Георгес или Одевятнадцативековивание

– Зарегистрированная в 1976 году, - добавил Влад Яныч.

– Вы хотите сказать, что это чудо?

Влад Яныч наконец посмотрел мне прямо в глаза и со значением произнес:

– Я хочу сказать - началось!

* * *

Странное, невпопад слово. Смысл которого я пропустил тогда мимо сознания. Какое мне было дело до его "началось", когда передо мной выложили свидетельство настоящего чуда! Я был в грогги. Я испытывал ошеломление зеваки от чего-то жутко сенсационного, но зеваку лично не задевающего. Был суетливый, пьяноватый восторг от мысли, что вот, встретился, наконец, с чем-то этаким. Ну вроде как стать свидетелем встречи с инопланетянами. Зелеными и волосатыми. Мол, ух ты-ы-ы-ы-ы!!!

Между тем обладатель чуда никакого восторга по-прежнему не излучал. Он был встревожен, испуган, мрачен, он был повержен, он явно боялся книги.

Я немного пообсуждал теорию о свихнувшемся миллионере из новых, а потом Влад Яныч огорошил меня опять.

– Вот что, - решительно прервал он перезатянувшуюся сентенцию, в которой я безнадежно запутался.
– Я вам, Володя, эту книгу продам. Как беспородного щенка. За серебряную монетку. У вас с собой наберется долларов... скажем, десять?

– А рублями можно?

– Можно и рублями. Но в долларах.

– У меня...
– я порылся в бумажнике...
– у меня... вот. Сегодня какой курс?

– Откуда я знаю. Давайте по вчерашнему.

Я отсчитал требуемую сумму. Он завернул Георгеса (так я с самого начала стал называть этот томик) в крафт-бумагу и церемонно передал мне.

– Влад Яныч, - сказал я, упрятывая сокровище в сумку.
– Почему вы берете только десятку? за нее можно содрать как минимум три сотни баксов, да и то прогадаете.

– Не могу, - сухо ответил он.
– Эта книга оценена в десять условных единиц. То есть долларов.

– Кем это она так глупо оценена?

Влад Яныч решительно мотнул пегой челкой.

– Мной.

И мы стали молча друг друга рассматривать.

– Но Влад Яныч, - наконец сказал я.
– Ведь вы понимаете, что эта книга не десятку стоит? В любом случае. Даже если подделка.

– То есть вы и другие случаи допускаете?

– Да ничего я не допускаю. Я вообще говорю.

Я подозревал какую-то махинацию. Я боялся.

– Я все-таки не понимаю, Влад Яныч. Почему именно мне и почему за такую глупую сумму?

Влад Яныч состроил философскую мину и фальшиво проговорил:

– А что сейчас не глупо, Володя? Да вы посмотримте в окно!

Я посмотрел в окно. Проехала машина. Жигули.

– У меня такое впечатление, Влад Яныч, что вы просто хотите от этой книги избавиться. Как Бальзак от шагреневой кожи.

– Не Бальзак, а старьевщик у Бальзака, - быстро успокаиваясь, автоматически поправил Влад Яныч.
– И потом, причем тут Бальзак? Разве вы не понимаете, что значит появление этой книги? Сейчас, здесь.

Я не понимал.

– Неужели не понимаете?

– Так вы объясните. Может, пойму, чего не случается. Вы по- простому мне объясните.

Это было ниже его достоинства.

– Нет уж. Хотите - берите, а нет, так я другому продам.

– Да я уж взял, кажется. Я только понять хочу.

– Да, су мерсед, я вас слушаю.

Влад Яныч на глазах веселел.

– Я спросить вас хочу. Только спросить. Не бойтесь, что я вам... вашу книжку верну.

Я вдруг поймал себя на том, что чуть не сказал вместо слова "книжка" куда более интимное и собственническое "Георгес"

– Ну так н-да?

Я собрался с мыслями.

– Влад Яныч. Мы с вами не первый год знакомы. И давно прошел тот период, когда вы могли всучить мне, глупцу с вашей точки зрения (это я так, для пущей скандальности, выразился - "с вашей точки зрения". Чтоб побольней его ущучить. По-моему ничего. Я тоже не всегда сахар. Что не по мне - так и взбрыкнуть могу), всякую дребедень, лишь бы отстал. Мы с вами... Вы для меня... Но сейчас вы опять... в смысле, я же вижу, Влад Яныч, я же прекрасно по вашим глазам вижу, что вы через меня хотите от какой-то залежалости избавиться.

Влад Яныч поднял сухонький указательный палец.

– Вот именно, залежалости. Вы на год посмотрите!

– ... избавиться, да. Вы мне скажите, Влад Яныч, в чем дело? Книгу-то я уже взял и кровью за нее расписался. Что с ней не так, с этой книгой Георгеса Сименона?

– Молодой человек!
– величественно, однако и с облегчением, ответил мне продавец книг.
– С ней все не так. Но если вы опасаетесь, что я пытаюсь сбагрить вам кусок шагреневой кожи, то вы ошибаетесь и наши взаимоотношения обижаете. Я ничего такого даже и в отдаленных переспективах не предусматривал (вообще-то очень образованный, Влад Яныч обожал слово "переспектива" и буквально млел от восторга, когда его поправляли. По какому-то сбою грамматического чутья Влад Яныч полагал, что правильней говорить "переспектива"). Мне эта книга - я признаюсь вам, отчего же? неприятна до крайности. Я без нее буду чувствовать себя гораздо спокойнее. Но просто так отдать ее, абы кому, я чувствую, опасно. А вы... так она будет в хороших руках, вы к ней скоро привыкнете, еще благодарить меня будете. У меня такое чувство, что даже и следует к ней привыкнуть. Честное слово, берите. Что такое десятка? Берите, не пожалеете.

Ну я и взял.

* * *

Дня через два три Вера привела ко мне своих друзей - я их видел первый раз в жизни. Друзья сказали: "О, какая квартира!", - и стали ходить по комнатам. Вера посмотрела на меня и загадочно подмигнула.

Это была парочка. Парень - длинный и до неприличия молодой. Звали его Манолис, но, похоже, это все-таки была кличка. А девчонка - огонь! Маленькая, складненькая, с поющим голосом, так и кажется, что вот сейчас от восторга захлебнется. Разглядывая квартиру, она все время делала попытки перейти на ультразвук. Звали ее Тамарочка, что мне с первого взгляда понравилось. Я уж опасался, что Эвридика.

Тамарочка тепло очень в мою сторону поглядывала, отчего Вера моментально приняла позу кобры.

На кухне, выуживая из мойки стаканы, я спросил ее:

– Ты зачем их привела?

– Будущие партнеры, - пояснила Вера.
– Скоро твое деньрожденье. Сейшн устроим.

Я сначала не понял.

– Что за партнеры? Преферанс, что ли?

– Да ладно, - напряженно улыбаясь, сказала Вера.
– Будто не понимаешь.

– Не понимаю. Что еще за партнеры?

– Ой, ну все!
– поморщилась она.
– Ну ты же хотел группешник?

– Я?!!

Один из стаканов выскользнул в мойку и чуть не разбился.

– Что это я хотел? Когда это? Ты что, не помнишь, это ж мамочка твоя говорила!

– Ладно, проехали, - сказала Вера с некоторым раздражением.
– Я твою маму не трогаю. Сам не знаешь, чего хочешь. Назад отыгрывать я не собираюсь. Людей предупредила, уговаривала сколько, а ты теперь задний ход. Бери стаканы, пошли.

У моей головы глаза были навыкате и я этой головой ошалело мотал. Ужасно у этих баб милая черточка - переваливать с больной головы на здоровую. Чтоб она потом моталась глаза навыкате.