Гиперпанк Безза… Книга вторая

И без всего этого Алекс, обалдеть можно, сразу и не может постигнуть всю глубину своей утраты и оголения своего интеллекта, где им с Валькирией придётся как-то справляться с собой и с тем, что им будет обязательно противостоять в этом, не просто жестоком, а высокотехнологичном, ультра-позитивном, социогенном и социологичном мире, с помощью технологий дающим столько преимуществ от них не отказывающимся людям перед тобой, утратившим уже вполне возможно, умение самостоятельно мыслить без этого драйвера инициализации работы твоего разума, для которого нужна своя опора, которой и стала эта технология, подмявшая под себя всё, что раньше ориентировало в пространстве и жизни человека.

И понятно, что Алекс находится в большом смятении и неуверенности насчёт того, справятся ли они для сначала с самими собой, а уж после можно будет поговорить и об этом агрессивном мире, не принимающем их в таком не подготовленном и неразумном по мнению местных структур интеллекта качестве для них.

Но всё это оставляется им за порогом входа в здание бюро аналитики, социологии и контроля человеческого фактора, если полностью и с формализмом подходить к расшифровке названия их учреждения специализирующегося по выявлению в социуме общественных отношений деструктивных элементов для их последующей изоляции от общества и главное от отношений с ним. И сейчас, как только они вступили внутрь бюро изоляции и автономии, как часто в сердцах ненавидели свою работу через одного сотрудники этого учреждения, в число которых входил также Алекс, отчего-то не всегда чувствующий в себе призвание быть отождествлением порядка и справедливости, на кого рядовые члены общества должны ровняться, а он с долей снисходительности и принятия такого, что уж тут поделать, да ничего, факта своей действительности и реализуемости поддерживать в рядовых членах общества сознание того, что они защищены и будьте спокойны, возмездие всегда настигнет того, кто самонадеялся и преступил закон, Алекс, как это всегда с ним происходило, почувствовал в себе благотворное влияние стен этого учреждения, символизирующего собой порядок и закон, как бы это банально и с долей кинематографической эпичности не звучало.

И из Алекса в момент выветрились все его сомнения и неуверенности, и он, почувствовав в этих стенах себя одним общим с заложенной в это учреждение идеей – упорядочивать этот мир, расставляя в нём всё на свои места, сразу как-то успокоился и перестал волноваться.

А вот Валькирия в отличие от него, казалось, что и не имела в себе ничего из того, что могло её смутить и поставить в ней её базовые принципы под сомнение. Она была сама уверенность и порядок. Хотя всё же что-то такое и проскальзывает в ней. И как только они вступили под своды их бюро, то она вдруг останавливается, поворачивается к Алексу, здесь делается ею фиксированная пауза, после которой она и говорит Алексу о том, что прежнее ею обозначенное на выполнение поставленных задач время уже не актуально в связи с новыми выявленными фактами, и в общем, будем действовать по ситуации. После чего она поворачивается в сторону вперёд и начинает движение по внутренним помещением бюро.

Где буквально сразу, как только ими был преодолён гостеприёмный вестибюль, в котором размещается отдел пропуска и регистрации в первую очередь сотрудников этого учреждения, а уж только затем, как подлежащее к немедленному исполнению и безусловный фактор того, что мир не только не без добрых людей, а в нём ещё и ещё есть место для другой своей специфики существования личностей, как правило, преступного порядка и уклада жизни, поступивших сюда, кто произвольно или непредумышленно, кто самолично или при других отягощающих обстоятельствах своего поведения, а если, в общем, то всему свой срок и от судьбы не уйдёшь, они натыкаются на такое же гостеприимное выражение лица и обоснования себя здесь и в себе человека, кому до всего есть дело, и он ни у кого не спрашивает на то разрешения так за себя считать, когда он только имеет что спросить у вас.

И пока этот беспокойный весь в себе и из себя так это и прёт человек, с упором глазеющий на любого встречного, не задался к вам требовательным вопросом, на который вы ответить обязаны, то просто необходимо его обозначить, чтобы объяснить этот его нарратив такого его все дозволенного поведения. Где он считает себя в праве во все дырки лезть и с каждого спрашивать, где он сейчас был, что делал и как там вообще у него дела продвигаются, плюс он достаточно самонадеянно считает себя в праве указывать всем тут людям, что им дальше делать, а они, что удивительно, его слушают и с ним считаются, хоть часто и не с большой радостью в лицах, чертыхаясь по чём свет на того, кто всё это придумал и какого хрена опять для меня.

Так вот, этим дотошным до всего человеком, как видно по его униформе, то один сотрудников бюро, был, как уже не трудно догадаться в его в связке с Валькирией, только что зашедшей в это просторное помещение, где этот придирчивый человек, также нужно за ним заметить, себе места не находил, – он вышел из-за своего рабочего стола, в чём-то похожего на диспетчерскую в аэропорте, где его ограждал огромный пульт с разнообразными табло и необъяснимым для постороннего человека функционалом, и сейчас бороздил собой просторы это обширного, с этажной пристройкой помещения для оперативных сотрудников, чьи рабочие столы с без всякого порядка были расставлены там и тут, – и со всполошенным видом, как будто его сейчас что-то крайне занимает и расстраивает с досадой во всём лице и ногах, коряво ковыляющих, был тот самый диспетчерский работник, в чьём ведении и под контролем на ближайшие 12 часов находится вся оперативная жизнь отдела бюро, а именно нудный Силуан, как его за его дотошный характер тут все прозвали.

Кто от неизвестности и нервного ожидания звонка от Валькирии, так резко оборвавшей с ним связь и разговор, что не решить, что на неё напали или она находится в смертельной опасности, никто не мог и не был в праве, изгрыз все свои ногти, исщипал все свои ляжки, когда он переставал грызть ногти и засовывал свои руки в карманы брюк, чтобы они его оставили в покое, а они всё равно не оставляют, принявшись там щипаться, а вот его усы были ещё на месте, что говорило о том, что он ещё не дошёл до последней степени своей раздосадованности, схватившись за зажигалку, чтобы её зажечь и в своём нервном раздражении подпалить свои усы.

И вот на него-то, зайдя в этот оперативный пункт работы бюро, и наткнулись Валькирия и Алекс. И как наткнулись?! А очень для всех сторон этой встречи неожиданно и не в самый неподготовленный момент, хотя каждая из сторон ожидала и по-своему готовилась к этой встрече. Где нудный Силуан приготовился обрушить на голову Валькирии фигуральный гром и молнии в виде целой назидательной и само собой нудной речи о регламенте их службы, где категорически неприемлемо и непозволительно оставлять в неведении диспетчерскую службу, и нужно быть всегда на связи. И если тебя запрашивают диспетчер, то ты обязан ответить, а иначе никак.

– И вы, Валькирия Вагнеровна, таким своим противопоказанным регламентом поведением, ставите перед всеми нами невозможно сложные вопросы неизвестности. На которые, по причине их не оформленности в состав события, – оно может быть преступлением, а может нет, – мы не знаем, как реагировать. Что в нашей работе, где на каждое уникальное и чрезвычайное событие прописан свой алгоритм действий, программы и схемы действий, недопустимо. – Начнёт вот всё такое, мало что имеющее общего с реальностью говорить, как есть нудный Силуан.

А у Валькирии, естественно, на все эти, что за странные претензии к себе нудного Силуана, и что это ещё за разговоры в виде требований к ней, – вы, нудный Силуан, на себя-то смотрели, прежде чем выдвигать такие существенные требования к самодостаточной и что главное, привлекательной девушке, о столь важной своей роли в её жизни и возможно, что судьбе, – имеются категорические несогласия.

– Я не дура, и вижу, куда вы, нудный Силуан, в итоге метите с помощью этой вашей придирчивости ко мне и к каждому моему шагу, не давая мне его сделать так, как только мне хочется, свободно, держа его под постоянным наблюдением и контролем, которую вы называете добросовестностью. – В упор так посмотрев на нудного Силуана, Валькирия этим своим заявлением и в первую очередь этими его оценочными смотринами (что ещё в тебе заставляет так самонадеянно думать, что тебе по плечу будет со мной совладать?!) вгоняет того во внутренний озноб всего своего организма, не привыкшего быть объектов столь внимательного рассмотрения представительницы прекрасного пола.

Но что самое сейчас тяжкое и вслух невыносимое для нудного Силуана из этого на себя наступления Валькирией, то это то, что она с таким напором предполагает в нём и его действиях по отношению к ней. А именно… Лучше будет её послушать, а уж затем начинать себя оправдывать за свои тяжелейшего характера преступления в сторону Валькирии, которую нудный Силуан третировал и придирался к ней лишь по одной только причине – он в ней не видел классного специалиста.

А вот кого он в ней видел, то за это он как раз и ответит перед судом присяжных для начала, а уж затем и до высшей судебной инстанции, страшного суда, доберётся Валькирия, если человеческий суд из природных и хозяйских соображений в сторону нудного Силуана, недотёпы в человеческом обличие, допустит смягчающие его вину факты и обстоятельства, являющиеся по своей сути социологически допустимыми в правоприменении нелепостей в новом кодексе строителя общества социального благоденствия.