Гибельный голос сирены
Шрифт:
– Знал бы, не спрашивал.
– Ты взвалил на меня вину за смерть нашей дочери.
– Я тебе ни слова упрека не сказал.
– А этого и не требовалось. Ты умеешь без слов унизить, подавить, втоптать в грязь. Ты нехороший человек, Карл, и за это тебя карает Господь.
– Что ж до тебя-то он никак не доберется? Ведь по твоей вине умерла наша дочь!
– Вот ты это и сказал!
– Если ты так этого ждала, попросила б, я озвучил бы свои мысли.
– От них все идет, Карл. Все твои беды.
– Ты зачем явилась? Читать мне проповедь?
– Нет, просить развода…
– А что
– Ты не дослушал. Я хочу не только расторгнуть брак, но и разделить имущество.
– Какое?
– Я имею право на часть этой квартиры, например.
– Дома в Черногории тебе мало?
– Это папин подарок… маме.
– Ага, то есть записан он на нее. И при разделе я не имею права на виллу. Тогда как ты на мою квартиру можешь посягать.
– Заметь, я больше ничего не требую, хотя у тебя еще есть две машины и акции компании. И это все ты имеешь благодаря моему отцу!
– Не стыдно тебе инвалида обирать?
– А зачем инвалиду палаццо? Ему достаточно будет двухкомнатной квартиры.
– А ничего, что это палаццо уже переделано под его нужды?
– Не хочешь покидать его, найди деньги и отдай мне налом или безналом, мне непринципиально.
Карл внимательно посмотрел на жену. Да что с ней такое? Она никогда не была мелочной. А если представить, сколько у Катиной семьи денег, наворованных папой-чиновником, то отбирать у него половину квартиры – это мелочность. Мстит? За то, что возложил вину за смерть дочери на нее? Но и мстительной она никогда не была…
– Катя, как ты живешь? – спросил он мягко.
– Отлично живу, – ответила она немного растерянно.
– Как на личном фронте?
– Прекрасно. Встретила своего человека.
– Поздравляю. Кто он, расскажи?
– Зачем тебе?
– Мне интересно. Ты же не чужой для меня человек.
– Он черногорец. Художник.
– Рисует портреты на набережной?
– Да, но это пока… А вообще он очень талантлив и обязательно прославится.
– Сколько ему?
– Моложе меня…
– Сколько?
– Двадцать три.
Карлу все стало ясно! Катя втюрилась в мальчишку, годящегося ей в сыновья, и решила преподнести ему славу на блюдечке. Если вложить миллион долларов в мало-мальски одаренного человека, он станет звездой. Пусть однодневкой, но все же.
– Папа против нашего брака, – сообщила она. – Сказал, если я выйду за него, то больше ему не дочь.
Вот еще одна причина! Папаша перекрыл «нефтепровод». А Катя привыкла к красивой жизни. Да еще молодца завела себе, который копейки на своих портретах зарабатывает.
– Шиш ты получишь, моя дорогая! Никакой суд меня не обяжет отдать тебе половину квартиры. Ты здоровая баба. А я инвалид. Да мой адвокат тебя размажет. Смотри, как бы еще тебе мне алименты не пришлось платить.
– Какая же ты скотина!
– Но меня за это Бог уже наказал, так что…
– Лучше бы ты погиб!
– Да, тогда бы моя хата точно твоей стала. Как машины и акции.
– Ну, раз не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!
– Задушишь меня сейчас подушкой?
– Потребую полного раздела имущества.
– Может,
подушкой все же лучше? Беспроигрышный вариант в отличие от суда…– Да пошел ты!
– Рад бы, да не могу.
Катя развернулась и стремительно пошла к выходу, но вдруг остановилась. Постояв несколько секунд с напряженной спиной и приподнятыми плечами, развернулась. На лице выражение, какого он никогда у нее не видел. Та, прежняя Катя, даже когда гневалась, не казалась жестокой. Эта же сейчас без грима могла сыграть мифическую фурию.
– А может, ты прав? – прошептала она. – И подушкой будет лучше?
Она протянула руку к креслу. На нем лежала квадратная думка с венецианской вышивкой. Взяв ее, Катя двинулась к кровати…
Глава 4
Пьер стоял возле двери, ведущей в зал, смотрел в окно на Сашу. Она доела десерт и теперь пила кофе. То, что она пришла, чтобы помириться, его радовало. И все же какой-то привкус горечи остался. Не потому, что его обозвали геем и Пьер никак не мог Саше этого простить. Вчера он понял, что она никогда не будет с ним. Даже если расстанется с мужем. Все равно все остальные представители сильного пола станут «клином» (он помнил пословицу). Потому что Артур – мужчина ее жизни. А Пьер слишком любит Сашеньку, чтобы терпеть это. Даже если она согласится быть с ним, он не обретет счастье.
Тут в поле зрения Пьера попал черноволосый мужчина, подошедший к официанту Коле с каким-то вопросом. Он узнал его. Левон Саркисян. Старший оперуполномоченный. Конечно же, он подошел к Коле, чтобы узнать, как найти его, Пьера. Уже не деликатничает. Значит…
Пьеру есть чего опасаться?
Не дожидаясь, когда его позовут, он вышел из кухни.
– Здравствуйте, – поприветствовал он полицейского.
– Добрый день. Мы можем поговорить? – спросил тот.
– Конечно. Пройдемте в мой кабинет.
Саша вопросительно посмотрела на Пьера, он помахал ей рукой, затем сделал знак «позвоню». Она улыбнулась ему.
Они, миновав кухню, проследовали к кабинету. Пьер уселся в свое кресло, Левону указал на диванчик.
– Вы меня обманули, мсье Морель, – сказал тот, опустившись на него.
– Когда?
– Когда сказали, что не имеете оружия.
– Не имею.
– «Глок-17» вы купили на черном рынке. Вы приносили его в тир пару раз. Этому есть свидетели.
Пьер молчал.
– В ваших интересах предъявить его мне… – Его темные глаза впились в лицо Мореля. – Если, конечно, вы из него не убили двух человек и одного не ранили.
– Я никого не убивал, – ответил Морель.
– Вот и докажите это. Привезите «глок», мы сделаем экспертизу и…
– У меня его нет.
– Могу провести очную ставку с тем, кто утверждает обратное, – пожал плечами Саркисян. Сегодня на нем была кремовая куртка из тонкой кожи (опять похолодало), голубая футболка и синие джинсы. Все сидело идеально и выглядело дорого. «Рядится, как красна девица, – с раздражением подумал Пьер. – На какие только шиши? Взятки, что ли, берет?»
– Я избавился от пистолета сразу после вашего визита, – вслух сказал он.