сабель.

— Тогда мы сядем в оборону, а он пускай ходит в атаки на нас.

— Нам ли садиться в оборону? Без патронов? Без снарядов в неприкосновенном запасе?

— Все равно мы должны выйти из боя, Борис Ильич.

— Тогда, Михаил Гордеевич, я воспользуюсь правом, которое представил мне главнокомандующий.

— Каким правом?

— Как старший по званию, я, в отсутствие генерала Деникина, беру на себя общее командование под Кореневской. Вот вам мой боевой приказ: продолжить штурм станции и выбить оттуда противника.

— Хорошо, я подчиняюсь вам. Когда прикажете вновь поднять батальоны в атаку?

— Завтра утром наши дивизии возобновляют натиск на Кореневскую. С восходом солнца. Остаток ночи — на отдых людям..

…Атаки белых 17 июля натолкнулись на необыкновенно жесткие контрудары красных. Когда дело доходило до рукопашных схваток, то ярость в них не знала предела.