Генрих IV

«Лоб ее был высок, — говорит история, — волосы с прекрасным темным оттенком, восхитительно бледное лицо, глаза живые, с гордым взглядом, идеальный овал лица, шея и грудь восхитительные, руки, достойные служить моделью великим художникам и скульпторам ее отчизны. Все дополнялось прекрасным ростом и пропорциональным сложением».

Посмотрим, что говорит реальность.

Взгляните на полотна Рубенса. Рубенс поддался реальности. «Разлука» с черными волосами, с трепещущим телом, с ее глазами-молниями ослепительна; «Нереида», блондинка, чаровница, это сон любви, усыпанный лилиями и розами. Но королева среди всего этого — толстая торговка, как называли ее наши французы — жирная и здоровенная баба, дебелая, с красивыми руками и роскошной грудью. В этом окружении она особенно вульгарна, настоящая дочь добрых торговцев, ее предков.

Вот и все о физических данных.

Что до моральных качеств, то скажем, что Генрих IV нашел в ней гораздо меньше того, что искал. У нее было доброе сердце, даже щедрое, душа отличалась определенной деликатностью, но у нее было больше претензий, чем способностей, и больше упрямства, чем истинного достоинства.

Упорно следуя своим чувствам или желаниям своих советчиков, она проявила вкус к интриге, инстинктивно проводя итальянскую политику, состоящую в создании партий, а затем в удалении их друг от друга.

Раз создав и разведя в стороны эти партии, она не умела впоследствии объединить их в свою пользу и извлечь из этого какие бы то ни было блага, а, напротив, почти всегда становилась их жертвой. Король в моменты дурного настроения обвинял ее в излишней гордыне, честолюбии, заносчивости, любви к пышности и мотовству, считая ее ленивой и мстительной. Он добавлял только, не в противовес ее недостаткам, а, может быть, стремясь еще и подчеркнуть их, что она излишне скрытна и никогда невозможно узнать, что она скрывает.

Что касается свадебных контрактов, то они несли в себе определенные надежды. Во-первых, обещание поддержки папы. Пожалуй, вот и все о жене.

Что до любовницы, которой предусмотрительно запасся Генрих IV (мы говорим о Генриетте д'Антраг), она была (расскажем сначала о ее происхождении) дочерью Мари Туше и Франсуа Бальзака, сеньора д'Антраг де Маркуси и дю Буа де Мельзерб, сделанного Генрихом III кавалером его ордена в 1573 году.

Рожденная в 1579 году, она была младшей сестрой знаменитого графа д'Овернь, ставшего позже герцогом Ангулемским. Он был незаконным сыном Карла IX, и если бы ему пришлось быть сыном законным и признанным, то, прожив семьдесят восемь лет, то есть до 1659 года, он бы предотвратил царствования Генриха III, Генриха IV, Людовика XIII и Людовика XIV.

«Вдова» Карла IX, жена Франсуа де Бальзака, была строгой хранительницей чести своей дочери. Однажды, когда один из пажей осмелился возвыситься до нее, она убила его собственной рукой. Ее дочери, мадемуазель д'Антраг, было всего девятнадцать лет, когда умерла Габриель.

Вот что говорит Берто в одном из своих сонетов:

Как две звезды в кромешной тьме, Ее глаза сулят нам беды. Им покоряются вполне Не раз вкушавшие победы! А сети чудные волос? О, скольких вы уже украли! А сколько грешников мечтали, Чтоб в вас им сгинуть привелось! В изгибе этом столько грез, — Я был бы глуп, коль не поднес Его к своим устам! Лишь камень в силах не хотеть. Зато, я знаю сам, — Лишь ангел мог бы вас воспеть!

Не знаю, заметили ли наши читатели, что тремя поэтами, писавшими в то время стишки этого сорта, восхваляющие прелести, видимые и тайные, любовниц короля, были аббат де Порт, епископ Берто и кардинал дю Перрон.

Вернемся, однако, к мадемуазель д'Антраг. Она звалась Генриетта. Это был искрящийся дух, более чем дух — пламя; она была горда, строптива, желчна, утонченна и очень молода. Девятнадцати лет, как мы сказали. А ее талия нимфы контрастировала с полной талией Габриель.

Подобно Генриху IV, она обожала отпускать то, что тогда называли «штучками», а сейчас мы называем остротами. «Это, — говорит Сюлли, — был заостренный клювик, который своими прикосновениями к королю делал ее компанию сверхпривлекательной для него». Ей хватало и эрудиции, если верить Эмери д'Амбуазу. Одной из своих прелестных ручек она листала «Поучение святого Августина», а другой — «Любезных дам» Брантома.

Но она была зла, заносчива, мстительна и гораздо более честолюбива, чем нежна. Генрих IV весьма сомневался, что она любила его, и с гораздо большим основанием сомневаемся в этом мы..

Чтобы увлечь короля, она из расчета делала то же, что мадемуазель Тиньонвиль и Антуанетта де Пон сделали из целомудрия.

«Люди, — говорит Сюлли, — которые, чтобы заставить себя уважать, способны были только на интриги, на грациозно рассказанную королю историйку, на восторженное восклицание при первом королевском слове и, разумеется, на присутствие на вечеринках, где принцы забываются, подобно простым смертным, — люди эти так восхваляли очарование, жизнерадостность, дарование и живость мадемуазель д'Антраг, что они возбудили в нем желание ее видеть, потом видеть вновь и, наконец, любить».

Отвращение Сюлли к мадемуазель д'Антраг было чисто инстинктивным, но оно превратилось в ненависть тотчас, как только Генрих IV попросил своего суперинтенданта финансов выплатить сто тысяч экю мадемуазель д'Антраг.

Это была сумма, в которую она или, скорее, ее отец оценили ее любовь.

Сюлли, который играл при Генрихе IV роль резонера, заметил королю, что в тот момент, когда он просит подобную сумму, Сюлли нужны четыре миллиона для возобновления союза со швейцарцами.

Несмотря на все протесты, Сюлли был вынужден отдать сто тысяч экю. Но как только мадемуазель д'Антраг получила их, она подумала, что ее отказ может теперь показаться королю подозрительным. Пора было вмешаться отцу и матери. В таком настроении она пишет Генриху:

«Мой великий король! За мной наблюдают так пристально, что мне совершенно невозможно принести Вам все доказательства благодарности и любви, в которых я не могу отказать самому великому королю и самому очаровательному из мужчин. Требуется хотя бы какая-нибудь возможность, а разве у меня не отнимают их все с почти непобедимой старательностью и жестокостью?

Не будем тешить себя иллюзиями, у нас никогда не будет свободы, если мы не получим ее от мсье д'Антрага. Мое расположение к Вам не зависит от меня. Я даже слишком к Вам привязана. Вы овладели моим сердцем. Так не вправе ли Вы требовать его у меня?»

Понятно, что средством добиться свободы у мсье и мадам д'Антраг было обещание мадемуазель д'Антраг жениться на ней.

Сначала Генрих отказался. Но мадемуазель д'Антраг была так хороша!

Генрих предложил дать словесное обещание родственникам.

Мадемуазель д'Антраг ответила:

«Мой дорогой сир! Я говорила с мсье и мадам д'Антраг. Похоже, что надеяться не на что. Я ничего не понимаю в их делах, но могу сказать Вашему величеству, что они не сдадутся, если Вы, соблюдая их честь, не соблаговолите дать им обещание жениться. И то, что они не удовлетворяются словесным обещанием, совершенно от меня не зависит. Они вбили себе в голову требовать письменного обещания. Напрасно я им возражала, говоря, что бесполезно и несправедливо требовать этого, что никакие документы не имеют силы в сравнении со словами человека, обладающего такой доблестью, славным мечом и имеющим всегда в своем распоряжении сорок тысяч отлично вооруженных людей и сорок заряженных пушек.