Героинщики

Оператор в гараже. Не в этой ебаной жизни, Похитительница молока и Байкер. Найдите мне вакансию миллиардера и плейбоя в своих сраных офисах, я еще, может, тогда заинтересуюсь!

Но лучший подарок я получаю по телефону. Поздравляем с двадцать вторым днем рождения, Саймон Дэвид Уильямсон; ваш пиздабол уже оставил дом! В ответ на эту новость, которую моя сестра Луиза выстреливает одним коротким восклицательным предложением, на одном дыхании, я с видом триумфатора поднимаю руку в воздух. Быстренько просматриваю словарь, сегодня - слова на букву «М», и решаю, что мое новое слово дня: 

МИОПИЯ, сущ., близорукость. "Ограниченность воображения, предусмотрительности или кругозора".

И потом я направляюсь к дому, который, в конце концов, превратился в настоящий дом, милый дом!

Ну, блядь, красота!

Пока я шагаю по улице, погода начинает портиться; моросит холодный дождь, который пробирает до костей, но я все равно улыбаюсь, потягиваюсь, простирая вперед руки, которые едва прикрывающих рукава футболки, и закидываю голову к небу, любуясь этим хорошим днем и отдавая себя на милость доброго Господа, который посылает мне приятный холодный ветерок.

Идти мне совсем недалеко; я добираюсь уильямсонского семейного гнезда на втором этаже этого ебучего сооружения, откровенно выделяется на фоне старого порта и всей херни, расположенной к югу, например, Джанкшн-стрит или Дьюк-стрит, которые нельзя не признать частью настоящего Лейта.

– Саймон ... Сынок ...
– кричит мама, но, несмотря ни на нее, ни на сестер, Луизу и Карлотту, я сразу иду в родительскую спальню, чтобы проверить, забрал ли этот тупой хуй все куртки и рубашки из шкафа.

Это будет верным признаком того, что он действительно съебался, а не просто пошел на определенное время, чтобы потом использовать это в свою манипуляторскую пользу. Сердце выскакивает из груди, когда я открываю скрипучие двери шкафа. Йес! Никого нет! КАКАЯ ЖЕ, блядь, КРАСОТА!

Господи, после всего, что он сделал с ней, считаю, она должна к потолку прыгать, но мама сидит на диване, всхлипывая и проклиная мудила, который украл ее сердце навсегда.

– Да шлюха ему будто мозг промыла!

Non capisco!

Она должна была поблагодарить ту сумасшедшую, что и «украла» у нее эту грязную, отвратительную пиявку, что сосала из нее кровь столько лет. Но нет: Луиза, моя старшая сестра, всхлипывает вместе с ней, а младшая, Карлотта, сидит у нее в ногах, как малое, глупая девочка. Они выглядят, как еврейская семья в Амстердаме, которая возвращается домой и узнает, что их главу семьи выслали в лагеря!

Он просто потрахался с какой-то сучкой!

Я усаживаюсь на корточки рядом с ними, беру маму за пухлую руку, которую все еще украшают дешевые кольца, что ей дарил он, а второй рукой глажу Карлотту по длинным темным волосам.

– Он больше нам не помешает. Так будет лучше для всех.

Здесь нет смысла быть близорукими.

Она сморкается в платочек, я вижу седые корни в ее окрашенных, щедро сбрызнутых лаком волосах.
– Не могу в это поверить. То есть я всегда знала, что он ходит налево, - говорит она со своей певучей шотландско-итальянским произношением, - но я никогда понятия не имела, что он так поступит ...

Я пришел сюда именно для того, чтобы поддержать ее, если бы была такая необходимость, я бы, блядь, даже этому хую помог собраться, но он, к счастью, исчез раньше. Если бы я знал, что он уже ушел, это не зажался бы, снял денег с карточки и приобрел шампанское! Я хочу устроить ультра-праздник. Двадцать, сука, два года! А все, что я здесь получил, это - отчаяние, отчаяние и все эти сопли.

На хуй все. Я встаю и выхожу на лестницу, чтобы покурить. А вы, вероятно, уважаете этого подонка за то, как он всю семью в тесной узде держит. Мой отец Дэвид Кеннет Уильямсон. Я видел когда-то мамины старые фотографии; загорелая страстная латинская красавица, а потом паста доконала ее, и она «подросла» до нынешних габаритов тяжеловесного автомобиля. Как она к такому докатилась, так запустила себя, черт ее побери?

Дождь уже прекратился, и солнце снова начало припекать, безжалостно уничтожая все следы недавнего ливня, за исключением нескольких лужиц в выбоинах старого асфальта, которым покрыты дороги в этом районе города. Вот что я могу сделать - вернуться домой и уничтожить все следы, оставил после себя мой старый мудила. Впрочем, взамен я глубоко, с удовольствием затягиваюсь своим «Мальборо».

Разглядывая как никогда солнечный Лейт, я замечаю краем глаза, как Кок Андерсон с женой и детьми приехали откуда-то на машине. Миссис Дженни - уже старуха, но в молодости точно была красавицей, что-то привлекательное в ней и сейчас осталось. Она ссорится с Коком, который движется за ней, униженный, как и всегда. Этот гребаный неудачник бухал, не просыхая, с тех пор, как его отправили на пенсию из доков, где он работал, и это было еще хуй знает когда.

Мне жаль их малого, Гранта, ему всего восемь или девять, я знаю, как унизительно иметь отца, который лишает тебя всех надежд; хотя в моем случае причиной печали были скорее бабы, чем алкоголь. Но бля ... тревога, тревога ... дочь-то их оказалась горячей штучкой! Пожалуй, шлюха с задом, как у павиана, потому что ей уже целых восемнадцать, но я бы точно не отказался поиграть с этой сладкой, сладенькой девахой!

Я слышу, как они спорят, поднимаясь по лестнице, Кок гундосит себе под нос, ноет, пытаясь оправдать себя:

– Но, Дже-е-Энни ... я просто встретил пару ребят ... Дже-е-Энни ...

Мило, да?

Так как там зовут-то их девочку ... давай, детка, иди к Саймону ...

– Да смени уже пластинку, ради бога, - кричит Дженни, появляясь в пролете, и таращится на меня, а потом оборачивается опять к Коку: - Просто держись от нас подальше, Колин! Чтобы я тебя больше не видела!

Я сочувственно смотрю на кислую мину малого Гранта и улыбаюсь. Я чувствую твою боль, сынок. А за ним - их дочь, недовольно надула свои свежие губки, как модель, которой только сообщили, что ей придется еще раз переодеться и пройтись по подиуму, прежде чем ей можно будет перейти к такому долгожданному столу с коксом и водкой-мартини.

– Привет, Саймон, - приветствует меня Дженни, проходя мимо меня, но Мария (так ее зовут) задирает нос и проходит молча.

Уверен, они больше не поедут всей семьей в отпуск в Майорку (где Кок так неизбежно опозорил себя) она – такая красивая блондинка, загорелая, черная юбка и светло-желтая майка подчеркивают тон ее кожи.

Так, вдруг я вспомнил это имя ...

Это была последняя семейная поездка для малышки. Теперь она разве что в пригород с компанией друзей поедет или, если повезет, найдет себе здешнего хорошего парня в ближайшее время. И Саймон Дэвид Уильямсон может предложить свою кандидатуру именно на эту вакансию. Луиза присматривала за ней, когда она была еще ребенком; жаль, что я сам не проявил должной заинтересованности, не приняв во внимание, что она может вырасти в такую потрясающую красавицу. И кто бы мог подумать, что обычная простушка превратится в звезду, достойную подиумов, за каких-то полгода?

Кок нетвердой походкой шагает позади них и, в конце концов, ходит до балкона, он движется, как в дурмане, он задыхается, но все равно просит, протягивая ладони к жене:

– Ну Дже-э-Энни!

Жена и дети заходят в своей квартирки, Кок бежит мимо меня, в профиль он выглядит напуганным до смерти, когда двери закрываются перед его носом. Он некоторое время стоит на месте, а потом поворачивается ко мне, на его лице - неописуемый шок.

– Кок ...

– Саймон ...

Я не хочу возвращаться домой и слышать маму, mie sorelle, которые тупо льют слезы из-за подонка, который покинул их, а Кок кажется мне на их фоне настоящим полицейским из Скотленд-Ярда. Меня не было всего год, но перемены, которые произошли во внешности малой Марии течение этого времени, захватывают дух.