Гений разведки
Шрифт:
Это ведь не просьба.
Это приказ!
Армия есть армия. Хочешь не хочешь, а беспрекословное выполнение распоряжений вышестоящего начальника — одна из главных составляющих успеха!..
— Хенде хох! — вдруг раздалось откуда-то сбоку.
"Ага, щас! Не на тех напали…"
Троих фашистов Подгорбунский "сделал начисто" в ходе, как напишут позже в наградных документах, "огневого контакта", а когда патроны закончились, — ринулся в рукопашную, дубася любого попадающего под руку противника рукоятью собственного нагана. И таким нехитрым образом положил ещё столько же врагов.
Никифоров,
Остальные гитлеровцы, почуяв неладное, разбежались в разные стороны. Вот только одному из них, неожиданно захромавшему на правую ногу, сделать это так и не удалось.
Его оперативно скрутили и поволокли к Дровянникову, залёгшему в ложбинке на окраине леса, в котором был замаскирован их танк…
Светало. И контуры Т-34 стали заметны издалека.
Что за безобразие?
— Ты останешься с "языком", а я пополз.
— Куда?
— Вперёд за орденами, — прижимаясь к родимой земельке, выдал одно из самых любимых своих изречений Подгорбунский. — Если через полчаса не вернусь, будешь возвращаться "домой" один.
— Но, командир…
— Выполняйте!
— Есть, — недовольно пробурчал Никифоров.
Володька сжался в комок, пытаясь полностью слиться с регулярно простреливаемой местностью, и, преодолев на брюхе несколько сот метров, прильнул к биноклю, дабы рассмотреть номер на броне вызвавшей у него подозрение машины.
"Не наша…"
Однако поворачивать обратно он не собирался.
Ибо возле чужой, как оказалось, "тридцатьчетвёрки" с букетом полевых цветов в руках расхаживала очаровательная краля, не узнать которую он конечно же не мог.
Офицер связи бригады старший лейтенант Самусенко. А для него — просто Шурочка. Как водится — обладательница непростой судьбы, призванная из Читы. И так же, как он сам, постоянно бомбившая письмами высшее руководство страны с просьбами разрешить ей поступление в… танковое училище. В общем, по большинству параметров — самая что ни на есть родственная душа на всём белом свете!
Вокруг соблазнительной, во всех отношениях, дамы, нежно воркуя, вился, как ползучий гад по имени уж, неунывающий ростовский жулик.
"Остынь, паря! Эта ягодка явно не твоего поля, друг Алик. Многие большие командиры об неё зубы обломали!"
Подгорбунский снова плюхнулся на пузо и пополз в направлении временно утратившей бдительность парочки. Спустя несколько секунд "вынырнул" в кустах немного позади Алика и, подымаясь во весь рост, повелительно пробасил:
— Смирно!
Дровянников испуганно встрепенулся и плавно опустил свой не в меру тощий зад на так кстати подвернувшийся пенёк, но сразу сообразил, что не выполнил основное требование командира, а посему — мгновенно сорвался с ещё не насиженного места и, вытянувшись в струнку, принялся неуклюже оправдываться:
— Да… Мы… Вот…
— Отставить! — продолжал измываться над ним наделённый командирскими полномочиями старый кореш. — Вы, товарищ гвардии ефрейтор, в действующей армии находитесь или в колхозной бригаде?
— А шо такое?
— Отвечайте!
— В армии!
— А раз так, то докладывайте строго
по форме. По Уставу. Как положено военному человеку.— Есть!
— Разрешите мне, товарищ старший лейтенант? Всё же мы с вами в одном звании, — откровенно давясь вдруг нахлынувшим на неё смешком, поспешила на защиту своего горе-ухажёра красавица Самусенко. — У нас сломался танк, и Аличек…
— Аличек? — И без того широкие ноздри Володькиного носа, казалось, ещё больше раздулись от избытка искреннего возмущения.
— Ой, простите… — мгновенно исправилась Шурочка. — Товарищ боец решил прийти на помощь нашему механику, обнаружившему какие-то небольшие неполадки в ходовой части танка… — Она напустила серьёзности на своё весёлое, добродушное, неизменно сияющее радостью лицо и кивнула на выглядывавшие из-под танка ноги, точнее — сапоги. — Как только Паша закончит, мы незамедлительно продолжим свой путь!
— Ясно… Значит, вы здесь не глазки друг другу строите, а занимаетесь ремонтом боевой техники? — предварительно подмигнув прелестной собеседнице, сменил гнев на милость грозный разведчик.
— Так точно! — лихо отчеканила красотка.
— То есть… Вы хотите сказать, что мне следует вынести бойцу не порицание, а, как минимум, благодарность?
— Если изволите…
— Товарищ ефрейтор!
— Я!
— Благодарю за службу!
— Служу…
— Отставить… Кругом!
— Есть!
— В машину — шагом марш!
— Слушаюсь!
"Железный Дровосек" спешно ретировался от греха подальше и вскоре исчез из виду.
Провожая его взглядом, Подгорбунский выхватил ракетницу и выстрелил — это должно было послужить сигналом для старшего сержанта Никифорова: мол, всё в порядке, можешь без опасения возвращаться "домой". После чего… обнял "родственную душу" за талию и принялся что-то нашёптывать ей.
Идиллию прервал зычный баритон:
— Готово, Шур… Александра Григорьевна… Можем отчаливать!
Откликаясь на голос своего механика-водителя, Самусенко повернула к нему голову и — так уж получилось! — на миг упёрлась упругим бюстом в грудь нашего Владимира, тем самым вызвав бурю эмоций в его душе, и, прежде чем окончательно упорхнуть с "места боя", помахала нежной белой ручкой…
— Вот и всё, земеля! До новой встречи!
— До скорого… — пробурчал Подгорбунский, глядя вслед красотке, а потом ещё несколько минут молча жевал мундштук неприкуренной папироски, любуясь точёной женской фигуркой — впрочем, уже совсем скоро люк захлопнется, и "тридцатьчетвёрка", плюясь отравляющими газами, лихо рванёт с места, надолго оставляя удалого разведчика наедине со своими шальными мыслями.
Да, кстати… После тех событий Шурочка тоже стала обладательницей высокой боевой награды. 8 сентября 1943 года ей был вручён орден Красной Звезды. За то что, цитирую: "Под огнём противника обеспечила связь между подразделениями и частями бригады, действующими в бою".
Награждали героиню уже в госпитале… В начале осени Самусенко была тяжело ранена и вернулась в строй только уже в следующем, 1944 году…
Вскоре подоспел Никифоров. Усталый, измученный, и даже, следует признать, чрезмерно злой — таковым его никто ранее не видел.