Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов
Шрифт:
Нелегко определить, что подразумевалось под указанием о том, что германская помощь большевикам поступала «по разным каналам и под разными предлогами». В телеграмме, посланной в ставку 29 сентября 1917 г., Кюльман упоминает о том, что предпринимаемые министерством иностранных дел в этом отношении действия осуществляются в тесном сотрудничестве с политическим отделом Генерального штаба действующей армии (капитан фон Хюльзен) [320] и, возможно, подробности будут обнаружены в германских военных архивах [321] .
320
Опубл. в разделе I настоящего издания, док. от 29 сентября 1917 г. (Примеч. Ю. Ф.)
321
В ответе на эту телеграмму Людендорф 2 октября 1917 года послал телеграмму, в которой выразил благодарность за выделенные министерством иностранных дел крупные суммы денег для поддержки подрывных движений в России.
Что касается германского министерства иностранных дел, то не может быть сомнений в том, что официальное опровержение германским правительством в 1921 г. факта существования в архивах министерства иностранных дел каких-либо документов, касающихся финансовой помощи русским большевикам, выглядит по крайней мере неискренним. В архивах дипломатической миссии в Берне, например, находится «абсолютно секретное» донесение от 30 апреля 1917 г., в котором германский посланник в Берне барон Ромберг приводит свой разговор со швейцарским социал-демократом Фрицем Платтеном (он делал последние приготовления к отправке первого запломбированного вагона и сопровождал Ленина и его попутчиков из Швейцарии до финской границы). Платтен передал от имени русских благодарность за принятые эффективные меры, выразил сожаление по поводу того, что его не пустили в Россию, и
Никакого ответа – ни телеграфного, ни иного – в этой особой папке [322] не найдено, и след, как это часто происходит, когда дело касается совершенно секретных материалов, исчезает.
Ссылки на усилия тайного агента Ромберга имеются, однако, в папке, относящейся к деятельности другого германского агента, некоего Александра Кескюлы. В этой папке содержится датированное 9 мая 1917 г. донесение германского военного атташе в Берне своему министру. Агент Ромберга, именуемый господином Байером [323] , писал 4 мая военному атташе, что вслед за предварительным зондажем большевика доктора Шкловского и меньшевика П. Аксельрода он имел еще беседу с представителями «различных оттенков предрасположенной к миру социалистической партии в Цюрихе» (Байер не называет их), которые проявили заинтересованность в содействии в деле немедленного заключения сепаратного мира любой ценой между Россией и Германией. Обсуждался вопрос о финансовой поддержке. Господин Байер предложил предоставить значительную сумму денег и намекнул, что другие его богатые друзья могут поступить таким же образом. Он резюмировал результаты этих переговоров так: «1) Личность жертвователя гарантирует, что деньги идут из источника, не вызывающего подозрений; 2) Жертвователю или лицу, передающему деньги, по официальным или полуофициальным рекомендациям должен быть разрешен въезд в Россию с этими деньгами; 3) Так как деньги надо будет употребить немедленно, необходимо иметь их наличными, а не в виде аккредитивов, которые трудно будет реализовать, не привлекая внимания. Швейцарскую валюту было бы легче всего, наиболее эффективно и наименее заметно преобразовать в какую-либо ликвидную и полезную форму».
322
В приписке на тексте послания Ромберга в германский МИД упоминается, что ответ на этот запрос был передан в устной форме, но не говорится о его содержании.
323
Он же Карл Моор. (Примеч. Ю. Ф.)
Нет смысла говорить, что господин Байер считал себя надежным посредником для такой операции.
Эти донесения бросают некоторый свет на природу «каналов» и «предлогов». Настроенных в пользу заключения мира русских социалистов, к которым обращались, устраивала мысль о том, что богатые товарищи и друзья окажут финансовую помощь их пропаганде. Настроенными в пользу заключения мира, очевидно, были циммервальдские левые, среди которых Ленин был самым ярым пораженцем. В цитированной выше книге Мельгунова сообщается о разговоре, который у него состоялся в 1917 г. в Москве с историком Покровским, заявившим, что большевики получали деньги от германских социал-демократов. Этот источник мог бы быть приемлемым для большевиков, хотя социалисты разных оттенков, вероятно, посчитали бы это неубедительным. Опубликованный Никитиным материал указывает, что переведенные с помощью госпожи Суменсон средства поступили от Фюрстенберга-Ганецкого, члена Польской социал-демократической партии. Деньги, пересланные по этому каналу, можно считать полученными от «друзей и товарищей». «Доктор Парвус» в то время был широко известен как агент германского правительства. Он вел себя настолько неосмотрительно, что Ленин отказался встретиться с ним по пути в Россию, избегая прямых контактов. Однако Ленин постоянно поддерживал связь с Фюрстенбергом-Ганецким, который был служащим Парвуса в бизнесе, его партнером в политике и сообщником по германским интригам (в июле 1917 г. «Правда» из кожи лезла вон, защищая революционную неподкупность и честность Фюрстенберга-Ганецкого).
В любом случае сейчас ясно, что, пусть и под разными предлогами, деньги поступали от германского правительства. Дадут ли германские архивы ответ на вопрос о том, было ли известно об этом Ленину и в какой степени? Содержание относящихся к высоким сферам документов, которые воспроизведены здесь, очевидно, указывает на то, что тщательное исследование контактов между немцами и большевиками на низшем уровне окажется плодотворным.
2
Отто Эрнст Шюддекопф
Германия между Востоком и Западом
Карл Моор и немецко-русские отношения в первой половине 1919 г.
В первые три месяца 1919 г., когда в тяжелых боях Гражданской войны еще решался вопрос о существовании молодой республики, немецкий народ, полный забот и иллюзий, ожидал объявления условий заключения мира. Экономике не удалось перестроиться на мирные рельсы. Миллионы демобилизованных солдат и рабочих оборонной промышленности остались без гарантированного дохода и были готовы (даже слишком готовы) завербоваться в одну из участвующих в Гражданской войне армий: в армию правых или левых. Казалось, в подобной безнадежной ситуации должна была бы заглохнуть любая дискуссия о создании активной внешней политики немецкой республики. Но это было совсем не так. Речь шла не только о том, что многие считали, будто, присоединившись к одному из предполагаемых победителей, Германия сможет избежать утраты своего значения великой державы. Огромное число опубликованных в то время проектов доказывает распространенность этой нереалистической оценки положения рейха.
Но намного важнее было то обстоятельство, что Первая мировая война велась и заканчивалась не как кабинетная война прежних времен, в ней противостояли друг другу два политических мировоззрения, которые вынуждали народы Европы сделать свой выбор. Соединенные Штаты Америки стремились к тому, чтобы повсюду в Европе распространился их стиль жизни, парламентская демократия в условиях капиталистической системы хозяйствования. А руководители большевистской России надеялись, что в ходе мировой революции везде победит демократическая советская республика при социалистической системе хозяйствования. В своем стремлении избежать хаоса послевоенных лет все народы чувствовали, что они должны сделать выбор. В этом стремлении их поддерживали обе державы, искавшие союзников и последователей своих политических теорий. Так, уже на рубеже 18-го и 19-го гг. появились первые оживленные попытки запада и востока привлечь Германию на свою сторону, а внутри страны в то же время начались острые дискуссии о будущей внешнеполитической ориентации. Это касалось не только лиц, формирующих общественное мнение. Среди ответственных политиков республики также возник оживленный спор о том, будет ли Германия вообще когда-либо проводить независимую внешнюю политику и в каком направлении она (внешняя политика) будет развиваться. Об этих спорах и о первых шагах немецкой внешней политики до сих пор были известны, за исключением концепции министра иностранных дел графа Брокдорф-Рантцау, прежде всего усилия Америки и реакция на эти усилия в Германии [324] . Соответствующие попытки социалистического лагеря рассматривались до сих пор в меньшей степени, тем более что внимание было приковано к усилиям, направленным на политический переворот в Германии. Только результаты исследований, опубликованных в последние годы, внесли изменения в эту картину [325] . Однако еще многое предстоит выяснить, прежде чем будет воссоздана картина немецкой внешней политики в первой половине 1919 г. вплоть до момента подписания мирного договора.
324
Fritz Т. Epstein. Zwischen Compiegne und Versailles, geheime amerikanische Militardiplomatie in der Periode des Waffenstillstandes 1918/19: die Rolle des Obersten Arthur L. Conger. – Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte III, 4. Oktober 1955. Stuttgart. S. 412 – 445. О реакции командования сухопутными войсками см.: Phelps Н. Aus den Groener-Dokumenten. II. Deutsche Rundschau, № 76, 1950 [Внешняя политика командования сухопутными войсками вплоть до заключения мира]. S. 616 – 625; Groener W. Lebenserinnerungen, Gottingen, 1957. S. 484 и далее, а также: Groener-Geyer D. General Groener, Soldat und Staatsmann. Frankfurt a. M., 1955. S. 136 и далее.
325
Helbig H. Die Trager der Rapallo-Politik. Gottingen, 1958; Rosenfeld G. Sowjetrussland und Deutschland 1917-1922. Berlin, 1960.
В данной статье делается попытка внести скромный вклад в воссоздание этой картины на основании материалов из Политического архива министерства иностранных дел, в особенности из архива графа Брокдорф-Рантцау и из документов немецкой мирной делегации в Версале [326] . Конечно, учитывая положение немецкого рейха,
речь могла идти в первую очередь только о теоретических рассуждениях. Но они в большой степени способствовали прояснению точек зрения и готовили тем самым грядущие решения. Географическое положение Германии и вытекающий из него страх политиков перед установлением односторонних связей, а еще больше проявившееся уже в Finassieren Штреземанна желание удержать Германию в неустойчивом равновесии между двумя определяющими время тенденциями для достижения наибольшей выгоды повлияли и на эпизод, который будет рассмотрен ниже.326
Особую благодарность хотелось бы выразить руководителю Политического архива г-ну советнику посольства 1-го класса д-ру Йоганесу Ульриху за разрешение пользоваться архивом и служащим отдела за их постоянную помощь и поддержку.
Граф Брокдорф-Рантцау, с 13 февраля 1919 г. министр иностранных дел, находился с 29 апреля в Версале в качестве председателя немецкой делегации на мирной конференции. Его тщательно взвешенная внешнеполитическая концепция [327] не выдержала противостояния с непреклонной позицией союзников, и ее пришлось приспосабливать к изменившимся обстоятельствам. Очевидно, поэтому он был готов по меньшей мере непредвзято рассмотреть новые предложения. В этот момент он получает от посланника Виктора Науманна, руководителя службы новостей министерства иностранных дел в Берлине [328] , письмо (от 3 июня) с сообщением, что Науманн в ближайшие дни собирается беседовать с вернувшимся из Москвы влиятельным швейцарским социалистом Карлом Моором и пришлет отчет об этой встрече. Эти подробные переговоры состоялись в тот же день, так как уже 4 июня Науманн написал о них Брокдорф-Рантцау в Париж [329] .
327
Helbig Н. Die Trager der Rapallo-Politik. S. 11-27. Schuddekopf O.-E. Linke Leute von rechts: die nationalrevolutionaren Minderheiten und der Kommunismus in der Weimarer Republik [Левые справа, национально-революционные меньшинства и коммунизм в Веймарской республике]. Stuttgart, 1960. S. 65 – 67.
328
Д-р Виктор Науманн (8 мая 1865 г. – 10 октября 1927 г.) имел уже во время Первой мировой войны, когда он был журналистом, вследствие своих многочисленных связей, большое политическое влияние, в том числе на рейхсканцлера графа Гертлинга. В январе 1919 г. он пишет тогдашнему министру иностранных дел, графу Брокдорф-Рантцау, вслед за чем получает от него приглашение прибыть в Берлин для беседы. Затем, с 6 февраля по 18 августа 1919 г., На-
329
н являлся руководителем службы новостей министерства иностранных дел, посланником и директором, представляющим доклады непосредственно министру иностранных дел. Вероятно, вследствие конфликта из-за подписания мирного договора он подает в отставку и в конце ноября 1919 г. покидает дипломатическую службу. Но кажется, что и со своим начальником, заместителем министра иностранных дел Эрнстом Фр. Лангвертом фон Зиммерном, Науманн соглашался не всегда. В архиве Брокдорф-Рантцау находится его секретная записка о беседе в июне 1919 г. с рейхспрезидентом Эбертом по поводу его отставки, где он называет назначение Науманна, сделанное по совету Лангверта и посланника фон Бергена, ошибкой. Эберт называет Науманна «занимательным собеседником, которому все аплодировали, но который решительно не соответствовал занимаемой должности». Попытки Науманна снова поступить на дипломатическую службу в качестве посла, которые он продолжил и при Штреземанне, потерпели неудачу. Науманн жил в Мюнхене. Его жена, Альма Науманн-Ревин, переехала после смерти своего мужа к родным в Венесуэлу, где и умерла. Архив Науманна обнаружить не удалось.
Кем же был этот Карл Моор? Почему люди, отвечавшие за внутреннюю политику Германии, придавали такой вес его сообщениям и так считались с его мнением? Насколько романтическим кажется (ошибочно) его имя, настолько же многочисленны легенды, рассказываемые о его жизни. Скудный, часто ненадежный и противоречивый материал дает мало возможностей реконструировать его жизнь. И, однако, мы попытаемся это сделать, не претендуя на окончательную полноту и достоверность.
Карл Моор [330] , внебрачный сын австрийского офицера Буиретта фон Эльфельда, родился 11 декабря 1852 г. Его отец принадлежал к франкскому дворянскому роду, ведущему свое начало из Франции и относящемуся к реформаторской церкви. Семья жила в Нюрнберге. Вероятно, Карл Моор родился во Фрайбурге в Брайсгау. Его мать – швейцарка по фамилии Моор, родом из Фордемвальда в кантоне Аргау. По месту рождения матери его назвали Карл фон Фордемвальд. Позднее его рождение было узаконено браком его отца и матери, но он, очевидно, не захотел взять фамилию своего отца и называл себя по имени матери Карл Моор, причем совпадение с именем героя драмы Шиллера «Разбойники» ему, кажется, даже нравилось, хотя оно и возникло случайно [331] . Вероятно, Карл Моор учился в школе в Нюрнберге. Кажется, там же, будучи совсем еще молодым человеком, может быть, из-за внутреннего неприятия родительского дома, а также под влиянием Парижской коммуны, он приобрел связи с социалистическими кругами. Рассказывают, что он был дружен с одним из основателей Айзенахской партии, оружейником из Нюрнберга Карлом Грилленбергером, а в 1873 г. познакомился с Вильгельмом Либкнехтом и Августом Бебелем. В это время он уже был членом международной рабочей ассоциации – основанного Карлом Марксом 1-го Интернационала [332] .
330
Док. № 5.
331
Разрозненные сведения о Карле Мооре можно найти в кн.: Enter F. Albert Berner und die Unionsdruckerei, ein Lebenswerk. Bern, 1946. S. 51 – 53; Grenlich H. Das grune Husli [Воспоминания]. Zurich, 1942; высказывания Карла Moopa о причинах участия в выборах см. в Schwezer Blatter fur Wirtschafts und Sozialpolitik [Швейцарский журнал экономической и социальной политики]. XX. Bern, 1912. S. 171 – 178. Также мною найдены некрологи на смерть Карла Моора (см.: Berner Tagwacht. 1932. № 163, 165; Vorwarts. № 276 (от 14 июня 1932 г.) и Arbeiter Illustrierte Zeitung (Берлин, 10 июля 1932 г.) с большим и документированным некрологом Альфреда Куреллы.
332
См.: Доклад австро-венгерского посланника в Берне барона Мусулина от мая 1917 г. № 68 министру иностранных дел графу Чернину в Австрийском государственном архиве (Вена. РА I. Карт. 960). Я выражаю глубокую благодарность Австрийскому государственному архиву за предоставленные мне фотокопии этого и других докладов барона Мусулина, а также г-ну государственному архивариусу доценту университета д-ру Л. Миколецки (Вена) за дружескую поддержку. Поиски в записях рождений и крещений в Генеральном архиве земли Баден в Карслруэ и в Нюрнбергском государственном архиве были, к сожалению, безрезультатными. Фамилия отца Моора иногда ошибочно пишется Buerette или Birnette.
Очевидно, примерно в 1874 г. он под именем Карл Моор переезжает в Швейцарию, гражданином которой является по матери. Произошло ли это с согласия семьи или он порвал с нею, установить не удалось. Как бы то ни было, нельзя забывать, что по отцу он состоял в родстве с людьми, которые заняли влиятельные положения в Германии и Австро-Венгрии, что он и в дальнейшем поддерживал с ними отношения и что они в качестве посредников имели большое значение для его дальнейшей деятельности. Его отец был австро-венгерским офицером и при Радецком служил в Италии. Позднее он, вероятно, жил в Граце. Временный министр обороны Баварии генерал Кресс был его кузеном. С баварским посланником в Вене бароном Тухером он переписывался и был с ним на «ты» [333] . Он сам сообщает, что с 1875 по 1876 г. работал над основанием «независимой, обладающей классовым сознанием социал-демократической партии» в Швейцарии. Кажется, вначале он учился, но оставил учебу и экзамен не сдавал. Потом некоторое время он служил на железной дороге в Базеле [334] : следовательно, Карл Моор никоим образом не был жертвой исключительного закона против социалистов, как это иногда утверждают. Также Моор не был в полном смысле слова основателем швейцарской социал-демократии, но, вероятно, в значительной степени участвовал в создании бернского Рабочего союза, который корпоративно принадлежал к Социал-демократической партии Швейцарии, но стоял на левых позициях классовой борьбы. Это, без сомнения, можно полностью приписать деятельности Карла Моора и его друга д-ра Н. Васильева, русского эмигранта и руководителя Рабочего союза. Моор принимал участие в организованном Федерацией кантона Юра праздновании в память Парижской коммуны и в последовавших за ним беспорядках в Берне 18 марта 1876 г. и 18 марта 1877 г. В 1877 г. он был делегатом Немецкого рабочего просветительного общества на V конгрессе швейцарских рабочих союзов в Нойенбурге. В промежутках он писал статьи для издаваемой д-ром Альфредом Брюстляйном буржуазной газеты «Гренцпост».
333
ти не поддающиеся проверке, но вполне вероятные данные взяты из упоминавшегося некролога Альфреда Куреллы. Карл Радек, который познакомился с Моором в 1904 г. в Берне, также пишет в своем берлинском дневнике, что Карл Моор был членом 1-го Интернационала.
334
Эти сведения взяты из упомянутого выше доклада австро-венгерского посланника в Берне и кажутся надежными. Барон Мусулин также сообщает, что Карл Моор переехал в Швейцарию только после смерти своего отца.