Герои

— На. — Доу что-то швырнул через хибару. Утроба поймал, внутри цокнули монеты. — Двойная золотом, и ещё маленько. Встань на ноги, там у себя.

— Спасибо, вождь, — серьёзно ответил Утроба. Он-то ожидал кинжала в спину, взамен кошелька в руки.

Доу поставил меч на острие.

— Что будешь делать?

— Я был плотником. Тысячу проклятых лет назад. Думаю, готов вернуться к старой работе с деревом. Пускай придётся вытесать гроб-другой, но закапывать друзей это ремесло не требует.

— Хех. — Доу тихонько покрутил навершие двумя пальцами, кончик ножен буравил земляной пол. — Всех своих я уже закопал. Кроме тех, что сделал врагами. Может туда и ведёт путь каждого воина, а?

— Если долго по нему идти. — Утроба задержался ещё на несколько секунд, но Доу не отвечал. Поэтому он перевёл дыхание и повернулся, чтобы уйти.

— У меня были горшки.

Утроба замер как вкопанный, не отпуская набалдашник дверной ручки — на шее встали дыбом все волоски. Но Чёрный Доу просто стоял на месте, разглядывая свою ладонь. Свою мозолистую, жилистую, грубую ладонь.

— Я был подмастерьем горшечника. — Доу усмехнулся. — Тысячу проклятых лет назад. Потом начались войны, и вместо горшков я взялся за меч. Всегда считал, что надо вернуться, но… так уж вышло. — Он сузил глаза, легонько потирая подушечку большого пальца об остальные. — От глины… мои руки были… такими мягкими. Представляешь. — И он поднял голову — и он улыбался. — Успехов тебе, Утроба.

— Айе, — проговорил Утроба и вышел наружу, и закрыл за собой дверь, и выдохнул долгий вздох облегчения. Пара слов — и готово. Порою нечто выглядит немыслимой преградой, а когда преодолеваешь её, то оказывается — это всего лишь небольшая ступенька. Трясучка стоял, где стоял, сложив руки, и Утроба похлопал его по плечу. — Видать, теперь вести тебе.

— Неужели? — Кто-то ещё выступил на свет факела, длинный шрам пересекал бритую щетинистую голову.

— Чудесная, — прошептал Утроба.

— Хэй, хэй, — отозвалась она. Малость неожиданно встретить её тут, но зато это сбережёт ему время. Ведь именно её он собирался навестить следующей.

— Как там дюжина? — спросил он.

— Все четверо в добром здравии.

Утробу передёрнуло.

— Айе. Да. Мне надо тебе кое-что сообщить. — Она навострила бровь. Ничего особенного, только… — Я закончил. Я ухожу.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Как бы ещё я попала на твоё место?

— На моё место?

— Второй у Доу.

Утроба вытаращил глаза. Он посмотрел на Чудесную, потом перевёл глаза Трясучку, потом обратно на неё.

— Ты?

— А почему не я?

— Ну, я просто подумал…

— Когда ты уйдёшь, для нас перестанет светить солнце? С прискорбием тебя разочарую.

— Эй, а как же твой муж? Твои сыновья? Мне казалось, ты собралась…

— Последний раз я приезжала на хутор четыре года назад. — Она вскинула голову, и лёд был в её глазах, лёд, к которому Утроба не привык. — Они пропали. Никто не знает куда.

— Но ты ездила домой в прошлом месяце.

— Побродила денёк, посидела у речки и порыбачила. Потом вернулась в дюжину. Не осилила тебе рассказать. Не снесла бы жалость. Это всё, что уготовано таким как мы. Увидишь. — Она взяла его за руку и сжала её, но его кисть оставалась безжизненной. — Было честью биться рядом с тобой, Утроба. Береги себя. — И она вошла, толкнув дверь, и со стуком захлопнула её за собой, и оставила его снаружи, таращиться на безмолвные доски.

— Считаешь, что знаешь кого-то, а потом раз… — Трясучка щёлкнул языком. — Никто никого не знает. По-настоящему.

Утроба сглотнул.

— Жизнь кишит ещё теми сюрпризами. — И он повернулся спиной к старой хижине и отправился во мрак.

Он часто грезил наяву о грандиозных проводах. Вот он — сквозь строй желающих удачи названных, идёт навстречу светлому будущему, спину ломит от хлопков на память. Шествует под аркой скрещенных мечей в сиянии солнца. Скачет вдаль, сжимая кулак в прощальном приветствии, и карлы ликуют, а женщины плачут от расставания, хотя откуда тут взяться женщинам, можно было только гадать. Красться ранней зарёй в промозглом полумраке, позабытым и позаброшенным, не совсем то. Но от того, что жизнь такая, какая есть, людям и приходится грезить наяву.

Почти все обладатели достойных упоминания имён были там, на Героях, — и с нетерпением ждали когда же, наконец, зарежут Кальдера. Только Весёлый Йон, Скорри Тихокрад да Поток остались проводить его. Остатки утробиной дюжины. И Ручей, чёрные тени под глазами, сжимал в бледном кулаке Отца Мечей. Утроба разглядел в их лицах боль, как бы они не старались налепить сверху улыбки. Будто бы он их подвёл. Может, и так.

Он всегда гордился почётом, и всеобщим признанием. Правильный мужик, прямой, как стрела, все дела. Несмотря на это, мёртвые друзья превзошли живых уже давным-давно, и за последние дни заметно усилили численный перевес. Трое из них, те, что могли подарить самое тёплое напутствие, вернулись в грязь на вершине холма, и ещё двое лежали в его повозке.

Он пытался расправить старую накидку, но растаскивание уголков не помогало её подровнять. Подбородки Виррана с Дрофдом, их носы и ноги образовывали маленькие скорбные шатёрчики из ветхой, потрёпанной ткани. Не пристал такой саван героям. Но хорошие покрывала пригодятся живым. Мёртвых не согреешь.

— Не верится, что ты уходишь, — произнёс Скорри.

— Я целые годы твердил об этом.

— Вот именно. И никогда не делал.

Утроба мог лишь развести руками.

— Теперь решился.

В его голове прощание с командой было чем-то вроде рукопожатия перед битвой. Таким же пылким зарядом товарищества. Только сильнее, ведь все точно знали: это в последний раз, а не просто боялись, что так и будет. Но, помимо осязания кожей чужих крепких ладоней, ничего подобного не ощущалось. Они вообще казались ему незнакомцами. Быть может, для них он уже стал подобен трупу погибшего товарища. Им просто хотелось поскорее его закопать и продолжать жить дальше. Для него не приготовили даже набивших оскомину склонённых голов и горсти свежей земли. Будет одно лишь «прощай», воспринятое с обеих сторон как предательство.

— Позырить не останешься? — спросил Поток.

— Поединок? — Убийство, так пожалуй будет точнее. — Я, походу, уже насмотрелся на кровь. Дюжина твоя, Йон.

Йон вскинул брови на Скорри, на Ручья и Потока.

— Что, вся?

— Наберёшь новых. Раньше-то находили. Пройдёт пара-тройка дней, и даже не вспомнишь, что кого-то не хватало. — Печальный факт в том, что, скорее всего, это правда. Так постоянно и было, когда они теряли того или иного бойца. Трудно представить, что с тобой будет то же самое. Что тебя позабудут, как пруд забывает о брошенном в него камне. Пара кругов лёгкой ряби и тебя нет. Такова природа людей — забывать.