Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

Отметим, что победа Израиля в шестидневной войне подняла его рейтинг не только среди евреев. Выяснилось, что многие представители других религий тоже стали испытывать симпатии к этому государству. Как писал американский ученый и публицист Альфред Лилиенталь: «Ратуя за единство евреев, сионисты приобрели влияние не только среди них, но и среди христиан... Христиане-сионисты составляют немаловажный отряд этого тесно спаянного, щедро финансируемого и хорошо организованного движения...»

Напомним, что и диссидентское движение в СССР возглавлялось в основном евреями, у которых имелись многочисленные сторонники в среде советской творческой интеллигенции нееврейского происхождения. Они симпатизировали евреям из чувства солидарности: именно потому, что их преследовала власть. Поэтому, когда в октябре 1968 года советский суд приговорил нескольких диссидентов к тюремным срокам за демонстрацию на Красной площади, направленную против ввода советских войск в Чехословакию, среди киношников оказалась масса сочувствующих приговоренным, о чем наглядно свидетельствовали рапорты осведомителей КГБ.

Все эти факты раздражали власть и сеяли новые зерна подозрений по отношению к либералам. Вот почему, когда в том же октябре группа видных советских деятелей искусства – Сергей Герасимов, Лев Кулиджанов и Дмитрий Шостакович – обратилась к Брежневу с жалобой на Комитет по Ленинским премиям, который в очередной раз отказался выдвинуть в свои лауреаты документальный фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм», генсек это обращение проигнорировал. При этом Брежнев ни в коем случае не выступал апологетом фашизма, просто он прекрасно был осведомлен о том, что у фильма имеется двойное дно, которое ставило на одну доску фашистскую Германию и сталинский СССР. Потворствовать этому Брежнев не хотел, поскольку имел счастье жить в сталинские годы и, в отличие от либералов, не считал то время одним сплошным мраком.

Как восходило «Белое солнце пустыни»

Уже в первые же дни после ввода войск Варшавского Договора в Чехословакию в советском кинематографе начались «зачистки». Что было вполне закономерно, учитывая то, с чего началась «бархатная революция» в ЧССР – с ослабления цензуры в литературе и искусстве. На все киностудии страны из Москвы полетели директивы, где приказывалось приостановить запуск и производство фильмов, в которых имеются какие-либо идеологические изъяны. Особенно усердно чиновники Госкино «шерстили» головные киностудии – «Мосфильм» и «Ленфильм», что вполне объяснимо, поскольку оба города считались законодателями моды в советском искусстве.

Однако, несмотря на строгость директив, исходящих из Центра, ни один советский фильм того периода, уже запущенный в производство, закрыт не был. Так, в мосфильмовской картине «Гори, гори, моя звезда» Александра Митты был всего лишь заменен ведущий исполнитель актер Ролан Быков, который рисунком роли напомнил чиновникам своего недавнего героя – еврея-жестянщика Магазанника в фильме «Комиссар» Александра Аскольдова (этот фильм был отправлен на «полку» до пражских событий). В итоге режиссеру пришлось взять на эту роль актера с русской внешностью Олега Табакова. Что касается Быкова, тот он этого предательства Митте не простил и порвал с ним всяческие отношения.

«Наезду» была подвергнута даже эпопея Юрия Озерова «Освобождение», которая снималась как госзаказ. В самом начале октября 1968 года чиновники Госкино затребовали отснятый материал к себе и, отсмотрев его, потребовали от режиссера внести в него купюры. Так, Озерову пришлось выбросить в корзину следующие эпизоды: смерть танкиста Васильева; весь разговор капитана Цветаева с полковником Громовым (там речь шла о неудачах советских войск); сцену с переводом Василевского с Воронежского на другой фронт; лирический эпизод с девушкой в танке; сцены с психологическими переживаниями Муссолини. Кроме этого режиссеру пришлось сократить и звуковой ряд фильма: выкинуть упоминание об Иосифе Броз Тито (югославский лидер осудил августовский ввод войск в Прагу), переписать голос диктора в сценах с Гитлером и т. д.

Определенные цензурные трудности в те дни пришлось пережить и другим режиссерам: Леониду Гайдаю (он снимал «Бриллиантовую руку»), Владимиру Мотылю и ряду других постановщиков. Однако, повторюсь, ни один из запущенных в производство фильмов не был тогда закрыт или положен на «полку».

Кстати, и Гайдай, и Мотыль снимали свои фильмы для Экспериментальной творческой киностудии (ЭТК) при «Мосфильме». Сразу после августа-68 студию переименовали в Экспериментальное творческое объединение (ЭТО) и лишили былой самостоятельности, однако сохранили некоторые привилегии по части поощрений работников в зависимости от показателей проката. Видимо, эта реорганизация напугала руководство ЭТО, и они сами превратились в крутых цензоров – круче, чем их коллеги из Госкино. И в итоге едва не закрыли фильм «Белое солнце пустыни», поскольку не смогли разглядеть в фильме будущий шедевр отечественного кинематографа.

Буквально на днях (в июне 2007 года) мне довелось посмотреть на канале «Россия» документальный фильм, созданный к 80-летию уважаемого мною Владимира Мотыля, где речь шла о создании этого фильма. Так вот, там вся сложная ситуация с нападками на эту картину была представлена как установка, спущенная верховной властью. Безусловно, установка такая могла существовать (именно для этого, видимо, в ЭТО и появился новый главный редактор – Марианна Качалова), однако ситуацию также нагнетало само руководство объединения. И побудительным мотивом для этого были не только пражские события, но и ситуация внутри самой студии. Но расскажем обо всем по порядку.

Трудности в работе над картиной начались практически с самого ее старта. Начались они еще со времен режиссерской разработки, когда срок окончания работы над режиссерским сценарием продлевался дважды. Как следствие – запоздалый выезд на съемку натуры к морю, последовавший уже на исходе лета, в начале августа. Режиссерская группа подобралась слабая. Вначале было два вторых режиссера – Дакиев с «Ленфильма» и Курбатов, имевший за плечами всего лишь режиссерские курсы. Курбатов показал свою полную беспомощность, договор с ним был расторгнут еще до начала съемок. Затем дошла очередь и до Дакиева, а потом и до ассистента режиссера Ясана. В итоге на съемочной площадке из режиссерского состава работали только Мотыль и помощник режиссера Курсеитова.

Николай Конюшев был занят тем, что все время гонялся по всей стране за артистами, пытаясь вовремя обеспечить их присутствие на съемочной площадке. Например, в разгар дагестанской экспедиции взяла и уехала одна из «жен» Абдуллы – Ахтамова. Конюшев буквально с ног сбился, выискивая ее по всему Ленинграду, пока не нашел в одной из гостиниц в объятиях богатого клиента. Девушка наотрез отказывалась возвращаться в зыбучие пески, под палящее солнце. Конюшеву пришлось приложить максимум старания и терпения, чтобы уговорить ее вновь надеть на себя паранджу.

Съемки фильма начались в мае 1968 года, однако минуло четыре месяца, а конца работы видно не было. В начале октября Мотыль отправил в адрес руководства ЭТО телеграмму, где сообщал, что экспедиция по плану должна была быть закончена 20 сентября, но из-за большого брака пленки (2335 м) и плохой работы режиссерского состава в отведенный срок уложиться не удалось. С 22 по 30 сентября снято всего 99 полезных метров, простой из-за непогоды 4 дня, один выходной. Группа испытывает трудности с актерами, сложности со съемками на воде, с животными (имелись в виду лошади). Большая разбросанность объектов (группе приходится курсировать между Каспийском и Сулаком). Мотыль открытым текстом пишет, что положение катастрофическое, что было правдой: только затраты по фильму к тому времени достигли уже 311 тысяч рублей из 450 тысяч, отведенных на весь съемочный процесс.

Когда в конце октября съемочная группа вернулась со съемок, руководство ЭТО собрало художественный совет, чтобы посмотреть отснятое и вынести решение: стоит ли продолжать работу, поскольку полной уверенности в том, что из фильма получится что-то стоящее, у него не было. Руководству легче было списать потраченные деньги, чем продолжать субсидировать произведение, которое не вызывало у них ни творческого, ни, главное, коммерческого энтузиазма (напомню, что за ЭТО осталась привилегия забирать себе проценты от проката своих картин) .