Генрика
Шрифт:
— Разве там твое место, Бэнкс?
— Но уже не здесь. Здесь твое, и так справедливо! Хорошо, Генрика, что это так!
— Это же твой дом.
— Был моим. А теперь в нем давно не живут цветы.
— Ты любил цветы?
— Любил. И здесь их всегда было много.
— А ты знаешь, какими глазами глядят тебе вслед?
— Знаю.
— Почему так?
— Они меня помнят другим.
— Значит, ты был другим?
— Да. Я был другим.
— Ты и есть другой…
— Это добрая выдумка, Генрика. Забудь обо мне! Ты не на корабле, и я тебе больше не нужен! А все остальное, —
Тая в сумерках, он уходил, становясь, с каждым шагом, непоправимо дальше. Каждый шаг, делал ближе к незримой черте. К черте, за которой его не будет.
— Бэнкс! — позвала, непослушным голосом, Генрика.
Он услышал, но был уже за чертой, и не остановился.
Судьба Копли Бэнкса решена…
«Скотина!» — подумал о Бэнксе Джон Шарки. Он понял — тот не вернется, пока не продаст свою женщину. Только дурак бы, отдав свою долю за женщину, остался ни с чем.
«Пленной женщины не было… Вот негодяй!» — ухмыльнулся Шарки. Все, кто дерзил капитану, давно были в небе, а этот — коптил небо снизу!
«Не должен ты, Бэнкс коптить небо зря… — раздумывал Шарки, — Иначе я ничего не стою!
— Все! — хлопнул он кулаком по фальшборту. Судьба Копли Бэнкса была решена.
«Почему не убил меня Шарки?» — задумался Бэнкс. Он держал руки на веслах. Рывок — и насовсем разорвется нить, незаметно, спонтанно, связавшая с Генрикой. Останется только одно, — забыть, и пусть только богу будет известно, чего хотел Копли Бэнкс, отбивая женщину. Дьявол же, не получил свое! Вот и все, что сделал Бэнкс.
«Я не герой, — мысленно возразил он Генрике, — просто вовремя остановился! Чего не позволил дьяволу Шарки, мог сделать сам, и почему-то не сделал…».!
Чувство обмана ложилось на плечи: сбежал… Не был еще за чертой, когда окликнула Генрика. Он думал о ней, и, конечно, мог обернуться…
— «Взгляд… — вспомнил Бэнкс, — Твой взгляд, Генрика. В глазах тысяч, я прочитал бы мольбу и ужас, а в твоих — жажду, с какой ты смотрела на нож в руке Крэда!».
«Каково теперь, — думал он, — ей видеть спину, в ответ на оклик?!».
«Но, — он посмотрел на звезды и рассмеялся, — а что теперь? Сказать: «Генрика, надо еще купить платье»?! Лопасти весел не опустились в воду, но и вернуться повода Бэнкс не находил.
— Генрика! — Услышала утром Генрика виноватую шутку Бэнкса, — Я знаю приятеля, который по глупости, нынче не спал! Ну а ты? — улыбнулся он
— Почему не спал? — улыбка скользнула к ее губам.
— От неспособности разобраться с тем, чего хочет. О! — Бэнкс опешил: на подоконниках; полочках в кухне; в прихожей, над аркой-проемом в спальню; и в спальне — везде цветы…
«Можно ли, — заметил он сам себе, — считать, что когда я думал о Генрике, Генрика не думала обо мне?!».
— Я не попрощался вчера, — сказал он.
Хмурился. Руки за спину, гулял взад-вперед, пинал, все, что можно смахнуть ногой, капитан Джон Шарки: не появлялся Бэнкс!
— Боцман! — крикнул он, наконец.
И поставил задачу:
— Я беру инструменты
для кренга,* (*Трудоемкий и долгий процесс: кренгование — очистка днища судна от ракушек и водорослей, наросты которых значительно замедляли ход. Пираты для этого прятались в дальних, надежных бухтах)и пробую их на палец. В хорошем случае, я промолчу. А в плохом, — почешу твою глотку!— Я приготовлю, босс! — заверил боцман. «Скотина! Генри меня зовут!» — добавил он про себя.
Шарки не называл, никого, по имени.
— Генрика, — долго собирался с мыслями Бэнкс. Сверху вниз, как библейский пастух, на пастушку, смотрел он, стараясь при этом пастушки не тронуть рукой, — должен вот что сказать… Ад, в котором ты побывала, дает тебе право на жизнь, на счастье. Ты должна такой быть! Одиночество — удел того, кто в других ищет то, чего там нет. То, чего нет, понимаешь меня?
— Ты говоришь о себе?
— Да. Как о предмете этого разговора.
— И считаешь, что нет?…
— Да, того, что хочешь найти… хотела бы, — нет. Я знаю. Точно!
— Шарки это сказал?
— Нет. Я его не спрашивал. Но это судьба, понимаешь, Генрика?
Трудно было ему возразить.
— Как ты потерял это, Бэнкс? — опустила голову Генрика, — Я бы молчала, ты правильно говоришь. Но ведь и я вижу правду…
— Только из ада, Генрика, и уже думаешь о моих потерях…
– Я об этом подумала еще там, ночью, на корабле. Тогда, Бэнкс…
Лоб Копли Бэнкса, разом, и глубоко, взбороздили морщины:
— А я предлагаю… Видишь, как мир изменили цветы? Дом перестал быть брошенным, — устрой здесь всё по вкусам, привычкам и нравам своим. Они у тебя прекрасны. Сделай, я дорожил бы ими…
— Я это сделаю…
— Спасибо. И не грусти, слишком мало ты знаешь о жизни, и — ничего, — обо мне! Не делай меня самой трудной и близкой ошибкой. Зачем?
Ладонь капитана Шарки, сложилась в кулак, и влетела с размаху в широкую планку фальшборта.
— Поднять паруса! — крикнул он.
И снова ладонь полетела к фальшборту. Оттуда, россыпью искр в глаза, резанула боль: замешкал, пальцы не сжал в кулак Джон Шарки.
«Бэнкс!» — грязно ругнулся Шарки, потряс зазвеневшей от боли, ладонью, и взял себя в руки: «Увидимся, Бэнкс, паскудный продавец пленных женщин!»
— Мерзавец! — сказал он. А боцман, услышав, не понял о ком? «И, бог с ним!» — решил он, подумав, что это о нем.
Я ждала тебя, Бэнкс…
— Я в долгу, Бэнкс…
— Об этой ошибке я и говорю…
— Бросить свечу, которую ты мне оставил в ту ночь, никогда не поздно, но мы уже не в пороховом погребе, Бэнкс.
— И что?
— Мы не взлетели на небо, побудь, хоть немного, со мной…
Непослушная, мягкая ладонь Генрики коснулась холодного лба Копли Бэнкса.
«Боже…» — едва слышно выдохнул он.
— Они тебя бросили, Бэнкс!..
На горизонте, не было корабля.
— Это судьба, Копли… Я не боюсь! — руки Генрики расстегнули массивную пряжку на поясе Бэнкса. Оружие, рухнуло на пол.