Герман, или Божий человек

В этих словах есть вера в человека, вера в то, что он преодолеет все невзгоды силой своего духа, силой интеллекта. И хотя герои последних фильмов Козинцева – «рыцари печального образа», все равно надежда остается. Даже если плоть умрет, мысль не погибает – конечно, только в том случае, если она достойна того, чтобы сохраниться в вечности.

Алексей Герман так вспоминал о своей работе на «Ленфильме»:«Нравственным началом на нашей студии «Ленфильм» был Григорий Козинцев. Его очень не хватает. Он был признанным мастером и при этом человеком нелицеприятным. Мог сказать и говорил другому режиссеру всю правду без скидок на обиды. И уже трудно было, даже невозможно, после уничтожающей оценки Козинцева думать: а я все равно снял талантливую картину».

Вместе с тем, испытывая искреннее уважение к мэтру кинорежиссуры, Алексей Герман не разделял его взглядов на кино: «Пушкин писал – поэзия должна быть глуповата. По отношению к кинематографу это утверждение тоже справедливо. Козинцев полагал, что в кинематографе все должно быть очень умно, и поэтому на пути к гениальности притормозил чуть выше середины, а не на вершине».

Но вот вопрос: можно ли сравнивать кино с поэзией? Если речь идет, скажем, о фильмах Иоселиани, Параджанова и раннего Тарковского, это, конечно, так. Однако последний фильм Андрея Арсеньевича явно перегружен умными разговорами. На мой взгляд, что-то можно было бы и сократить – благодаря этому фильм наверняка бы выиграл. Но вместе с тем в «Жертвоприношении» есть впечатляющие сцены, есть образы, которые способны заставить зрителя задуматься, пробудить в нем мысль, а не только вызвать восхищение красивыми мизансценами и великолепной игрой актеров.

Пора вернуться к биографии Алексея Германа. На «Ленфильм» он пришел в 1964 году. После кинокартины «Рабочий поселок» он снял совместно с Григорием Ароновым довольно посредственный, на мой взгляд, фильм «Седьмой спутник». Кстати, фильм «о заложничестве, о неправомерных расстрелах заложников» принимала комиссия Московского обкома во главе с первым секретарем Василием Серге евичем Толстиковым. Кто-то предлагал запретить фильм, рассказывающий о «красном терроре», однако, по мнению Алексея Германа, сыграло свою роль близкое знакомство с Толстиковым: «Мы с папой с Василием Сергеевичем дважды обедали в гостинице «Москва». Впрочем, позже фильм все-таки запретили.

Намучавшись в компании с Григорием Ароновым, Алексей Герман задумал сделать кинокартину по роману братьев Бориса и Аркадия Стругацких «Трудно быть богом», на этот раз уже без навязанного ему сорежиссера. Увы, после того, как уже начали писать сценарий, случилась Пражская весна, и Германа как военнообязанного стали настойчиво приглашать на сборы:

«Меня зачем-то все время выдергивал военкомат, хотя я был уже в запасе. И для того, чтобы не попасться военкомату, я уехал в Коктебель. Иду утром по городу и вижу: стоит такая полненькая женщина, хорошенькая. Я обратил на нее внимание, не предполагая, что в последующие сорок два года это будет моя жена Светлана. Потом я вышел на центральную площадь, где страшно рыдал писатель Аксенов. Не плакал, а рыдал. И так я узнал, что наши войска вошли в Чехословакию. Теперь понятно, почему военкомовские друзья настойчиво просили меня зайти на минуточку. Я был несколько ошеломлен всем этим. Надо сказать, что я никогда не был ни диссидентом, ни антисоветчиком. Занимался только тем, что мне интересно».

В принципе, Алексея Юрьевича можно понять. До 30 лет он пользовался преимуществами члена семьи известного писателя, обласканного властью. В таких условиях даже сомнений не возникало в справедливости того, что делала та самая власть. Сталина, кровавого злодея, к тому времени с партийной трибуны осудили, а все остальное как-нибудь наладится:«Я тогда в Коктебеле в 1968-м, когда ухаживал за Светланой, ходил вокруг нее кругами и умничал, что Чехословакия – зона интересов России и что этого ожидали от нашего государства. Светлана, наоборот, была дикая противница, в меня летели тяжелые книжки».

Книжки – это еще полбеды. Куда страшнее разочароваться в прежних идеалах, хотя о справедливости их, о том, насколько полезны социалистические идеи для людей, по собственному признанию, Алексей Герман не задумывался: «Я с уважением относился к диссидентам, но я абсолютно не верил в результативность их усилий… В отличие от своей жены я никогда не был противником советской власти. Я им стал позднее… Мне представлялось наше государство огромным непотопляемым дредноутом, поэтому к диссидентам я относился двояко. Безусловно, я уважал и некоторых из них любил, но прежде всего я их жалел, потому что считал, что дело их, как и их жизнь, погублены».

Не побоюсь признаться, что и у меня в те годы были примерно такие же взгляды, как у Германа, хотя мой отец ни к какой номенклатуре не принадлежал. Видимо, сказывалась идеологическая обработка в газетах и на телевидении, ну и конечно, недостаток информации. Я горячо спорил с друзьями, правда, после изрядного подпития, ссылаясь на пресловутую сферу наших интересов – примерно то же теперь говорят в Соединенных Штатах по поводу Ближнего Востока. Оправдывает меня, пожалуй, то, что был моложе Германа почти на десять лет, да и учеба в институте не очень способствовала увлечению гуманитарными проблемами и политикой. Но в том, что касается любви Алексея Германа к некоторым диссидентам, позволю себе усомниться – думаю, что с радикальным инакомыслием он был знаком лишь понаслышке. В сущности, диссидент диссиденту рознь: одни высказывают довольно оппозиционные мысли в беседе с близкими друзьями – это та самая «кухонная» оппозиция, – ну а другие выходят на Красную площадь, рискуя собственным здоровьем. Первых вряд ли стоило жалеть, я и сам в каких-то вопросах мог бы считаться диссидентом, а вот вторые… Я и тогда так думал, и сейчас остаюсь при том же мнении – жертвы были в основном напрасны. В нашей стране идеологические выверты и политические перестройки случаются исключительно под воздействием экономических причин. Вызванная Первой мировой войной разруха спровоцировала революцию, а падение цен на нефть в 80-х годах заставило Горбачева, что называется, встать на колени перед Западом – тогда-то и объявили «перестройку». Однако от политических проблем вернемся к нашему герою. Прежде надо бы разобраться с его личной жизнью, а уж потом займемся более серьезными проблемами и будем делать выводы. Увлечению Светланой предшествовал брак с обаятельной блондинкой. Впрочем, цвет ее волос мне неизвестен, но почему-то хочется верить, что была на диво хороша!

«Жена-манекенщица – это был брак какой-то странный. Верочка была прелестная, добрая девочка. И ей очень хотелось выйти за меня замуж. А мне было все равно, я к ней хорошо относился, почему отказать человеку в такой малости – поставить штамп в паспорте? Я до сих пор чувствую себя дурным человеком. Я ее ввел в другой мир, в богемную среду, а когда это кончилось, все вернулось на место… Мы были несовместимы совершенно».

Так бывает, и нечего сокрушаться по такому поводу. Тем более что после Коктебеля в жизни Алексея Германа появился магнит попритягательнее. Хотя и тут не обошлось без ссор, поскольку Алексей и Светлана «то разводились, то сводились». И все же не зря в августе 1968 года сбежал Герман в Коктебель: «Со Светой мы совместимы. Более того, мы сорок лет любим друг друга. И мы очень хорошая, сильная семья, потому что помогаем друг другу. Она очень тянет в моей профессии, и как человек пишущий, с хорошим литературным вкусом, и как критик».

И вот оказывается, что после женитьбы на Светлане Кармалите мировоззрение Германа совершает как бы загадочный зигзаг – из ярого приверженца социалистического строя он сам становится радикальным диссидентом. Возможно… нет, даже наверняка мне возразят, мол, все совсем не так. Станут убеждать, что Алексей Юрьевич, да и Юрий Павлович всегда были в оппозиции действующей власти, но только тщательно скрывали это. Не стану возражать, только припомню «отца» нашей водородной бомбы Андрея Дмитриевича Сахарова, который сидел себе много лет за рабочим столом, писал замысловатые формулы, делал сложные расчеты, и вдруг… И вдруг трижды Герой Социалистического Труда однажды утром проснулся диссидентом. И возникает вопрос: куда смотрела в этом случае его жена? Нет, кроме шуток, я бы у нее спросил, если бы имел подобную возможность. Вот так и с Германом: стоило жениться на Светлане, и мировоззрение враз переменилось. Я вовсе не хочу сказать, что переменилось к худшему, однако факт есть факт. Так в чем причина?

«Я менее масштабный человек, чем папа. Может быть, не менее способный в своей профессии, но менее емкий как личность… В отличие от отца, я женат на женщине очень сильного склада, которая, возможно, нравом не сильнее меня, но уж точно не слабее. Сколько я помнил маму – от ужаса она всегда курила в комнате и сидела в клубах дыма. Она всегда говорила: «Больше всего люблю, когда все дома и все спят».

Женщина сильного склада, которая рыдала во время вторжения советских войск в Чехословакию, которая до этого жила, как сообщают, в эмиграции – да можно ли найти более эффективный «элемент воздействия» на хрупкое, чувствительное существо, каким является художник? Тут следует учесть и то, что она была близка к известному представителю инакомыслящих кругов Льву Копелеву – Светлана в 60-е годы числилась у Копелева аспиранткой. Ах, если бы к каждому преданному защитнику незыблемых устоев приставить такую вот жену! Я не пытаюсь тут иронизировать, и даже в мыслях нет у меня желания кого-то оскорбить, просто иное объяснение не приходит в голову – уж очень неожиданно мировосприятие Германа кардинально изменилось. А впрочем, тому из читателей, кто моими предположениями оскорблен до глубины души, рекомендую с выводами не спешить – на самый крайний случай я приготовил несколько иную версию. Но прежде доскажу историю про фильм по повести Стругацких.

Итак, Алексей Герман, проработав несколько лет, что называется, на подхвате, созрел для того, чтобы снимать свою кинокартину. Но осенью того же 1968 года Борис Стругацкий, в соавторстве с которым Герман к тому времени написал сценарий, получил письмо от руководства «Ленфильма», в котором говорилось:

«Руководство студии не поддержало рекомендацию худсовета объединения, указав на слабость драматургического решения сценария «Трудно быть богом». Условность и приблизительность композиции лишают читателя (а следовательно, и зрителя) возможности с доверием и интересом следить за развитием сюжета… Миссия посланца Земли на другой планете представляется, в конечном счете, весьма неясной. Многие его действия лишены логики…»Если в роли посланца вообразить советские войска, а в качестве другой планеты – Чехословакию, то миссия и впрямь может кому-то показаться не вполне ясной и лишенной логики. Тем более что по сценарию главный герой, дон Румата, вмешавшись в исторический процесс на чужой планете из самых лучших побуждений, в итоге свою борьбу начисто проигрывает. Что это, как не намек на грядущее поражение Варшавского блока, ведомого брежневским Политбюро? Ну можно ли такое допустить? Увы, мысль поставить фильм по роману Стругацких пришлось надолго отложить.

Глава 11. Первые проверки

Для следующей попытки своей самореализации в качестве кинорежиссера Алексей Герман выбрал повесть своего отца «Операция «С Новым годом!». Тема была вполне патриотическая – подвиг советских чекистов в тылу врага во время Великой Отечественной войны. Однако в тот сюжет, что написал когда-то Юрий Герман, потребовалось внести ряд изменений. Алексей Герман позвал на помощь Эдуарда Володарского:

«Необходимо было отойти от основного сюжета повести. Дело в том, что после ее опубликования нашлись и другие люди, действовавшие в описанной истории. Они прояснили некоторые ситуации. Проверку на дороге, например, отец придумал. Вот мы с Володарским и решили строить сценарий воистину по мотивам».

Должен признаться, что меня такое объяснение не убеждает. Если бы снимался документальный фильм, тогда стремление показать все в точности, как было, оправданно и заслуживает одобрения. А тут предполагалось снять художественную киноленту, в основе сюжета которой незначительный эпизод, каких в последнюю войну было немало. И поневоле напрашивается мысль, что вовсе не в этом дело, что Герман решил изменить сценарий по другой причине. Вот и Эдуард Володарский в 2002 году в письме, написанном в ответ на резкое выступление Алексея Германа против Никиты Михалкова, вспоминал: «Вы же сами в то время не один раз мне талдычили: «Эдик, книжка плохая, надо придумать и писать все заново». Так вот, в том сценарии, который я написал и по которому вы снимали картину, практически нет ни одной сцены, которая была в повести вашего отца. И чекистов никаких нету».

Было или не было – это не столь важно. В основном фильм напоминает то, что уже не раз снимали про войну – дерзкие операции наших партизан или диверсионных групп в тылу врага, героическая смерть ради нашей общей победы. Таким фильмом никого не удивишь, даже если играют в нем прекрасные актеры. Однако принципиальное отличие сценария от повести в том, что на первый план вышел конфликт между командиром отряда и политруком. Этот политрук настаивает на расстреле Лазарева, бывшего власовца, пришедшего по собственной воле в партизанский отряд, чтобы воевать против фашистов. Командир же склонен этому перебежчику поверить, хочет дать ему возможность искупить вину, хотя вины по большому счету нет, было только малодушие – так, судя по всему, считал кинорежиссер. Но речь тут о другом. Думаю, все согласятся – если бы не сцены, великолепно сыгранные Роланом Быковым и Анатолием Солоницыным, об этой киноленте никто бы и не вспомнил через пару лет.

Коллеги и друзья первый самостоятельный фильм Алексея Германа хвалили: Григорий Козинцев, Георгий Товстоногов, Александр Штейн… Сергей Герасимов утверждал, что «это шедевр, здесь нельзя трогать ни метра». Константин Симонов считал, что «очень хорошая картина, принципиально важно ее выпустить». Иннокентий Смоктуновский был просто потрясен:«Леша, откуда ты все это знаешь? Я был в плену, я у немцев служил, потом в тюрьме… Все это – про меня!»

Однако «наверху» решили, что фильм вредный, что его не стоит выпускать. Главным героем оказался бывший власовец, а основной конфликт связан с отношением советской власти к людям, по каким-то причинам оказавшимся во вражеском плену. Ну неужели у кино нет более важных задач, чем выражать сочувствие предателям?

Хотя фильм кое в чем был необычен для своего времени, однако никакой крамолы в фильме не было. Гибель Лазарева трудно рассматривать как гибель героя-партизана. На мой взгляд, это расплата за содеянное – за малодушие, за трусость. Можно понять растерянность простых парней, недавних новобранцев, оказавшихся перед необходимостью жестокого выбора – мучительная смерть в плену, в концлагере, или служба у фашистов. Однако Лазарев был офицером и должен был ответить за свои поступки.Как ни старался Герман убедить начальников, надзиравших за кино, что у него и в мыслях не было оправдывать предательство, не помогло даже письмо Георгия Товстоногова в Политбюро, которое также подписали кинорежиссеры Козинцев и Хейфиц.