Генералы шального азарта

– Проходите.

– Благодарю вас.

Ксения тщательно готовилась к его приходу. Ведь он ей тоже нравился.

Ксения была само очарование. Мечта. Греза. Идеал. И как всякий идеал, требовала преклонения и восхищения, к чему Долгоруков был совершенно и всецело готов.

– Как ваши дела? – спросил Всеволод Аркадьевич только для того, чтобы хоть чего-то произнести. Было похоже, что ему совершенно не хочется говорить. А хочется любоваться прелестной женщиной, смотреть, как она ходит, сидит, говорит, и слушать звучание ее голоса.

– Благодарю вас, все хорошо. – Ксения Михайловна довольно улыбнулась, понимая, что сейчас творится в душе мужчины. – Колено уже не болит, и, надо полагать, что уже завтра я смогу выходить.

– А вот с этим, я полагаю, торопиться не следует, – с трудом выдавил из себя бывший «червонный валет», присаживаясь в предложенное кресло. – Это я вам как друг говорю. – Смутился и поправился: – Надеюсь, что как друг.

– Конечно, конечно, – прощебетала Ксения Михайловна с очаровательной улыбкой. – Вы, милый Всеволод Аркадьевич, можете в этом даже не сомневаться…

«Милый»… Это слово не было сказано случайно. Вообще, что будет говориться ею Долгорукову, было прорепетировано еще часов в девять утра…

– Благодарю вас…

Несомненно, он был в нее влюблен. Ксения с удовлетворением и ласковой улыбкой, тоже не единожды отрепетированной перед зеркалом, прекрасно это видела, и лишь некая печалинка омрачала ее состояние. Ведь ее по-настоящему любят. Она же, вместо того чтобы пребывать в счастии от свершившегося и решать, ответить на это чувство взаимностью или нет, должна была просто-напросто воспользоваться его состоянием…

– Я собиралась пить чай, – произнесла, наконец, Ксения Михайловна. – Составите мне компанию?

Он согласно кивнул. И они пили чай, и Всеволод Аркадьевич, разговорившись, рассказывал о своей жизни в Москве, конечно, не упоминая о своей принадлежности к клубу «Червонные валеты» (что Ксения знала и без него); а Ксения Михайловна, в свою очередь, говорила о себе, все более и более напуская на себя мрачный вид. Несколько раз Долгоруков порывался спросить ее о том, что же ее так угнетает, и наконец задал вопрос напрямую:

– Мне кажется, вас что-то сильно беспокоит?

Ксения вскинула на него взгляд, который вот-вот должен был наполниться слезами, и промолчала.

– Ведь мы же с вами друзья, а друзья должны делиться друг с другом как радостью, так и своими бедами и несчастиями, – сказал он довольно банальную фразу (больше, похоже, ему ничего не пришло в голову). – И помогать в их преодолении.

– В моей ситуации вы вряд ли сможете мне помочь, – печально отозвалась Ксения Михайловна, благодарно посмотрев на Долгорукова.

– И все равно, вы должны со мной поделиться, – произнес Долгоруков, как говорят проповедники в церкви. – По крайней мере, вам после этого станет немного легче.

– Ну, хорошо, – будто решившись сделать то, что было совсем не легко, произнесла Ксения Михайловна. – Полтора года назад я… – она помолчала, словно собираясь с духом, – полюбила одного женатого человека.

Она опасливо (как новый друг отнесется к сказанному?) посмотрела в глаза Долгорукова, но, не заметив в них ни презрения, ни осуждения, а только одно желание понять и помочь, с облегчением продолжила:

– Он военный человек, занимал и занимает достаточно высокое положение в обществе, давно женат и имеет трех дочерей-погодок. Мы познакомились с ним в Петербурге, где я в то время жила, а он служил в резервном пехотном полку какой-то там пехотной бригады. Влюбилась я в него с первого взгляда, как молоденькая институтка, хотя к тому времени уже имела печальный опыт «общения» с мужчинами…

– Поверьте, мужчина мужчине рознь, – со значением заметил Долгоруков. Очевидно, себя он числил, конечно, в списке «положительных» мужчин, которым вполне можно доверять.

– Я знаю, Всеволод Аркадьевич, – ответила Ксения. – Вы не такой… – Пауза была совсем короткой. – Знаете, и среди нас, женщин, попадаются всякие штучки…

Какое-то время она молчала. Молчала так, чтобы бывшему «червонному валету» было заметно, что ей трудно говорить и что она, похоже, уже сожалеет, что завела этот разговор.

Долгоруков это заметил и мягко произнес:

– Продолжайте, прошу вас.

Она вскинула на него взор, наполненный слезами:

– Вы очень милый, хороший человек…

Оборвалась, будто бы собираясь с мыслями. Затем, как бы нехотя, продолжила:

– Он тоже полюбил меня… По крайней мере, мне так казалось… И он так говорил. Очень часто. Мы ведь, женщины, любим ушами…

– То есть? – спросил Долгоруков.

– Вы не знаете? – Ксения усмехнулась, что получилось у нее с какой-то горчинкой, естественно, напускной. – Женщины, в отличие от мужчин, очень часто любят ушами. И в этом их слабость, которой опытные мужчины умело пользуются. То есть женщину легче всего заворожить словами. Про чувства, нежность, любовь, страсть и все такое. И затем подчинить себе…

– А мужчины? – спросил Долгоруков заинтересованно.

– А мужчины любят глазами. Им ведь надо все видеть и по возможности получше рассмотреть. Что, мол, такого у нас имеется. Разве не так?

– Пожалуй, что и так, – согласился бывший «червонный валет», лукаво улыбнувшись каким-то своим мыслям.

– Вот и я поддалась его уговорам и клятвам в вечной любви, – Ксения снова горько усмехнулась. – Одним словом, мы стали встречаться. Он приезжал ко мне через день, и эти дни его приездов были наполнены для меня счастьем. Тогда, – она вздохнула, – мне казалось, что и он со мной счастлив. А может, так оно и было… После нескольких таких встреч он пообещал мне подать прошение о разводе в Священный Синод. Я была счастлива и совершенно потеряла голову. Я доверилась ему полностью, без остатка и… забеременела. Поначалу это меня не так пугало: я хоть и знала, что рассмотрение прошений о разводе Синод рассматривает очень долго, но все же надеялась, что это будет длиться не более девяти месяцев. Мы ведь живем не во Франции, где женщина может родить ребенка от неженатого на ней мужчины, и всем на это будет наплевать. Кроме ее родителей, конечно. Однако мы живем в России, где родить, будучи не замужем, значит отлучить себя от общества и заслужить репутацию гулящей…

– Мне кажется, вы несколько преувеличиваете, – участливо произнес Всеволод Аркадьевич.

– Ничуть, – не согласилась с ним Ксения Михайловна.

– Оступиться в жизни может каждый, – заметил Долгоруков.

– Может, – согласно кивнула головой Ксения. – Но только не женщина, и не в таком деликатном вопросе. В общем, когда я рассказала ему, что беременна, он пришел в замешательство. Он испугался! Стал умолять меня прервать беременность. Говорил, что все устроит сам, и мне нужно только согласиться на это. Что знает одну бабку, которая может все устроить и будет потом молчать как рыба. «Но зачем мне прерывать беременность? – спросила я. – Если ты скоро станешь свободен и сможешь на мне жениться»?