Гибель поэта

–  - Зоя Платоновна, - сказала она, - мне сказочно повезло!

–  Каким образом?
– спросила Зоя Платоновна.

–  Смотрите, что я достала!

Она положила на стол перед Зоей Платоновной стопку книг. Это было собрание сочинений Леонида Андреева в голубых обложках из приложения к «Ниве».

И Зоя Платоновна вдруг поняла, что это именно те книги, что попали в макулатуру. В обмен на Дюма.

–  Редкая вещь, правда?
– спросила Сонечка.
– Даже у вас в Москве не на каждом шагу лежит, а?

–  А здесь в пункте макулатуры ее принимают за талоны, - сказала Зоя Платоновна.

–  В какой макулатуре? Неужели вы думаете, что у нас живет такой темный народ, что он будет это сдавать? Нет, у нашего города славные традиции!

– оскорбилась Сонечка,

–  А если не в макулатуре, то позвольте спросить, - сказала Зоя Платоновна, - кто же вам так удружил?

–  Один знакомый, - сказала Сонечка.
– Прямо не знаю, куда бы спрятать, пока мы будем в колхоз ездить.

Сонечка стала прятать книги к себе в стол, тут и пришел шофер. По дороге в колхоз Зоя Платоновна, у которой не выходила из памяти ночная сцена в переулке и которая не верила в случайность совпадений, все-таки спросила Сонечку:

–  А у этого вашего знакомого другие книги бывают?

–  Он очень интересуется литературой, - сдержанно сказала Сонечка.

–  А скажите, может, он и мне что-нибудь продаст?
– спросила Зоя Платоновна.
– Если это, конечно, удобно.

–  Я его спрошу, - простодушно ответила Сонечка.
– Придет в редакцию и спрошу. А вы с ним заочно знакомы. Стихи про октябрят помните? Это он написал.

–  Поэт Крымский-Москвич?

–  Он самый. И все время прогрессирует. Вы заметили, как он написал о строителях? «Ради гордого труда собрались мы все сюда».

–  Такое впечатление… - начала было Зоя Платоновна, но замолчала. Мысль крутилась в голове и не давалась. Поэтому неожиданно для себя самой она вдруг задала нетактичный вопрос: - Он ваш начальник?

Сонечка вспыхнула малиновым светом, от корней черных волос до узенького острого подбородка.

–  Как вы могли!

–  Значит, он только книжки приносит?

–  Я же совсем в другом отделе, - сказала Сонечка.
– Я только читатель. А решаю не я…

–  Простите, Сонечка, - сказала Зоя Платоновна.
– Я просто устроена. Не сложнее формальной логики на уровне средней школы. Вчера вечером я захотела есть…

И, раз уж ехать было еще далеко, Зоя Платоновна рассказала Сонечке о вчерашней ночной встрече.

–  Согласитесь, Сонечка, - сказала она, закончив рассказ.
– Очень мало шансов зато, что в этом сравнительно небольшом городе есть два бесхозных комплекта собрания сочинений Леонида Андреева.

–  Конечно, мало шансов! Но ведь все знают, что Сидор Сергеевич Грянулло…

–  Он не Крымский-Москвич?

–  Это поэтический псевдоним. Сидор Сергеевич заведует киоском по сбору макулатуры.

–  Ясно, - сказала Зоя Платоновна.
– И в периоды, когда макулатуры перебор, он строчит поэмы.

–  Он давно пишет, - сказала Сонечка.
– Сколько я себя помню. И носит. Он и в область посылал, и в Москву, но с нами он особенно настойчивый. Ну, держимся, держимся… а потом сдаемся. Тема правильная, а стихи печатать положено - это же творчество.

–  Все-таки свой, доморощенный, - не удержалась Зоя Платоновна. И тут же подумала, ну зачем она лезет в чужие дела? Если тому пожилому Мите в пижаме хочется истины, пускай сам пойдет в киоск вторсырья, побеседует по-мужски с Крымским-Москвичом. Преступления не совершено, никакого преступления… ну и хорошо. А спекуляция? Андреев продан Сонечке дороже, чем стоит бумага, на которой он напечатан.

Газик съехал с шоссе на проселочную дорогу и, почти не снижая скорости, помчался к колхозу. Стало трясти. Сонечка грустила. Зою Платоновну подкинуло посильнее, она ударилась головой о брезент, и тут же вспомнила: эти строки записаны неправильно. «…Ради сладкого труда, ради вольности высокой собралися мы сюда…» Вот так должно быть. Но почему?

–  А кто у вас ведает литературой?

–  Специально никто, сами понимаете, - сказала Сонечка.
– Но вся культура на Мухоморине. Культура и молодежь. Он буквально разрывается. Народу у нас мало… Поэзия в газете не на первом месте.

–  Мухоморин сам стихи пишет?

–  Он по образованию техник.

–  Ага, - сказала Зоя Платоновна.
– Ради вольности высокой…

3

Когда они вернулись из колхоза, Зоя Платоновна, наскоро перекусив в буфете, отправилась в школу № 2, гимназическое здание с колоннами, которое стояло на той же площади, что и гостиница.

Она поднялась в учительскую. Зоя Платоновна двадцать лет проработала в школе, преподавала историю, во многих школах побывала и не могла никогда отделаться от ощущения, входя в учительскую, что она здесь уже была. Наверное, так случается с пилотом, попавшим на незнакомый аэродром. То же дело, те же проблемы, те же люди и столы… или бензовозы.

Ей повезло. Преподавательница литературы старших классов, очень толстая смешливая курчавая брюнетка, еще была на месте и даже никуда не спешила. Зоя Платоновна отрекомендовалась ей, потом они поговорили о всяких пустяках, о Москве, где Ирина Федоровна не была двенадцать лет, но собиралась поехать будущим летом, о смерти актера Высоцкого, подробности которой интересовали всех в этом городке, но о чем ничего сенсационного Зоя Платоновна рассказать не могла. Потом Зоя Платоновна перешла к делу.

–  Вы городскую газету читаете?
– Спросила она.

–  Разумеется.
– Ирина показала на растрепанную подшивку, лежавшую в углу на столе.

–  Вам не встречалось там имя Крымского-Москвича?

Молоденькая учительница биологии, которая из любопытства не уходила домой, делала вид, что листает журнал, а в самом деле старалась не пропустить ни слова из разговора знатных дам учительского мира, хихикнула.

–  Про октябрят, - улыбнулась Ирина.
– Мы об этом даже хотели письмо в газету написать. Нельзя же так обращаться с поэзией. У нас город старинный, с традициями…

–  У нас Батюшков дважды останавливался, - быстро сказала биологичка, - и Тургенев проезжал. У нас школьный музей будет. Обязательно сделаем, когда директор помещение выделит.

–  Я была буквально возмущена, - сказала Ирина Федоровна, - а потом как стала смеяться… так и смеялась до утра. Не поверите. А вас почему это интересует?

В самом деле, подумала Зоя Платоновна, почему это меня интересует? Неужели я с возрастом становлюсь этакой занудной бабусей, которая всюду сует свой нос и пишет письма в газеты, чтобы в соседнем доме перестали играть на тромбоне? Что меня дернуло отправиться в школу? Неправильность в словах стихотворения местного старьевщика? И какое мне дело до местного старьевщика? Что это, врожденное чувство справедливости? Зачем тогда тратить силы по пустякам? Ну, знакомые строчки. В поэзии теперь уже почти все знакомое. Один известный поэт написал очередное стихотворение о любви и заявил во всеуслышанье, что «тема любви наконец закрыта». Никто не послушался этого революционера. И продолжают писать о любви, пользуясь несколькими рифмами и того меньшим числом стихотворных размеров.