Гений войны Кутузов

Глава 41 Шедевр или «шедевр»?! За и против…

И наконец, несколько слов о роли Наполеона, победившего самонадеянность и военную неопытность новоявленного «Северного Александра Македонского». Бонапарт гордился Аустерлицем потому, что это сражение не было похоже ни на одну из его прежних громких побед – ни на Риволи, ни на Маренго. С раннего утра он, Бонапарт, перекусивший лишь своим любимым походным блюдом – картофелем, жаренным с луком, – держал под контролем ход этой битвы. Он опережал неприятеля в быстроте, атаке, искусстве маневра. Ловким тактическим ходом, блестяще перейдя от обороны к наступлению, он выиграл битву, а вместе с ней и целую кампанию. По меткому выражению современника Аустерлица прусского генерала Бюлова, «союзники атаковали армию, которую они не видели; предполагали ее на позиции, которую она не занимала, и рассчитывали на то, что она останется неподвижной, как пограничные столбы». Твердому единоначалию Наполеона союзники не смогли противопоставить ничего подобного: Кутузова «отодвинули в тень» (умудренный царедворец подавил в себе полководца и не сопротивлялся этому «маневру»!); если австрийский император Франц давно знал свое место в военной иерархии на поле боя, то борзый до полководческой славы молодой царь всея Руси Александр I только после аустерлицкого фиаско понял, что «рожденный ползать – летать не может!», и больше уже не лез «играть в оловянные солдатики» на Царицыном лугу. Слава о непобедимости Бонапарта возросла еще более. Сам Наполеон называл победу при Аустерлице «солнцем» своей полководческой биографии: «Я дал двадцать подобных сражений, но не было другого, в котором победитель определился столь быстро, а шансы сторон были столь несоразмерны».

Принято считать, что Наполеон виртуозно разыграл Аустерлицкое сражение, показав все самое лучшее из своего полководческого багажа. Получалось, что как тактик он не имел на тот момент себе равных. Высказывалось мнение, что никогда более, пожалуй, кроме как под Ваграмом, он не действовал столь безупречно. Но под Ваграмом была совсем иная ситуация: под рукой у него была уже не столь вымуштрованная армия, к тому же после фиаско при Эсслинге и Асперне он уже не мог рисковать и, наконец, австрийский эрцгерцог Карл заставил его считаться с ним. Военные историки склонны идеализировать наполеоновский план сражения под Аустерлицем и его исполнение. Они полагают, что, специально отступив перед Аустерлицем с Праценских высот, преднамеренно уйдя в тактическую оборону, Бонапарт дал обрадованному этим событием врагу возможность совершить роковое для себя обходное движение вокруг правого фланга французов. Утверждали, что, увидев во время рекогносцировки, как союзники поспешили занять Працен, Наполеон, злорадно ухмыляясь, бросил своей свите пророческие слова: «Если бы я хотел помешать неприятелю обойти мой правый фланг, я не оставил бы этих превосходных высот. Правда, тогда у меня получилось бы самое обыкновенное сражение. Хотя у меня было бы преимущество в позиции. Но и неприятель, видя нашу отличную позицию, сделал бы лишь мелкие ошибки, а так нас ждут его капитальные ошибки». Действительно, атакуя занятые французами Праценские высоты, союзники вряд ли могли бы рассчитывать на успех. Уйдя с них, Наполеон не только внушил им пагубную мысль о своей слабости, но и подтолкнул к катастрофе, которая ожидала их при спуске с Працен и фланговом маневре. Это была ловушка, которая повергала риску самого Бонапарта, но она дала в результате не «самое обыкновенное сражение», а одну из самых блестящих побед французов над численно превосходящим врагом. По крылатому выражению французского императора, именно эта ловушка привела к тому, что «противник был фактически наполовину разбит еще до того, как был сделан первый выстрел!» Военные историки потом утверждали, что если бы диспозиция Наполеона была бы принята на военных маневрах, то против нее выступили все здравомыслящие военачальники, так как она шла вразрез с рациональной составляющей полководческого искусства. На самом же деле, пока правый фланг Даву изнемогал под давлением огромных сил австрийцев и русских, Бонапарт в центре с часами в руках ожидал окончания «капитальной ошибки» союзников – очищения ими центра Праценских высот в попытке полностью охватить всеми своими левофланговыми и центровыми силами правое крыло французов! Через 20 минут русские «очистили» Працен, и тут же Сульт по приказу Наполеона бросил в образовавшуюся пустоту в позициях союзников все свои силы, и Працен был взят французами при минимальных для них потерях. Рапп очень вовремя бросил в бой гвардейскую конницу, сумев остановить отчаянно-грозную атаку русских кавалергардов. Затем войска Сульта нанесли удар в тыл ушедшим в глубокий обходной маневр против Даву русским, которые никак не ожидали удара в спину. Да еще и «железный» Даву перегруппировался и сам перешел в контратаку. Вскоре с союзниками было покончено. Их роковая ошибка заключалась еще и в том, что, разбив свои силы на три части, две из них они оставили слишком слабыми, чтобы выдержать серьезный натиск со стороны противника, зато третья часть оказалась слишком большой, даже громоздкой. В этом смысле Аустерлиц является редким примером неумелой и чрезмерной концентрации сил союзниками на одном фланге, что привело к их скомканным действиям на ранней стадии сражения – ход боя не задался сразу. Так или иначе, ударная группировка Буксгевдена не успела бы выйти в тыл французскому центру, потому что ее саму уже отрезали от остальной армии союзников и ей пришлось бы сражаться автономно. Неразумное сосредоточение союзниками почти половины всех сил на одном фланге привело к их недостатку в резерве на случай непредвиденных неожиданностей: численности доблестной русской гвардии оказалось недостаточно для «исправления ошибок», в частности отражения наступления французского центра. Именно введение Наполеоном в критический момент сражения резервных сил в лице корпуса Бернадотта и конногвардейцев Бессьера оказалось той силой, удару которой противопоставить уже было нечего. Четко «сработала» и конница Мюрата – будучи подвижным резервом, – моментально устраняя сложности, возникавшие по ходу битвы на левом фланге французов. Историки полагают, что со стороны Наполеона в «розыгрыше» Аустерлицкого сражения был риск, но, как оказалось, «кто не рискует, тот не пьет шампанского»! Он и сам позднее признавал, что при Аустерлице рисковал очень сильно: «Успех на войне настолько зависит от выбора момента, что сражение при Аустерлице, которое я столь безоговорочно выиграл, было бы мною проиграно, атакуй я шестью часами ранее».

И все же можно ли считать Аустерлицкое сражение шедевром Бонапарта, в котором им все было продумано с самого начала?! Как уже говорилось выше, так было принято считать с легкой руки… самого Наполеона, который в своем 30-м бюллетене от 3 декабря 1805 г. детально «расписал» свой гениальный и хитроумный план разгрома союзников! Последующие поколения историков только придали ему легендарного лоска, и с тех самых пор подобная интерпретация триумфа Наполеона на аустерлицком поле сражения (сам Триумф никто не отрицает!) гуляет из произведения в произведение лишь с некоторыми нюансами. На самом деле пытливый читатель заметит, что уже одна только хронологическая «раскадровка» событий на поле Аустерлицкой битвы позволяет поставить под сомнение наличие у французского императора заранее подготовленного гениального плана.

Известный отечественный исследователь полководческого наследия Наполеона Бонапарта О. В. Соколов приводит ряд веских аргументов, ставящих под сомнение подобную интерпретацию этого знаменитого сражения.

Начнем с того, что на самом деле в бою за Праценские высоты, где конкретно решался исход противостояния союзников и французов, со стороны французов вовсе не было подавляющего численного превосходства (как об этом принято писать: 46 600 против 30 150, или даже 48 тыс. против 27 520). На самом деле в той схватке французы сражались лишь двумя пехотными дивизиями – Сент-Иллера и Вандамма, т. е. ок. 16 тыс. человек! Тогда как со стороны союзников – помимо 4-й колонны Коловрата и Милорадовича, бригады С. М. Каменского 1-го еще и часть сил 5-й колонны Лихтенштейна, т. е. ок. 20 тыс. человек, а то и более. Успех французов оказался в том, что войска 4-й колонны пошли с высот вниз, не приняв никаких мер предосторожности – без рекогносцировки и передового боевого охранения, и неожиданно для себя «напоролись» на быстро и слаженно идущих в атаку Сент-Иллера и Вандамма (безусловно, одних из лучших пехотных генералов Великой армии!). Милорадович, видимо, чувствовал за собой эту вину и потом в ходе боя всячески пытался ее загладить, бравируя своей эффектной, но не эффективной храбростью на глазах у Александра I! Если бы не этот промах, то двум французским дивизиям пришлось бы брать высоты, где бы их ждал численно превосходящий неприятель. Кроме того, к союзникам могла бы вовремя подойти часть сил на тот момент бездействовавшего Буксгевдена, у которого под началом была чуть ли не половина всех сил русско-австрийской армии! Но ничего этого не произошло, и в центре союзной позиции случилось то, что случилось! В результате в очередной раз на деле подтвердилась вековая аксиома: на войне главное – искусство исполнения!

…Кстати, Наполеон был первым, кто понял, что армии стали слишком велики, для того чтобы линию фронта в 70 с лишним тысяч человек, выстроенных на протяжении нескольких километров (примерно столько у него было сил на фронте в 10,5 км под Аустерлицем), можно было непрерывно контролировать как взглядом, так и в уме. Со времен Аустерлица основным частям армий приходилось действовать по заранее разработанному плану. Подчиненные этому плану, руководившие этими частями командиры (в частности, наполеоновские маршалы) могли проявлять весьма ограниченную инициативу. Это привело к тому, что наполеоновских маршалов вскоре станут критиковать, что они (кроме Ланна, Массена, Даву, Сюше и, отчасти, Сульта) умели лишь возглавить, но не руководить. В сражавшихся против Наполеона европейских армиях не было равных ему по классу полководцев (впрочем, не все с этим согласны и с большими оговорками начинают рассуждать об эрцгерцоге Карле, Кутузове и Веллингтоне), но зато было много равных его маршалам. Со временем это станет одной из причин падения наполеоновской империи…

Глава 42 Дела насущные…

Аустерлицкая битва закончилась, и каждый из трех императоров занялся тем, что ему казалось на тот момент самым насущным.

Французский император принялся организовывать помощь всем раненым французским солдатам, вплоть до отправки их по госпиталям.

А вот у российского самодержца были задачи иного плана. Именно ему в отсутствие Кутузова пришлось отдавать приказ об отступлении в направлении Венгрии, командовать арьергардом он поручил Багратиону. Примечательно, что из-за возникшей неразберихи российский император мог оказаться в плену: рядом с царем на тот момент не было никого из его «молодых друзей», а лишь лейб-медик Джеймс Виллие, берейтор Ене и фельдъегерь Прохницкий. Все остальные, в том числе и экипаж с провизией и личными вещами Александра I, «потерялись». У российского императора, уже давно утратившего победоносный угар, сдали нервы. Рассказывали, что он сам слез с лошади, сел под дерево и… заплакал. Смущенные спутники стояли неподалеку. Еще больше они могли сконфузиться (если, конечно, верить некоторым свидетельствам?!), когда по дороге в Чайч с российским самодержцем случился некий конфуз, который кое-кто «величает» не иначе как приступ «медвежьей болезни», т. е. понос на нервной почве. Поскольку в одной из соседних деревенских хат «лечился» его австрийский «брат» – император Франц II, то Виллие попытался занять немного вина для своего венценосного пациента, на что получил категорический отказ! Коронованному союзнику его тоже не хватало. «Опростоволосившийся» российский самодержец смог-таки забыться в полудреме на несколько часов, а затем поскакал дальше на восток. По многочисленным свидетельствам очевидцев из числа военных русской армии (от ехидного французского эмигранта на русской службе Ланжерона до язвительного польского князя Адама Чарторыжского), разбитые русские войска бежали в таком смятении, что если бы неприятель бросил хотя бы несколько эскадронов им вдогонку, чтобы завершить разгром, то еще неизвестно, что бы случилось! Тем более что войска превратились в настоящие… банды, искавшие забвения своей неудачи в… выпивке, в поисках которой они переворачивали окрестные деревеньки вверх дном. Так закончилась «игра в оловянные солдатки» для новоявленного «Александра Македонского» – «русского» Александра Павловича «Романова» (Гольштейн-Готторпа)!

…Кстати сказать, Михаил Илларионович Кутузов появился в расположении армии, только когда она достигла венгерской границы в городке Голич. Это русскому царю удалось разыскать своего главнокомандующего с помощью адъютанта генерала Уварова штабиста Чернышева. После этого Александр I отправился в Россию, а Кутузову было поручено вывести в течение 15 дней из Австрии и Венгрии остатки русской армии, отведя их на зимние квартиры. Они прошли через Венгрию, пересекли Карпатские горы и вступили в Галицию…

Австрийский император не собирался искушать судьбу дальше и приготовился побыстрее заключить унизительное перемирие, из которого он рассчитывал найти оптимальный вариант мира с этим удачливым «корсиканским выскочкой». Князю Лихтенштейну давались широчайшие полномочия для выхода из критической ситуации, и уже в ночь на 3 декабря его отправили к победителю «на полусогнутых ногах».

Французский император прекрасно осознавал, что, несмотря на огромный успех, затягивать войну дальше вовсе не в его интересах. Его Великая армия устала, а силы союзников еще далеко не исчерпаны и ему следует «ковать железо пока горячо»! Не исключено, что некая политическая конъюнктура вынудила Бонапарта не организовывать немедленного преследования разбитого врага, к тому же погода была очень плохая.

…Между прочим, шансы для успешного преследования спешно отступающего неприятеля у Наполеона были, причем немалые! Дело в том, что он вполне мог бросить вдогонку по сути дела целую армию, состоявшую из частей, либо не участвовавших в сражении, либо понесших незначительные потери: императорская гвардия (в частности, ее пешая часть), гренадеры Удино, пехотная дивизия Гюденна из III корпуса Даву, две пехотные дивизии из I корпуса Бернадотта, драгуны Клейна, Бурсье и Буайе!!! А ведь всадники последнего уже буквально висели на плечах бегущего врага…

Только в 11 утра следующего дня Наполеон отправил преследовать русских большие силы – корпус Бернадотта. Силы Сульта так и не пришли в движение даже на следующий день: их маршал сумел найти-таки причину, чтобы не делать этого, а Наполеон не настаивал. Основная масса кавалерии Мюрата и вовсе поскакала не в том направлении, куда отступала русская армия. Их направили по дороге на Ольмюц! Туда же потом пошли и пехотинцы Ланна с Удино. Только вечером следующего дня наконец был точно определен маршрут ретирады союзников, но лишь дивизия Фриана из корпуса Даву смогла выполнить приказ своего императора и уже в 21 час пошла туда, куда надо. На следующий день к ней присоединилась дивизия Гюденна и драгуны Клейна с Бурсье. Они имели все шансы отрезать русским и австрийцам путь на юго-восток, но им помешали остатки разбитых при Мариа Целль австрийцев Мерфельдта. Четыре с половиной тысячи штыков и сабель этого генерала в битве при Аустерлице участия принять не успели, и вот теперь настал «их звездный час»! Но только-только французская кавалерия кинулась рубить неприятеля, как выяснилось, что между австрийцами и французами установлено перемирие! Даву, которому не терпелось добить врага, потребовал немедленного письменного подтверждения перемирия. Вскорости запыхавшиеся союзники привезли ему пару записок на эту животрепещущую тему: сначала – от русского царя, а затем и от главнокомандующего Михаила Илларионовича Кутузова. Оба – в один голос – утверждали, что уже идет диалог между французским и австрийским императорами и они даже уже заключили перемирие.

Действительно, еще не успели остыть пушки, грохотавшие весь день в Аустерлицком сражении, а в замке князя Кауница в Аустерлице уже прошло срочное заседание придворного военного совета (гофкригсрата) австрийского императора, на котором было решено предложить «корсиканскому чудовищу» мир. Именно с этим и был спешно направлен к нему князь Лихтенштейн. Получив от низкородного победителя «добро» на встречу, венценосный монарх Франц, оправившись от потрясения, 4 декабря, т. е. через два дня после сражения, явился лично на французские аванпосты, чтобы вступить в переговоры с императором Наполеоном о мире.