Гибель Урании

Камердинер мистера Кейз-Ола руководит приготовлением к банкету.

Толстенный главный повар во главе отряда поваров и поварят священнодействует в своей временной кухне возле грузового лифта, полного раздражающими ароматами. Главный электрик с главным художником в последний раз проверяют световые эффекты, и сад на сто пятидесятом этаже небоскреба то расцветает мириадами огней, то тускнеет и проваливается в темноту. Главный поэт, ероша волосы, что-то мямлит себе под нос. Бегают в четыре ноги младшие слуги. И все боязливо посматривают на плюгавого старика в золотистом комбинезоне: господин Псойс сегодня злой, ему все не нравится.

А «господин Псойс» хмурит брови, чтобы потушить радостный блеск глаз. В эти секунды его сознание почти не реагирует на окружение.

«Я слышу, профессор! — хочется крикнуть Айту. — Слышу… Пусть прилетает крылатый гость! Он захватит отсюда такой подарок, что мистеру Кейз-Олу мало не покажется!»

Но отвечать нельзя. Не стоит включать свой радиопередатчик без особой необходимости. Достаточно того, что неделю назад Айт в ответ профессору сказал единственное слово — «да».

— Скоро зарозовеет небо, «Сын»… Поздравляю тебя с Новым, Шестнадцатым годом Атомной эры!

— Приветствую и я вас, профессор! — беззвучно прошептал Айт.

Он нажал кнопку приемника, скрытого в потайном кармане под мышкой; словно поправляя шейный платок, вытащил из-под капроновой шляпы крошечный наушник и опустил его за воротник. Передача кончилась.

Заканчивалось и сервировки стола. Словно солдаты на параде, вдоль него выстроились слуги. И, как настоящий главнокомандующий, вдоль шеренги прошелся Псойс.

Слуги, на которых падал его взгляд, бледнели и дергались к столу, чтобы поправить салфетку или передвинуть какую-то из вилок.

— Достаточно! — никого не похвалив, не выражая ничем своего удовольствия, камердинер триллионера пошел прочь, и тогда слуги облегченно вздохнули: беду пронесло, никого не наказали.

Айт направился к посадочной площадке, расположенной на плоской крыше небоскреба.

В темном коридоре путь Айту заступил Свайн. Он уже раскрыл рот, чтобы произнести еще какую-то из своих угроз, но Айт резко оттолкнул его.

— Прочь!.. Потом!

Сейчас было не до разговоров. Гостей слетится так много, что вертолеты не должны задерживаться на посадочной площадке ни на мгновение. А пропустить первую машину Айт не мог, и как камердинер мистера Кейз-Ола, и как приемный сын Лайн-Еу.

«В правой лапе — хороший подарок… — рассуждал Айт, спускаясь по эскалатору. — Что такое «правая лапа»?.. Может, правое колесо?»

Айт спешил, и поэтому пришел даже немного раньше. По графику главного распорядителя, первый вертолет должен был прибыть через три минуты.

Отдышавшись, Айт сел на скамью у края площадки. На душе у него почему-то было и радостно, и тревожно. Может, потому, что услышал голос профессора. Может, потому, что одышку уже приходится в значительной степени инсценировать. К Айту катастрофически быстро возвращалась радостная и опасная молодость.

С высоты сто пятидесятого этажа Дайлерстоун было видно как на ладони. Крупнейший город мира сегодня едва-едва проступал блеклыми пятнами огней, казался мертвым. Погасли рекламы, ни один луч прожектора не пробивался под облака. Узкими темными улицами не двигались автомобили. Не мерцали вспышки электросварочных аппаратов на окраинных заводах. Все затаилось, ожидая первого луча Голубого Солнца. Тогда с оглушительным грохотом полетят вверх ракеты, из всех репродукторов зазвучит музыка, зашипит вино в бокалах. Новый год, праздник весны! Айт всегда любил этот праздник. Может, поэтому и сегодня у него было хорошее на душе.

Девяносто девять часов пятнадцать минут. Сейчас должен сесть первый вертолет.

И действительно, в темном небе среди лохматых новогодних звезд появилось еще три красных. Они быстро приближались, снижаясь… Вспыхнул посадочный прожектор. Долетел грохот мотора.

У Айта бешено застучало сердце. Он почему-то сильно волновался. Во всяком случае, не от страха. Собственная жизнь ему казалось сейчас далеко менее ценной, чем та круглая маленькая металлическая коробочка, спрятанная в рукаве.

В той коробочке лежит четырехчасовая катушка магнитной нити с записью всего Совещания «мудрейших». Предусмотрительность Кейз-Ола обернулась против него самого. Для надежности одновременно включалось несколько звукозаписывающих аппаратов. Айт испортил один из них и заменил использованную катушку новой… Дорого, очень дорого дал бы Кейз-Ол, чтобы эта катушка не вышла за пределы его дворца.

Айт подтолкнул коробочку, и она, выскользнув из рукава, упала в подставленную ладонь. Теперь ее моментально можно положить в тайник.

Большой вертолет из прозрачного пластика быстро снизился. Навстречу ему бросились и выстроились двумя рядами слуги. Медленно приблизился и Айт.

Собственно, здесь его присутствие было только формальностью, частью сложного ритуала. Каждый слуга, как маленькая деталь автомата, выполнял свою простенькую функцию. Камердинер мистера Кейз-Ола был здесь доверенным лицом самого могущественного человека.

Айт поклонился королю химии и его упитанной жене и отступил в сторону.

Вот оно, правое колесо. До него только три шага. Но преодолеть это расстояние не может даже камердинер мистера Кейз-Ола: вся площадка залита ослепительным светом, автоматические киноаппараты непрерывно фотографируют ее.

Главный распорядитель махнул флажком. Вертолет сейчас поднимется, чтобы освободить место для следующей машины… А коробочка с магнитофонной нитью останется у Айта.

Тихо загрохотал мотор. Сдвинулись с места и мгновенно превратились в серебряный диск упругие лопасти главного винта.

— Проклятие! — прошептал Айт. Он уже пожалел, что не решился на риск, но было поздно: к машине теперь не подступишься.

Но вертолет не поднимался. Его мотор начал кашлять, чихать, а потом и вовсе заглох.

— Что случилось? — крикнул распорядитель. — Немедленно взлетайте! Машина мистера Плайв-Ау идет на посадку.

«Так вот оно что! — радостно застучало сердце у Айта. — Вы предусмотрели даже такую возможность, дорогой профессор!»

Он быстро подошел к вертолету, сердитым движением головы указал главному распорядителю на противоположную сторону площадки: принимайте, мол, там, и заглянул в кабину пилота.

— В чем дело?

Пожилой худощавый пилот, лихорадочно ковыряясь в путанице проводов на пульте управления, растерянно пожал плечами.