Генезис личности. Теория и эксперимент. 2-е издание, исправленное и дополненное

Особенно ярко такое представление о свободе выступает в философии Нового Времени. Для Лейбница «поскольку что-либо ограничивается через себя, постольку оно самодеятельно или (если это разумная субстанция) свободно, и поскольку ограничивается извне, постольку оно несвободно или принуждено» (Лейбниц, 1899-а, с. 30–31). Аналогичным образом рассматривают понятие свободы Кант и Фихте. Для Канта свобода есть характеристика «внутреннего» вещи, «вещи-в-себе». Человек как вещь-в-себе свободен, поскольку не зависит от «патологических» (чувственных) мотивов (Кант, 1965-а). Но если Кант помещает свободу «по ту сторону» феноменального мира, то Фихте и сам феноменальный мир считает продуктом человеческой свободы и творчества; тем самым он один из первых вводит представление о бессознательном, дорефлексивном свободном творческом акте (см. 1913, с. 117, 127 и др.). Продолжая эту традицию в понимании свободы, Гегель на место фихтевского субъекта ставит понятие абсолютного духа: «Дух… пребывает только у самого себя и, следовательно, свободен, ибо свобода состоит именно в том, чтобы в своем другом все же быть у самого себя, быть в зависимости только от самого себя, определять самого себя» (1971-а, с. 124). Понятие свободы как самоопределения мы встречаем также у Бергсона (1910, с. 137–138), для которого причина свободного акта лежит в самом «Я», у русских философов-рационалистов (Астафьев, 1889; Грот, 1889), в экзистенциализме. К этому пониманию примыкает интерпретация свободы как целевой детерминации (Арсеньев, 1971; Батищев, 1969).

***

Рассматривая указанные точки зрения в целом, нетрудно видеть, что они, по существу, тождественны. Это неудивительно, поскольку все они созданы в рамках cogito. Как мы установили с помощью абстракции cogito, между такими понятиями, как выбор, творчество, самоопределение, саморазличение и т.п., существует глубокая связь. Собственно, cogito есть не что иное, как особый метод сделать эту связь очевидной, показать «взаимопревращаемость» и тождество фундаментальных категорий основной рационалистической связки; одновременно с этим приобретает очевидность глубокая связь и тождество различных интерпретаций свободы. Все они являются оттенками одного и того же понятия – понятия самопричинения (causa sui). Тождество указанных определений свободы станет еще более очевидным, если мы подробнее остановимся на соотношении понятий causa sui, свободы и необходимости.

Как мы уже говорили, causa sui есть по своему понятию саморазличение, выход системы из состояния равновесия, возникновение у нее несовершенства, недостатки, потребности. Таким образом, состояние потребности есть вместе с тем состояние самопричинения, тождественно ему. Оно противопоставляется отсутствию всякой потребности, всякого саморазличения, неразличенному и неопределенному единству, т.е. чистому ничто. Следовательно, саморазличение (самопричинение) есть вместе с тем и возникновение, самопорождение некоторой определенности, которую уже представляет из себя различившая себя система.

Отсюда следует, что желание (феноменально представленная потребность) тождественно саморазличению, causa sui. Однако желание, состояние нужды есть вместе с тем и необходимость («невозможность обойтись без…»). В самом деле, как иначе можем мы мыслить необходимость, кроме как несовпадение реального и идеального состояний системы, нужды и мотива, необходимого для ее удовлетворения? Таким образом, понятие самоопределения (causa sui) тождественно понятию необходимости.

Далее, как мы убедились ранее, саморазличение (желание) есть выбор; выбор же более высокого порядка (выбор между желаниями) мы обозначили как произвольность. Это показывает, что в рамках cogito понятия выбора, самопорождения, необходимости и произвольности тождественны.

Отсюда следует, что отождествление понятий свободы и выбора (causa sui) содержит в себе логическое (отнюдь не диалектическое) противоречие. Действительно, выбор, как мы установили, есть необходимое бытие, необходимость. Это есть состояние нужды, недостатка, следовательно, не только не совпадает с понятием свободы, а представляет собой оппозицию этому понятию. Свобода же, очевидно, не может быть одновременно и необходимостью. Хотя такое отождествление иногда проводится и даже считается диалектическим, оно, по нашему мнению, внутренне неверно; ведь диалектические противоположности, хотя и находятся в отношениях «борьбы» и «взаимопроникновения», все же не тождественны друг другу – иначе они не были бы противоположностями. Поэтому выбор, с нашей точки зрения, есть не «свобода и вместе с тем необходимость», а просто необходимость, необходимость в чистом виде.

В самом деле, понятие необходимости и в обыденной речи, и на философском языке означает не что иное, как то, что побуждает, заставляет, принуждает нас, т.е. то, что предполагает в нас какой-то недостаток, нужду в том, что необходимо. Но ведь несовершенство, ограниченность, нужда есть как раз несвобода. Поэтому, в частности, нередко задаваемый вопрос «свободен ли я желать?» не имеет смысла, ибо желание, как необходимость, есть оппозиция свободы и не может быть ее предикатом.

Конец ознакомительного фрагмента.