Гении без штанов
Шрифт:
— Какую тему мы проходили в прошлый раз? — спросил физик и остановился перед Байси.
Байси поднялся. Ни одна скульптура мыслителя не смогла бы полностью выразить шквал противоречивых мыслей в его голове.
— Хм, — произнес он.
— Какую тему мы проходили в прошлый раз? — вновь спросил физик; описав размеренным шагом полукруг вокруг парты, он замер перед Армани. Армани никогда не был любителем физики. Он предположил, что Байси ответил правильно, а может, ему тоже ничего другого не пришло в голову.
— Хм, — повторил он.
— Ответ неправильный, — заскрежетал зубами физик, вернулся
— Извините, но ведь вы не можете… — заикаясь, произнесла она.
— Чего я не могу? — спросил физик и поднял свой взгляд.
— Ну, — мямлила Коцка, — я думаю…
— Я думаю — значит, я существую! — воскликнул физик. — Ну, посмотрим, думаешь ли ты. Пустую закрытую бутылку объемом в один литр с помощью пружины укрепим на дне бассейна, и с помощью резиновой веревки тянем ее на поверхность. В бассейне 47-процентный раствор спирта. С какой силой мы должны…
Тут Размеш снесло крышу.
— А какого цвета раствор? — язвительно спросила она.
Теперь физик был близок к взрыву. Затем неожиданно вспомнил рекомендации из справочника «Как учителю сегодня выжить в школе» и быстро проделал обратный путь от возмущения третьей степени до самоуспокоенности. В руках он вертел карандаш.
— Вы хотите, чтобы я вас основательно опросил или вы лучше попросите меня, чтобы я просто поставил два соответствующих минуса по физике в свою записную книжку? — холодно спросил он.
— Да, мы просим об этом, — быстро сказала Коцка.
Она каждый день работала над составлением справочника «Как вывести учителя из себя и остаться при этом живым».
После этого заключительного представления объект С снова начал продвигаться вперед с равномерным ускорением.
Когда прозвенел звонок, возвестивший о конце урока, часть редколлегии «МЭГА» с задней парты обратилась за утешением к части редколлегии «МЭГА» с первой парты. Парни с галерки решили, что одна единица по физике на самом деле совсем небольшая плата за то, чтобы потом тебя любяще и нежно обняли Коцка и Размеш. В мире существует не только физика.
Есть еще и математика.
И есть люди, для которых нет ничего прекраснее, чем решать и решать уравнения с одним, двумя и тринадцатью неизвестными, до изнеможения исписывать лист все более мелкими рядами цифр, чтобы потом, втиснув почти микроскопические значки в правом нижнем углу листа, победно воскликнуть:
— Ну, вот так!
Затем такие люди оглядываются вокруг и ловят на себе удивленные взгляды. Как-то само собой, конечно, постепенно в журнале накапливаются пятерки, для которых скоро начинает не хватать места. Подобных мастеров, безусловно, нужно искать днем с огнем; но если кто-то не отчается и будет искать достаточно долго, то найдет Гения.
В начале поисков он первым делом наткнулся бы на Поэта. Умножение на один у того до определенной степени шло гладко, и это было хорошей основой, чтобы овладеть еще и умножением на десять. Все остальные бессмысленные подробности, затесавшиеся между, рядом, в промежутке, до и после, Поэт не считал чем-то существенным и необходимым для жизни. Каким-то чудом, хотя кто-то мог бы посчитать это жалостью, он дотянул до последнего класса средней школы.
Излюбленная хитрость, которую Поэт обычно использовал (но только когда его школьная жизнь висела на волоске, что, правду сказать, случалось достаточно часто), была простой и эффективной. Когда учительница объявляла, что начинает опрос, Поэт кротко поднимал руку. Изумленная учительница еще не успевала прийти в себя от удивления, что Поэт вызывается отвечать, как тот разбивал ее иллюзии одной фразой:— Вы не могли бы, пожалуйста, объяснить то, что вы сейчас рассказывали, еще раз, здесь на задних партах не понимают.
Там, на задней парте, сидел Гений.
Однако учительница уловила суть, пошутила на этот счет и тем самым дала отмашку для общего хохота, затем кратко повторила последний материал и, вызвав Поэта к доске, решила соответствующую задачу.
А потом наступил тот день, когда, очевидно, в воздухе неверно перемешались некие составляющие. Все это очень плохо воздействовало на учителей Центра среднего специального образования.
Итак, на уроке четвертого курса увеличивался объем шара. Секторы, сегменты, сечения…
Поэт при взгляде на шар постепенно все меньше видел сам шар. Все больше ему представлялась округлость, и тогда он вспомнил о своем разговоре с Бобом. Округлость неожиданно стала приобретать множество весьма различных, а вместе с тем достаточно конкретных форм. Они двигались туда-сюда и начинали задерживаться на различных точках человеческого тела. Точнее, женского тела. И Поэт ощутил, что в нем зарождается та тихая, но вместе с тем мощная и неудержимая поэтическая энергия, которая из ничего рождает художественное творение.
Он полез в сумку, вытащил свою записную книжку и начал грызть кончик карандаша. Из этой поэтической позы вот-вот должны были бы начать зарождаться незабываемые мысли.
Учительница математики никогда не отрицала ценности литературы. Более того! Она даже смирилась с поэзией. Но она умела точно определять, когда в глазах, которые во время урока были устремлены на нее, словно отсвет возникали образы того, что она писала на доске и вещала с кафедры, или же в этих глазах витали облака чего-то совершенно иного.
Что касается Поэта, то на его счет сейчас не было никаких сомнений. В его взгляде перекатывались различные округлые предметы, и то, что он грыз карандаш, никоим образом не предвещало того, что собственник этого карандаша вот-вот перерисует в тетрадь шар и перепишет все необходимые формулы.
— А на следующем уроке мы снова услышим, что кто-то там, сзади, не понимает? — довольно раздраженно спросила учительница.
Поэт сразу очнулся. Он понял, что речь идет о том, быть или не быть.
— Ни в коем случае, — пообещал он, отложил карандаш и крепко схватил авторучку, — круглые формы — это нечто самое прекрасное на земле.
— Договорились, — ответила учительница. — Мы с тобой поговорим об этом в следующий раз. Очень тебя прошу, не провоцируй меня на нечто более острое, конусообразное.
Поэту сразу стало ясно, что в следующий раз у него будут большие сложности. Но он сразу же нашел себе быстродействующее внутреннее утешение, что самые замечательные в мире стихи до сих пор всегда рождались под воздействием трагической нелепости жизни.