Гималайский зигзаг. Святой остров. Оскал Анубиса

Первое, что увидел Енски, это желтые зрачки и черную острую собачью морду, измазанную в крови. И буквально в полуметре от собаки еще два тела. Все остальное он рассматривал уже позже, после того как привел в сознание юношу и позвонил в полицию. Слава богу, что мобильник как по заказу находился в зоне приема. Обычно он отчего-то постоянно барахлил, словно ощущая свою чуждость посреди этого оазиса древности в пустыне современности.

Алекс был слишком стар, чтобы увидеть во всем происшедшем руку Господню и чтобы из-за таких пустяков лишаться чувств, как кисейная барышня. Ну, собака, ну запах. Что делать, даже собакам надо чем-то питаться. Хотя бы мертвыми египтянами.

Ральф сидел, прислонившись к стенке, и кивал головой на слова профессора. Вид он имел чуть помятый, но держался стойко. Тем временем профессор очень методично, ясно выговаривая слова, объяснял:

– Я понимаю, с этим очень трудно смириться. В таком месте, – Алекс имел в виду гробницу Сети, – почти одновременно узреть три трупа – это слишком. Тем более для нас, людей, которые видят такие вещи либо в кино, либо в криминальной хронике, либо же в театре, где становятся свидетелями драм и трагедий, разыгравшихся сотни лет назад.

Он старался придать голосу размеренность и спокойствие, как в лекционной аудитории, чтобы хоть как-то снять шоковое состояние парня. Алекс с сожалением вспомнил, что он оставил фляжку с коньяком «Хеннеси» в номере гостиницы. Впрочем, сейчас не помешал бы даже просто стакан сладкой воды.

Енски продолжил:

– Конечно, самое простое объяснение случившемуся можно найти в провидении. Боги не хотят, или мертвые не хотят, чтобы люди тревожили их покой. И вот вам черная собака, пьющая человеческую кровь. Я могу вас заверить, что все это полная чушь!

Алекс прекрасно понимал, что он просто заговаривает парню зубы. Самым лучшим выходом из сложившейся ситуации было вытащить его из этого душного и пыльного коридора, избавив от слишком навязчивого общества трех трупов. Но он был стар, и вытащить на себе пышущего здоровьем молодого мужчину при всем своем желании не смог бы.

Странно, куда же подевались все остальные? Словно Анубис их языком слизал.

– Никакой мистики во всем этом нет и подавно! Вам, как человеку образованному, полагаю, не нужно объяснять, что собаки имеют в своих предках шакалов? Например, наш давешний экземпляр, явный метис. Очевидно, его мамаша согрешила с каким-нибудь шакалом-гастролером из пустыни.

Ральф в знак согласия мотнул головой и добавил слабым голосом:

– Я видел эту собаку раньше. Она живет где-то здесь. Постоянно крутится возле раскопок.

– Правильно, мой мальчик. Совершенно безобидное существо. И еще. Если бы это был гнев богов, то эти люди просто свернули бы себе шеи на лестнице или случайно съели не то. А тут, – Алекс оглянулся, – тут явно дело рук человека.

Вокруг ясно просматривались следы борьбы. Перевернутые старые ведра, валяющийся инструмент, сломанная щеточка. Даже пыль еще плясала в луче фонаря.

«Наверное, если к ним прикоснуться, они еще теплые, – подумал Алекс. – Получается, это произошло совсем недавно».

Он поднялся с колен и, взяв фонарь, подошел ближе к трупам.

Профессор был полный профан в криминалистике, но, глядя на тела, складывалась стойкое убеждение, что один покойник защищал другого. Причем первый был одет довольно убого. Ткань, из которой была сшита его галабея, была дешевле, чем у второго араба.

«Защитника», как условно назвал его Алекс, убили кинжалом, нанеся три удара в грудь. И именно его кровь разлита по глиняному полу. А второму, очевидно, свернули шею, причем сделали это за максимально короткий срок, он даже не успел воспользоваться своим ножом. Нож, отметил Алекс, был тоже дорогой. Такие выписывают по каталогам из Европы или Америки.

В общем, ситуация складывалась паршивая: пришел убийца, парень явно неслабый, убил Защитника-телохранителя, потом непосредственно саму жертву, а потом и случайно подвернувшегося свидетеля.

А Око Гора?

И кто этот араб, у которого такой преданный телохранитель?

«И что он делал на моем раскопе, черт его побери?! – вдруг взбеленился профессор и тут же остыл. – Да, гм-гм, уже забрал! Трубы Иерихонские!»

Оставалась масса вопросов, на которые не было ответов.

Черт бы всех разодрал!

Где-то невдалеке послышался вой полицейской сирены или это была скорая помощь. Алекс ободряюще улыбнулся Ральфу и со словами: «Сейчас мы тебя вытащим» пошел встречать свою головную боль.

«Надо позвонить Гурфинкелю и выяснить, каких людей он нанял на раскоп», – словно мышь прошуршала последняя мысль.

– Кстати, – обратился профессор к Ральфу. – Ты не помнишь, как выглядел тот араб, что выскочил из дверей, когда мы подошли? С такой наглой вороватой физиономией…

Глава четвертая Ненавижу Египет!

Мерное гудение мотора убаюкивало. Элизабет МакДугал в который раз за время полета попыталась вздремнуть. Тщетно. Расслабиться никак не удавалось. Мрачные мысли так и лезли в голову надоедливыми августовскими мухами.

Господи! Она все-таки делает это.

Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал Бетси, что вскоре она отправится в Египет, девушка бы просто язвительно рассмеялась шутнику прямо в лицо. Египет? Ха-ха! Выдумайте что-нибудь пооригинальнее.

Дело в том, что мисс Элизабет МакДугал терпеть не могла эту археологическую Мекку. И это еще мягко сказано: не могла терпеть. Она его не переваривала, ненавидела всеми фибрами своей души.

«Ненавижу Египет!» – это выражение стало чуть ли не ее жизненным девизом. Все те, кто хоть немного знал девушку и числил себя среди ее друзей, никогда, ни при каких условиях не упоминали при ней это государство, расположенное в северо-восточной Африке. Иначе последствия могли быть кошмарными…

…Бетси уже с самого детства хотела стать археологом – настоящим, профессиональным. Очень хотела.

Единственная дочь вестфальского барона Генриха фон Эссенхауза и истинно британской леди Эмили МакДугал появилась в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, в самый разгар «сексуальной революции» и бунтов хиппи.

Ветер Эпохи ворвался даже в ее детскую, где у колыбели молодые родители вели отчаянный спор о том, как называть наследницу. Мать хотела, чтобы девочке дали «настоящее», то есть английское имя. Барон, чей отец сложил голову под Тобруком, яростно махал в воздухе тевтонскими кулаками, но, в конце концов, был вынужден смириться, рассудив, что по-немецки «Элизабет» звучит вполне пристойно – «Эльза». Так он и называл дочь, когда поблизости не было супруги.