Генеральские игры

— Руфина. Руфинка. Финка. Простой ряд слов. Мы её так зовем дома.

— Очень приятно.

Руфина словно не обратила на него внимания. Только спросила:

— Вы нас на время не оставите одних?

— Почему на время? — Шоркин сдержал задетое самолюбие — дама его выставляла — и сделал вид, что принял её слова нормально. — Мы разговор окончили, я готов откланяться.

Он протянул Бергману руку, кивнул в сторону его сестры и вышел, плотно притворив за собой дверь. Он спускался по лестнице, когда его окликнули:

— Полковник, вы не обиделись? Подождите меня.

Шоркин задержался и обернулся. Едва касаясь рукой перил, по синей с золотыми звездами ковровой дорожке спускалась Руфина. Весь её облик восточной красавицы — черные жесткие волосы, расчесанные на пробор, брови, словно прочерченные по линейке, глаза темные с маслянистым блеском, бледная, без каких-либо следов загара кожа, полные чувственные губы, рельефная тяжелая грудь, тонкая талия, широкие бедра — одновременно сочетал в себе нечто привлекательное и настораживающее.

— Ты в город? — Она не отягощала себя стремлением выглядеть вежливой.

— В город.

Они вышли во дворик.

— У тебя машина?

Она понимала, что, если на стоянке нет автомобилей, кроме её собственного, задавать вопрос бессмысленно. Но она его задала.

— Нет, — Шоркин беспечно тряхнул головой, — я марафонец. Сегодня забег в честь трехсотлетия российского флота.

Она засмеялась громким булькающим смехом.

— Могу подвезти.

— Опасное предложение. — Он уже принял её обращение на «ты» и отвечал тем же. — Незнакомый мужчина в дороге может наброситься… Так, во всяком случае, сегодня нас предупреждают специалисты.

Руфина оглядела его от головы до ног. Кончиком языка коснулась губ, дразня его.

— Садись. Люблю неожиданные приключения.

Она распахнула правую дверку, сама обошла машину и села за руль. «Порше» — дорогой, блестящий свежим лаком автомобиль — с места рванулся в сторону города. На вираже шины свирепо визжали.

— Я интересная?

— Ты красивая.

— Разве есть разница?

— Да, красивые не всегда интересны.

— Однако ты нахал!

— Не имел тебя в виду. Мы говорили вообще, разве не так?

— И на том спасибо. Ты женат?

— Да.

— Но вы уже давно разошлись во взглядах. Верно? Брак тяготит вас обоих, хотя разрывать его пока нельзя. Так?

— Нет. И почему брак обязательно должен меня тяготить?

— Разве ты не собираешься меня закадрить? Если да, самое время пожаловаться на жену.

Шоркин ухмыльнулся.

— Сказать откровенно?

— Конечно.

— О том, чтобы тебя кадрить, даже в уме не держал.

— Это интересно. Ты — голубой?

— Нет. Правда, одно время был красным. Потом меня стали считать красно-коричневым. Короче, голубой — не мой цвет. У тебя есть муж?

— Нет, но уже было два. И обоих я прогнала.

— Что так?

— По натуре я любовница. Мне противно, когда близость превращается в обязанность. Я чувствую отвращение, когда муж начинает обнимать меня с видом, словно собрался копать картошку.

— Круто.

— Нормально. Если нет чувств, надо расходиться. Любишь музыку?

Она неожиданно сменила тему, даже не взглянув на него. Скорость её пьянила. Она зачарованно смотрела на дорогу, почти ложась грудью на руль.

— Включи магнитофон.

Шоркин не шевельнулся.

Стрелка спидометра качнулась за цифру 120.

— Не любишь попсу? — Она по-прежнему не смотрела в его сторону. — Тогда проводи меня в «Магнолию». Сможешь?.

«Магнолия» — один из самых дорогих магазинов города. Те же вещи, которые можно купить в других местах, стоили здесь на сто-двести тысяч дороже. Зато по словам «я одеваюсь в „Магнолии“ можно было безошибочно судить о положении человека в новом обществе и толщине его кошелька.

Шоркин лишь один раз побывал в «Магнолии». В полупустом торговом зале его сразу встретил лощеный хлыщ — продавец — и затем следовал по пятам, пока Шоркин ходил по магазину. Проводив до двери, вежливо улыбнулся: «Заходите еще». Шоркин вышел наружу с ощущением униженности. Он не мог отделаться от впечатления, что продавец ходил за ним с единственной целью — проследить, как бы посетитель не сунул тайком в карман дорогой галстук или не надел на себя новую шляпу, и что его слова «заходите еще» прозвучали издевательски.

— Почему нет? Провожу.

Шоркин представил лицо продавца, когда тот увидит его вместе с Руфиной. Уж где-где, а в «Магнолии» её должны знать хорошо.

Они вошли в магазин через дверь, услужливо распахнутую краснощеким вышибалой в камуфляже. Тут же бесшумно возник уже знакомый продавец.

— Здравствуйте, госпожа Бергман. Что вы желаете? — Затем продавец взглянул на Шоркина и сделал вид, что страшно рад его приходу. — Мы с вами знакомы, не так ли? Как вас, извините…

— Это не обязательно.

— Да, да, это не обязательно. Проходите, госпожа Бергман. Мы рады вас видеть.

Услужливый продавец сразу же переключил внимание на даму, хорошо понимая, кто в этой паре есть кто.

Руфина, не проявляя интереса к продавцу, прошла к секции белья и легкого платья. Сняла с демонстрационных стоек несколько блузок вместе с фирменными вешалками, вошла в примерочную кабинку. Задернула за собой розовую занавеску.

Шоркин остался неподалеку, не зная, что ему делать. Неожиданно раздался рассерженный голос Руфины.

— Ну, что ты там застрял? Кто мне скажет, идет вещь или нет? Зайди же.

Шоркин раздвинул занавески, вошел в кабинку и буквально остолбенел от неожиданности. В трех зеркалах — вид спереди и с боков — отражалась госпожа Руфина, раздетая по пояс. Он увидел её полную, близкую к перезрелости грудь, свободную от каких-либо оков и драпировок цивилизации, родинку посередине ложбинки, розовые окружья сосков. Увидел и застыл в растерянности.

— Тебе плохо? — Голос Руфины звучал насмешливо. — Попросить воды?

— Нет… — Он старался говорить потише, чтобы не слышал продавец, болтавшийся рядом. — Однако…

— Ах это! — Руфина повернулась к нему и ладонями приподняла обе груди. — Я не думала, что тебя это так смутит.

— Смутит? Нисколько. — Шоркин умел быстро принимать новые условия игры. — Если честно, то это просто восхитительно. Знаешь, примерно так же, как выйдешь из дома, а солнце тебе прямо в глаза. И сразу слепнешь. — Он легонько шлепнул её по упругим ягодицам. Подумал: а чем я рискую? Она сама напрашивается на ответное хамство, так пусть и получит. — Так мы примеряем?