Геном: исцелённые
Шрифт:
«Господи, поскорее бы все это закончилось!» – Артур крепко зажал уши и бросился бежать. Споткнувшись о стык на ковре, он упал и, не успев подставить руки, больно ударился. Из носа пошла кровь. Не замечая этого, Артур снова вскочил и метнулся к лифту. Нажал на кнопку вызова. Лифт поднимался слишком медленно. Лоб покрылся крупными каплями пота. Артур знал, кого он увидит, если повернет голову. Тикающий звук метронома превратился в стук ботинок по плиткам пола. Тик-так, тик-так, шаг-шаг, шаг-шаг. Еще немного, и крепкая рука сожмется на его плече, развернет его лицом к неизбежному.
Лифт
Тот, кто не родится
На следующее утро Эммы нигде не было видно. Напрасно Тобиас ждал ее за завтраком. Он сидел лицом к двери и каждый раз вытягивал голову, чтобы лучше рассмотреть входящих.
– Можно к тебе? – Артур стоял возле него с полным подносом.
После вчерашнего приема у доктора Хельгбауэр Артур наконец поверил, что сможет найти себе на острове если не друга, то хотя бы собеседника. Среди всех пациентов в столовой только Тобиас понравился Артуру с первого взгляда.
– Конечно. Ты, похоже, Артур, – кивнул Тобиас и смачно откусил от третьего бутерброда.
– А ты, похоже, много ешь. Уже час жуешь, не останавливаясь, – сказал Артур.
– Я обжора, – признался Тобиас застенчиво.
– И такой тощий, – недоверчиво посмотрел на него Артур, но решил закрыть тему. – Ждешь Эмму?
– Может, она на процедурах. Или просто не голодна.
– Или с ней что-то случилось. Непоправимое, – с серьезным лицом предположил Артур.
– Какой кош… – начал Тобиас, но веселый смех Артура заставил его замолчать.
– Да ну тебя, – буркнул Тобиас, встряхнул светлыми кудрями и скорчил обиженную гримасу.
Через полчаса они вышли из столовой вместе. Рядом с Тобиасом Артур чувствовал себя удивительно легко. Несмотря на то, что Тобиас был очень, прямо по-детски наивен, за все время он ни разу не задал Артуру неудобного вопроса. Как и доктор Хельгбауэр, он был деликатен от природы, не запускал в душу щупальца любопытства и не настаивал на откровенности. Артур уже понял, что они с Тобиасом вполне могут подружиться.
– Постучимся? – спросил Тобиас, переминаясь с ноги на ногу перед дверью Эммы.
– Не знаю. Вдруг она занята или спит, – засомневался Артур.
Но массивная дверь отъехала в сторону. Встрепанная Эмма стояла на пороге в пижаме и кроссовках.
– Доброе утро, – заметил Тобиас с сарказмом.
Пол в комнате был усыпан разбитым стеклом.
– Знал бы, что ты так психуешь, держался бы от тебя подальше, – буркнул Артур, наступив на осколок.
– Знала бы, что ты дурак, держалась бы от тебя подальше, – парировала Эмма. – Я работала, между прочим. Сегодня воскресенье, свободный от процедур и анализов день.
Громоздкий стол, шириной в полтора метра, не меньше, был выдвинут из угла к окну.
Его путь обозначили две глубокие царапины на паркете. На столешницу падал ослепительный солнечный свет. Словно по волшебству, здесь осколки стекла соединились в многоцветное неоконченное панно. Необъятная стальная рама, приготовленная для будущей картины, до поры подпирала стену.– Витраж. Он будет просто огромным, – гордо сообщила Эмма. Солнечные зайчики метались по полотну.
– На чем он будет держаться? Тут и половины нет, а размах уже полтора на полтора, – заметил Артур.
– Молодец, зачет. Раму будет подпирать стальной каркас. Мне не дают сварочный аппарат, приходится ждать наемного мастера. Он приезжает с материка чинить трубы и привозит сварку. Обещал доделать скелет до среды.
– Смотрю, у тебя все схвачено, – почему-то обрадовался за нее Артур.
Ему нравилась ее работа. Очень нравилась. На огромном холсте искрились простые, но ювелирно обточенные по краям стекла разбитых бутылок. Зеленые, синие, прозрачные. Но все оттенки в рядах были разными, словно полотно было собрано из осколков бутылей разных лет, даже разных столетий. Внизу темные, свежие, новые. Вверху прозрачные куски стекла, старые, с выбоинами и трещинами, обглоданные океаном, словно леденцы, которые достаешь изо рта и подносишь к свету полюбоваться. Шершавые и гладкие, заостренные и округлые, они строились в ряды так логично, будто на полотне, материализуясь, представало само время – от прошлого к настоящему. Время, отраженное в бутылочном стекле.
– Габи Хельгбауэр обещала пристроить мои работы в галерею к своей знакомой. Не так чтобы с ума сойти какая галерея, но для начала просто отлично, – сказала Эмма.
– Твоя мечта, видимо, МОМА, – без тени издевки предположил Тобиас.
– Почему бы и нет, – пожала она плечами. – Я савант, необыкновенно одаренный аутист. Точнее, больше не аутист, конечно. Мой курс лечения почти закончен, а дар остался. Теперь я знаю, что любые чудеса возможны.
– Ты ничего не понимаешь в жизни. Чудес не бывает, и мечты не сбываются, – сказал вдруг помрачневший Артур и вышел из комнаты.
Он и сам не понял, отчего плохое настроение и злость внезапно охватили его. Еще секунду назад он рассматривал работу Эммы, и тут с его языка уже слетают слова, способные ранить нового друга. Артур едва ли мог контролировать подобные выпады. Отчасти это было следствием его болезни, отчасти – привычки отталкивать от себя любого, кто подходил слишком близко. Артур внезапно понял, что больше не хочет никому причинять боль. Он вышел на улицу, прошел вдоль стены, подошел к окну Эммы и постучал в стекло.
– Прости, – сказал он хмуро.
Эмма и Тобиас смотрели на него с улыбкой.
В один из вечеров Эмма поджидала Артура и Тобиаса в коридоре у своей двери. Вид у нее был до того заговорщицкий, что сомнений не оставалось – сегодня им предстоит нечто интересное.
– В Cas9 есть одно удивительное место – «Поле жизни». На минус втором этаже. Но никто из пациентов там не был. Даже я, – прошептала Эмма, затаскивая мальчиков в комнату.
– И судя по твоему шепоту, нам туда нельзя, – прошептал Артур в ответ.