Генерал Ермолов

Когда в Тифлис прибыли Паскевич и Давыдов, Ермолов назначил их командовать войсками, направлявшимися против персиян. Обе стороны готовились к генеральному сражению, которое должно было состояться близ города Елизаветполя. Но прежде чем оно состоялось, князь Мадатов с отрядом в составе полутора батальонов пехоты, полка нижегородских драгун и двухсот казаков 3 сентября в пух и прах разнёс десятитысячный корпус принца Мамеда при Шамхоре, положив на месте и особенно во время преследования более полутора тысяч человек. Сам же лишился семи своих героев.

Поздравляя русских солдат и казаков с победой, карабахский армянин Мадатов, подкручивая огромные усищи, говорил:

— Вы, русские воины, я с вами никогда не буду побеждён; мы персиян не только здесь, но и везде разобьём. Ура!

— Ура-а-а! — разнеслось эхом по окрестностям. Ермолов был доволен. В письме к Мадатову он писал: «Как хорошо, что вы, любезный князь, положили начало

совершенно в подтверждение моего донесения о том, что я распорядился начать наступательные действия прежде прибытия генерала Паскевича. Они там думают, что мы перепугались и ничего не смеем предпринять! Происшествие сие порадует столицу, а я ожидаю донесения о взятии Елизаветполя»^{659}.

Алексей Петрович не напрасно ожидал. Уже в ночь на 4 сентября Мадатов, желая захватить неприятеля врасплох в Елизаветполе, поднял войска и приказал выступать. Сам же с двумя сотнями казаков и двумя орудиями помчался вперёд. По пути он узнал от местных жителей, что неприятеля в городе уже нет, что гарнизон его был увлечён всеобщим бегством. Немного позднее стало известно, что комендант крепости Назар-Али-хан за трусость понёс самое позорное в Персии наказание: ему обрили бороду и, посадив на осла задом наперёд, возили по всему лагерю принца Аббаса-мирзы.

4 сентября князь с войсками вошёл в Елизаветполь. Значительную часть населения его форштадта составляли армяне. Они встречали освободителей хлебом-солью, фруктами, а их полководца обнимали за колени. Вечером во многих дворах звучали песни.

Победителям достались громадные трофеи, в том числе «жизненные припасы», в которых очень нуждались русские.

Казачьи разъезды, рыскавшие по всем направлениям, приносили известия о полнейшей деморализации персидских войск.

Ермолову удалось собрать близ Елизаветполя до десяти тысяч штыков и сабель. Он подчинил их общему командованию генерал-адъютанта Ивана Фёдоровича Паскевича. Сообщая об этом императору Николаю I, Алексей Петрович писал:

«Известная храбрость и военная репутация сего генерала делают его полезным мне сотрудником, тем более что он удостоился полной доверенности вашего императорского величества»^{660}.

Вряд ли Ермолов не лукавил, давая такую характеристику Паскевичу. Но совершенно очевидно, он не стремился к обострению отношений с ним, что подтверждается и письмом главнокомандующего к всегда успешному в бою князю Мадатову, оскорблённому подчинением его отряда новому начальнику.

Ермолов, успокаивая эмоционального князя, просит не оскорбляться, наступить на горло собственному честолюбию, всеми силами помогать новому начальнику, которому, несомненно, потребуются его опыт, знание неприятеля и языков кавказских народов. «Обстоятельства таковы, — убеждает Алексей Петрович генерала Мадатова, — что все мы должны действовать единодушно»^{661}.

Главнокомандующий дал несколько полезных советов Паскевичу, назвал ему фамилии офицеров, на которых он может полностью положиться. Самым надёжным среди прочих, по его мнению, является начальник штаба корпуса генерал Вельяминов.

5 сентября 1826 года Паскевич выехал из Тифлиса, вступил в командование войсками, собранными в селении Муганло, и скоро своими глазами увидел результаты боя героев князя Мадатова с персиянами при Шамхоре. Весь двадцативёрстный путь их отступления, по свидетельству Ивана Фёдоровича, был завален трупами врага.

В первое время отношения между князем и новым начальником были нормальными. Валерьян Григорьевич, как и предсказывал Алексей Петрович, произвёл на Ивана Фёдоровича хорошее впечатление, и тот поделился своими чувствами с императором: «Генерал Мадатов — нужный здесь человек. Он как один из первых помещиков Карабаха, знающий местные языки, имеет большое влияние на кавказские народы»^{662}.

А вот кавказские войска, которым новый начальник устроил смотр, ему не понравились. Паскевич нашёл их недисциплинированными, плохо одетыми и в боевом отношении никуда негодными. Солдаты не знали своих бригадных и дивизионных командиров. Командиры, естественно, не знали своих солдат.

«Трудно представить себе, до какой степени они плохо выучены, — писал Паскевич императору. — Боже избавь с такими войсками быть первый раз в деле; многие не умеют построить каре или колонну, а это всё, что я от них требую. Примечаю также, что сами офицеры находят это ненужным. Слепое повиновение им не нравится, они к этому не привыкли, но я заставлю их делать по-своему»^{663}.

Хочу обратить внимание читателя на то, что эти строки были написаны накануне первого очень ответственного сражения с персиянами, от которого многое зависело. Основная мысль автора рапорта предельно проста: с такими войсками победить невозможно.

А вдруг…

Если «вдруг», то понятно, кому будет принадлежать заслуга неожиданного успеха. Конечно, военачальнику, щедро одарённому природой блестящими способностями полководца, человеку, выделяющемуся из ряда людей обыкновенных, стойкому и энергичному. «Вот бы государь Николай Павлович догадался дать мне такую характеристику, — подумал Иван Фёдорович, подписывая очередной рапорт на высочайшее имя, составленный скорее всего его адъютантом Иваном Осиповичем Каргановым, доносчиком и казнокрадом. А может быть, и Александром Сергеевичем Грибоедовым…

На это «вдруг» и работает отныне генерал Паскевич, учит солдат делать «движения вправо, влево, вперёд и обратно, перестраиваться из каре в колонну, из колонны в каре». И так изо дня в день в течение недели, о чём и государя уведомить не забывает. Теперь, кажется, наступила пора помериться силами с воинами Аббаса, которых совсем недавно принц якобы едва удерживал от нападения на русских. Вот как они рвались к отмщению неверным!

Рано утром 13 сентября близ Елизаветполя сошлись до десяти тысяч русских и тридцать пять тысяч персиян. При таком соотношении сил самый вероятный исход сражения — поражение. Паскевич в отчаянии: государь не простит. Валерьян Григорьевич Мадатов и Алексей Александрович Вельяминов убеждают: необходимо принять сражение. Иван Фёдорович благоразумно соглашается. В результате Аббас-мирза сокрушён, его войска бегут…

Кому принадлежит заслуга победы при Елизаветполе? Понятно, ему, Паскевичу, сумевшему за какую-то неделю научить солдат Кавказского корпуса двигаться туда-сюда и, конечно, перестраиваться. Страшно даже представить, чем бы всё кончилось, если бы они не освоили этих упражнений, а опирались только на боевой опыт Суворова, Кутузова, Ермолова, сохранившийся в русской армии… Вот и государь, рассудив, пришёл к убеждению, что успех этот — следствие «благоразумных распоряжений» его, генерал-адъютанта, «который всегда служил примером подчинённым».