Герман, или Божий человек

Готов подписаться чуть ли не под каждым словом. Кстати, тут стоит привести и слова, сказанные Дмитрием Лихачевым в беседе с Алексеем Баталовым:

«Я общался с Дмитрием Лихачевым, когда его назначили председателем Российского фонда культуры. И он говорил, что надо спасать библиотеки, но, говоря библиотеки, делал ударение на букве «о».

– Зачем библиотеки спасать, когда люди перестали читать? – спросил я нахально.

Лихачев поворачивается и говорит:– Однажды придет Ломоносов – а больше и не надо, – и нужно, чтобы, когда он пришел, книжка была на месте».

Что ж, будем ждать прихода Ломоносова.

Глава 17. Друзья и враги

Коль скоро выше речь зашла о зависти и о лицемерии, самое время рассказать о друзьях и о врагах. Конечно, в жизни каждого человека бывают неприятности – какие-то обиды остаются в детстве, о чем-то просто неприятно вспоминать, но речь тут о другом. Реальные враги появляются лишь после того, как человек стал взрослым. У Алексея Германа со временем накопилось немалое количество явных и неявных недругов.

«Одних из тех, кто меня гнобил, я могу простить, других нет. С одними из близких мне когда-то людей я прервал отношения навеки, но это был третий случай предательства, поэтому я не выдержал. Когда начался успех и когда они все стали возвращаться, я помню, банкет был у нас в Доме кино. Я сказал: «Вы меня все предали, вы все исчезли из моего вида, перестали со мной здороваться, поэтому вот накрыт стол – жрите, а я с вами даже не сяду». Но потом все пошли со мной объясняться: «Ты нас не так понял…» Я выпил и всех простил. Но что касается этих злобных гонителей… Мы как-то сидели со Светланой и думали: вот кому из них мы желаем смерти, болезни тяжелой? Никому. Живите себе на здоровье, если живы. Никому, они были слуги этого режима, им за это платили деньги, ничего другого они не умели, а то, что они меня убивали, ну что поделаешь, что поделаешь?»

Когда читаешь такое, закрадывается мысль: а были у Алексея Германа реальные друзья или ему это казалось? Ну как можно обойтись без друзей, особенно среди коллег, среди тех, с кем работаешь бок о бок? Не может так быть, что кругом одни лицемеры и предатели. Вот у Андрея Тарковского при его-то непростом характере было немало интересных друзей, достаточно вспомнить хотя бы об Андрее Кончаловском и Владимире Высоцком. Но что же такое было с Германом?

«Про меня вообще очень много врут. Я не люблю свой цех, не люблю собратьев-кинорежиссеров. Ушел из Союза кинематографистов – это тоже злит. Так и написал в заявлении: «Пошли вы в жопу!» Я люблю людей, не люблю союзы. Люблю Вадика Абдрашитова, Миндадзе, еще нескольких человек – с которыми, кстати, не общаюсь. Просто их уважаю».

«Люблю, но не общаюсь». Я бы сказал, что это похоже на диагноз – здесь налицо болезнь души. Трудно поверить, однако неужели это зависть?

«Умельцев снять очень быстро очень плохую картину у нас до хера. Говорухин снял свою картину… «Ружье», да? Он снял ее чуть ли не за месяц. За отпуск в Думе».

Тут речь о картине «Ворошиловский стрелок». Душевный фильм с прекрасными актерами, особенно хорош был Михаил Ульянов. Что Герману в этом фильме не понравилось? Единственное объяснение в том, что Алексею Юрьевичу не по душе, если кто-то из его коллег делает кино, которым многие люди восхищаются. Вот было «Место встречи изменить нельзя» того же Станислава Говорухина – так этот фильм до сих пор регулярно показывают по телевидению. А почему? Потому что всенародная любовь! И я пытаюсь понять: что больше всего неприятно Герману – успех другого режиссера или то, что народ наш настолько неразумен, не обладает должным вкусом и потому не способен оценить фильмы его самого, Алексея Германа?

Но вот вроде бы подсластил пилюлю Станиславу Говорухину:«Как в фильме «Среди серых камней» играл Говорухин! Я всегда говорил ему, что режиссер он средний. Но в нем есть такая потрясающая мнимая значительность. Я как-то хотел, чтобы он у меня снимался, мы ходили с ним по базару, и он рассматривал помидоры, редьку – так это был Жан Габен просто».

Ну кто же спорит, что Говорухин интересно смотрится в кино? И все же «мнимая значительность» – это что-то другое. Еще не хватало, чтобы я начал рассуждать про мнимую значительность Габена… Так ведь и о творчестве Тарковского можно сказать, что ложной многозначительности у него хватает. А в принципе, это очень непростой вопрос – каждый режиссер видит в своем фильме некое значение.

Надо только, чтобы и зритель это в фильме обнаружил.

Еще одна фамилия из тех, кого послали «в ж…» – кинорежиссер Владимир Наумов, которого представлять нет никакой необходимости. Достаточно вспомнить фильм «Бег» по пьесе Булгакова, который он поставил совместно с Александром Аловым. И вот что сказано было Германом о Наумове:«Допустим, были Ильф и Петров – это было что-то единое. Оно распалось, но это не значит, что все писал Ильф – это неправда. Но перестал существовать этот писатель Ильф и Петров. Так же, как, на мой взгляд, в общем-то, перестал существовать кинорежиссер Алов и Наумов. То есть существует Наумов, и вполне достойно, но, так сказать, режиссер номер один не существует».

Тут уж я не в силах промолчать, поскольку лучший фильм, созданный за последние тридцать лет в России, – это «Десять лет без права переписки», снятый Владимиром Наумовым. Аргументов приводить не стану, поскольку у каждого кинозрителя свой вкус, да и книга посвящена не Наумову, а Германам.

Но вот вам другой режиссер, близкий Герману по духу, – Александр Сокуров. Автору «Молоха», «Тельца» и «Фауста» были посвящены такие слова:«Сокуров – замечательный режиссер! Я отношусь к нему с глубочайшим почтением и уважением. Мы с ним дружим… ну, так сказать, идейно, теоретически. Мне нравятся его фильмы о Ленине, о Гитлере, мне нравится его картина по Платонову – я от нее в восторге, по тем же братьям Стругацким».

Похвалы идейному соратнику и вправду впечатляют! Однако теоретическая дружба – это все-таки не то, чего бы мне хотелось. Так ведь и я могу записать себе в друзья немалое число людей, которые о моем существовании даже не догадываются. Вот Кира Муратова гораздо откровеннее Алексея Юрьевича: «Я вообще ни с кем не дружу! Это мне не свойственно».

Тут самое время как бы возвратиться к Бродскому, с которым мы расстались в одной из глав, посвященных отцу Алексея Германа. Вот ответ Бродского на вопрос, чьи влияния можно проследить в его поэзии: «Навалом… и ни одного».

Так, может быть, в этом разгадка и Бродского, и Германа, и Киры Муратовой? От неприятия окружавшей их жизни, обиды на людей, от презрения к власти – к своему, оригинальному методу в поэзии или в кино. Лишь бы не походить ни на кого!

Теперь несколько слов о полноправном соавторе, написавшем сценарии для лучших фильмов Германа: «Проверка на дорогах» и «Мой друг Иван Лапшин». В этом фрагменте интервью речь идет о выборе актера на роль бывшего власовца, которую в фильме «Проверка на дорогах» сыграл Владимир Заманский:«Сценарист фильма Эдуард Володарский, которого Марина Влади охарактеризовала как злого гения Высоцкого, самовольно предложил ему эту роль. Я никогда не хотел, чтобы Высоцкий играл в этом фильме. Мой способ подачи материала не предусматривает столь яркой фигуры. Перебери я пафоса – получилась бы мелодрама… У меня было бы все чуть романтизировано, и в эту секунду «Проверка на дорогах» погибла бы – она стала бы «Восхождением».

Опять же, не берусь судить. Возможно, режиссер был прав – у каждого свой стиль. Хотя тут можно и поспорить – ведь Анатолий Солоницын и Ролан Быков тоже довольно яркие фигуры. Ну а Заманский, на мой взгляд, слишком интеллигентен и староват для этой роли. Понятно, что по задумке режиссера он должен вызывать сочувствие у зрителя, но тут, похоже, перебор. Вот если бы это и в самом деле был молоденький лейтенант, тогда ситуация выглядела бы куда логичнее. Ну не разобрался, смалодушничал – с кем не бывает. Такого можно было и понять, и даже простить. Впрочем, это всего лишь мой субъективный взгляд, давать советы режиссеру я бы не решился. А вот сценарист в подобных спорах может оказаться прав. Однако о взаимоотношениях Володарского и Германа я расскажу чуть позже, ну а сейчас самое время вспомнить о клане Михалковых-Кончаловских.

«Мне неинтересен ни Андрон, к сожалению, неинтересен ни «Мавроди» (так я называю для себя Михалкова), мне они все неинтересны».

Здесь речь о дружбе не идет, и слава богу. Иначе я мог бы уличить Германа даже в конформизме, заигрывании с сильными мира сего. По счастью, этого и в помине нет. Да и зависти тут быть не может, поскольку лучшие фильмы Андрея Кончаловского остались позади, в далеком прошлом, и нечего рассуждать об этом. Однако Алексей Юрьевич не может успокоиться, и я могу его понять: «Есть люди, которые жизнь тратят, чтобы произвести на общество впечатление. Одновременно на двух программах телевидения блистают, но не справляется их ум со всеми проблемами века. Тут важно, чтобы от их самоуверенности не страдала культура огромного мегаполиса. А сейчас такая опасность существует. Предприимчивость и самоуверенность, объединенные в одном человеке, – страшная сила. А уж соединенные в один «разящий кулак»…»

Надеюсь, что угроза «кулака» тут слегка преувеличена. Мы за последние годы слышали с телеэкрана множество красивых слов, так что одной тысячей больше, одной меньше – это нам без разницы, как с гуся вода в хорошую погоду. Если и останется в памяти, так только два-три слова, как правило, не вполне приличные.

Выразив неуважение к старшему из клана кинорежиссеров, Алексей Юрьевич принялся и за другого:«Я не хотел бы быть специалистом по истреблению или борьбе с Михалковым. Михалков для меня фигура скорее забавная, чем роковая. Потому что как художник он для меня давно кончился, он очень интересно начинал, но как художник он для меня давно кончился, гораздо раньше, чем для вас, потому что, насколько я помню, вам «Урга» нравилась, а мне это было уже смешно… Все эти его выкрики по поводу русского народа, непрерывных объяснений в любви, я в это не верю, великий писал «люблю Россию я, но странною любовью», этот просто кричит повсюду: «Люблю Россию, люблю Россию!» Это очень выгодно, живя в России, любить Россию».