Генерал Самсонов

–  Мне пора, Алексей Михайлович. Слышите? Это у нас. Это "чемоданы". Я еду. Спасибо за приют, не поминайте лихом.

При рассеянном свете была хорошо видна спокойная милая улыбка подполковника, с которой он извинялся, что разбудил Крымова - в неурочный час, и прощался, наверное, навсегда.

У русских не было тяжелой артиллерии, следовательно, "чемоданы" могли принадлежать только противнику, обрушившему их в эти минуты на позицию возле Уздау, куда и собрался в свою батарею подполковник Девяткин.

–  Погодите!
– сказал Крымов.
– Сейчас оденусь.

Он познакомился с ним вчера в штабе корпуса, обратив внимание на мягкий и одновременно мужественный облик артиллериста, в котором как бы соединялись важнейшие национальные черты. Узнав, что подполковник приехал из-под Уздау в казначейство за деньгами для батареи и еще не знает, где переночевать, Крымов пригласил его к себе. Подполковник оказался из торгово-промышленной семьи, понимал о пружинах войны больше Крымова, во всяком случае говорил, что англичанка-союзница заманивает русских Проливами, но потом может обмануть и выпихнуть лопоухого мужика из Средиземноморья. И французам не доверял Девяткин, и германцам, с которыми мы дружили еще до учреждения Антанты. Ни от кого он не видел России снисхождения.

Крымов надел галифе и обулся, пошел провожать артиллериста. Девяткин спешил умирать, не подозревая, что наступление идет ради отвлечения от Франции немецких молодцов.

Крымов пожал ему руку и сказал, что сегодня будет в Уздау, может, там и встретимся. Девяткин посмотрел с простодушной искренностью и попросил:

–  Вы передайте генералу Самсонову - русских всегда губит недоверие к своим силам.

Вчера он сердито говорил, что Россия единственная страна, которая ради других идет на жертвы, а сегодня - торопился под обстрел тяжелых орудий.

Девяткин залез в бричку, колеса скрипнули, лошадь цокнула подковами, и вот уже нет Девяткина, остался только грозный гул.

Вскоре Крымов был в штабе корпуса и забыл об артиллеристе. Пока немцы вели сильный артиллерийский огонь севернее Уздау, где стоял Выборгский полк с дивизионом легкой артиллерии и взводом гаубиц. Но что должно последовать дальше? Никто этого не ведал, все были спокойны, и даже болезненный Ловцов говорил, повторяя бодрую интонацию Артамонова, что корпус будет стоять, как скала.

Крымов зашел в аппаратную, где в эти минуты телеграфисты держали непрерывную связь со всеми дивизиями, и в галдеже нескольких голосов попытался уловить главный звук обстановки. Все было спокойно, лишь прервалась линия с Выборгским полком - наверное, перебило провод.

В аппаратную заглянул адъютант Артамонова и задорно объявил Крымову: Сейчас выезжаем! Командир корпуса собрался на автомобиле объехать войска, чтобы укрепить их дух.

Крымов пошел за возбужденным адъютантом, думающим, наверное, что Артамонов сейчас проведет Бородинское сражение.

–  Ну где вы пропадаете?
– добродушно воскликнул Артамонов.
– Наконец-то они атакуют. Мы едем?

–  Куда, ваше превосходительство?
– спросил Крымов.

–  В Уздау!

–  А если он двинется со стороны Лаутенбурга?
– возразил Крымов.
– Лучше подождать.

Поручик вскинул голову как молодой петушок и осуждающе поглядел на него.

–  Достаточно послать офицера связи, - сказал Крымов.

–  Значит, вы не едете?
– чуть обиженно удивился Артамонов.

–  Я попозже, ваше превосходительство. Там ведь рвутся тяжелые снаряды и все живое зарывается в землю. Это не турецкая и даже не японская война, чтобы подобно Скобелеву или Куропаткину выезжать на белом коне...

–  По-вашему, я должен бросить свои войска в решающий момент?
– спросил, разводя руками, Артамонов.

–  Ну благословите их по телефону, а штаб корпуса не покидайте, ответил Крымов.
– А то поедете да будете только мешать командирам. Наше место здесь.

Артамонов повел седоватой, коротко стриженной головой в сторону, поглядел на петушка-адъютанта, который явно ждал, что генерал устроит Крымову жестокую распеканцию, и закряхтел, посмеиваясь:

–  Вот они, младотурки! Все им подавай по науке, по логике. А души солдатской - не желают признавать.

На распеканцию самсоновского посланца у него не хватило воли, он предпочел стерпеть и закончить дело миром.

Крымов вытащил хронометр и сказал, что пойдет к себе на квартиру попить чаю, ведь все равно часов до восьми ничего не произойдет.

* * *

Командир батареи, подполковник Владимир Евграфович Девяткин под звуки продолжающегося обстрела доехал до фольварка, где располагался батарейный резерв.

–  Слава богу!
– сказал он, когда увидел знакомый домик и сохнущее на веревке офицерское белье.

Он почувствовал себя дома. Здесь, позади позиции, он располагался со всем батарейным хозяйством: здесь была даже маленькая банька. Справа на холме располагался наблюдательный пункт, внизу в лощине стояли орудия, а дальше, в окопах пехоты, тоже сидел наблюдатель из артиллеристов.

В небе зашелестело, загрохотало, как будто приближался нацеленный прямо на подполковника железнодорожный состав. Выло, сотрясало небесную твердь и стискивало сердце ужасом неотвратимой смерти. Это летел "чемодан".

Вестовой спрыгнул с брички и упал на землю, закрывшись руками. Лошадь присела на задние ноги, как испуганная собака. "Сейчас понесет", - подумал Девяткин и, не выпуская из рук портфеля с деньгами, тоже выпрыгнул и потянулся подхватить вожжи. Но земля качнулась под ногами, полковник застыл на месте с протянутой рукой и прижатым к боку портфелем, а лошадь с бричкой неслись в горы вниз, в лощину.

Девяткин опомнился при виде переворачивающейся брички и глядел на полускрытые зелеными кустами орудия, определяя, целы ли они. Ничего не разобрав, он пошел к домику.

Снова зашелестел по небу железный змей, снова замер подполковник, борясь с невыносимым ужасом. "Чемоданы" били впереди батареи, по окопам пехоты. Черные грибы дыма вздымались выше деревьев.

Навстречу подполковнику выбежали из домика старший офицер батареи штабс-капитан Рыксин и поручик Гулинокий. "Кто дежурный на батарее?" крикнул Девяткин.

–  Я, господин полковник, - ответил Гулинский.

–  Да как же так, Коля?
– упрекнул его подполковник.
– А ребята одни, без офицера?