Гитлер, inc. Как Британия и США создавали Третий Рейх.
Шрифт:
Торпедировав договор, Америка не только преднамеренно сбросила на плечи Британии и Франции тяжкое бремя улаживания деликатных репарационных вопросов, но и также осознанно аннулировала de facto заключённый в 1919 году трехсторонний договор между Америкой, Британией и Францией, призванный защитить последнюю «в случае неспровоцированной агрессии со стороны Германии» (124).
Вильсон, этот старый заржавленный рупор столь многих пустых обещаний, Вильсон, который в 1916 году клялся, что не допустит вступления Америки в войну, перенёс тромбоз во время своей предвыборной поездки по штатам от Канзас-Сити до Такомы в начале 1920 года, которую он предпринял для того, чтобы собрать голоса в пользу активного участия Америки в послевоенном устройстве Европы. Президентского кресла Вильсон лишился в 1921 году. Выступая в Омахе, Вильсон, как и многие другие «умеренные», говорил о том, что парижский договор посеял семена «следующей, куда более ужасной войны» (125).
Но «четырнадцать пунктов», которыми Германию заманили в ловушку и соблазнили на капитуляцию, не пропали даром.
Торстейн Веблен (1857-1929) был не просто социологом (гениальнейшим на Западе), он был, кроме того, отважным первооткрывателем.
Незадолго до наступления нового столетия он отправился в дальнюю экспедицию, имевшую целью познание эволюционных законов, управляющих жизнью человеческих муравейников. Своими исследованиями он занимался с холодной отчужденной тщательностью настоящего энтомолога. Но поскольку человеческие существа в некоторых критически важных аспектах отличаются от насекомых, у Веблена возникли значительные методические трудности: как сделать поправку на несколько форм человеческого стремления к объединению в агрегаты? Подобно разнообразным членистоногим, люди прибегают к обману, ведут войны, усердно трудятся на благо своего «дома» и с благоговейным трепетом служат своей «матке» — до этого момента уподобление людей муравьям представляется вполне оправданным. Но есть такие вещи, к которым это уподобление неприложимо, — люди делают то, чего никогда не делают насекомые: люди молятся и морально деградируют, а муравьи — нет. Почему?
Веблен отчётливо осознал, что существует целый ряд проявлений человеческой деятельности, которые не имеют соответствий в животном царстве, ограниченном потребностями выживания, умения и организации. Но эти проявления суть настолько уникальные и поразительно человеческие, что их необходимо в той или иной форме принимать в расчёт. Что, например, можно сказать об охоте на ведьм, религиозном поклонении, массовом самопожертвовании и пышных имперских церемониях? Кто первым всё это придумал и зачем? Веблен рассудил, что истоки всех этих коллективных ритуалов прячутся в каких-то затерянных лагунах общественного бытия и вот эти-то лагуны и следовало открыть. И корабль Веблена, пока он сидел в тиши своего кабинета и каллиграфическим почерком описывал своё путешествие яркими фиолетовыми чернилами, упорно плыл вперед. Наконец бушприт упёрся во что-то твёрдое и основательное. Веблен добрался до рифа «оккультной деятельности». Не имея ни сил, ни возможности пройти сквозь это препятствие, он тем не менее в одиночку с какой-то одержимостью обходил его, дёржась близко к рифу, — слишком напуганный, чтобы ступить на него, но слишком зачарованный, чтобы потерять его из виду.
Нельзя призывать к недооценке оккультной деятельности [явный рок, национальный гений или рука провидения]... но, учитывая, что оккультные и подобные им действия всегда являются скрытыми пружинами, надо также иметь в виду, что они по самой своей природе и должны быть скрытыми, а осязаемые виды деятельности, посредством которых проявляется движущая сила скрытых пружин, должны быть, следовательно, достаточными для самостоятельной активности без реальной помощи со стороны скрытых сил; действие последних проявляется только силой магического влияния (126).
В 1915 году Веблен вернулся из виртуального путешествия в германский муравейник. Знаменитая культура фатерланда, на языке которой он бегло читал, не была ему чужда. Несмотря на то что он, как американец иностранного происхождения, был сыном трёх миров — сердце его принадлежало Норвегии, разум Америке, а дух морю, — по стилю, образованию, методу и эрудиции Веблен был «немцем», типичным солидным германским учёным.
Но возрождение в империи Вильгельма II «феодального идеала», «надменная напыщенность» и «хищническое правление тевтонских завоевателей» вызвали у Веблена такое острое неудобство, что к концу исследования этот дискомфорт превратился в чувство полного отвращения (127). Как я уже говорил выше, Веблен был уверен, что западному сообществу следует опасаться смеси немецкой воинственной чванливости и высочайшего уровня технического развития (128). Но помимо высказанной политической озабоченности Веблен открыл в складках одежд германского общества глубоко спрятанные под тонким покровом пруссачества тайные пружины коллективного движения. Нечто, чьё независимое смещение в определённых условиях и под влиянием «одарённой личности» могло набрать достаточно сил для того, чтобы охватить весь социальный организм Германии и превратить его в нечто совершенно иное, преобразив до неузнаваемости. Возможно вспомнив о поразительном феномене анабаптизма, отважный капитан Веблен дал следующее описание уникальных категорий «отдарённых» типов, а также описание их возможных деяний под влиянием этого скрытого источника:
В успешном уходе от действительности в царство веры... будет возможно увидеть, что любое такое новшество или аберрантная схема обычаев, привычек и стиля мышления, касающегося сверхъестественного, неизбежно начинает возвышаться как своего рода аффект небольшой группы индивидов, каковые — и это можно допустить с большой долей уверенности — оказываются в психологических рамках, благоприятствующих новому стилю мышления; к этому упомянутые индивиды принуждаются дисциплиной — физической или духовной, а скорее, и той и другой, причём дисциплина эта не укладывается в рамки ранее принятых взглядов на такие вещи. Обычно всё, кроме самих новообращённых, считают таких пионеров царства сверхъестественного исключительными или чудаковатыми людьми, особо одарёнными личностями или даже личностями, поражёнными патологическими идиосинкразиями и подверженными противоестественным влияниям... Получающийся в результате вариант культа со временем будет находить всё больше последователей, особенно в случае, если внешняя дисциплина общества
такова, что предрасполагает изменение стиля мышления значительного числа людей в направлении, определённым новым религиозным представлением. И если этот новый вариант веры окажется достаточно удачливым в том смысле, что совпадёт по духу с текущими изменениями обыденной жизни, то узкая группа прозелитов разрастётся до масштабов устрашающего всенародного религиозного движения, обретёт всеобщее доверие и станет оракулом, изрекающим истинный символ веры. Quid ab omnibus, quid unique creditur, credendum est. Именно так многие встанут в ряды последователей новых религиозных представлений, это будут те, кто никогда не смог бы ни при каких обстоятельствах спрясть ту же пряжу из собственной шерсти; более того, этот новый вариант слепой веры может со временем вытеснить первых прозелитов родительского культа, из которого произойдёт народная вера (129).Заключая свой труд, Веблен не смог обойтись без того, чтобы набросать физиогномический портрет такого немецкого аберрантного типа, каковые периодически возвещали «из бездн» о подобных религиозных пробуждениях.
Нравственно изуродованные личности... а в особенности те из них, кто прошёл школу особых классовых традиций и предрасположен воспитанием в духе особых классовых интересов, легко увидят достоинства и выгоды воинственных мероприятий и будут всячески оживлять традиции национальной вражды. Патриотизм, право силы и привилегированность сходятся, становясь тривиальными привычными истинами. Там, где случается, что индивид, одарённый непомерно раздутой врождённой основой такого характера, оказывается в то же время в ситуации, благоприятствующей развитию свирепой мегаломании, и, кроме того, обретает неограниченную безответственную власть и истинные привилегии, потворствующие его врождённым идиосинкразиям, то его склонности могут приобрести популярность, стать модными и при надлежащем упорстве и умелом управлении пронизать всё сферы обыденной жизни до такой степени, что всё население будет брошено в сети восторженно-агрессивных настроений (130).
На дворе стоял 1915 год, но Веблену уже грезились Добровольческий корпус, Юнгер и многое другое, им подобное.
Бывший до 1914 года убеждённым пацифистом, Веблен, к полному недоумению всех его коллег и друзей, резко изменил свои взгляды в 1917 году, когда Америка вступила в войну. Прикрывая своё одобрение действий администрации США завесой молчания и множества оговорок (131), он в заключительных главах вышедшего в 1917 году сочинения «The Nature of Peace and the Terms of its Perpetuation» («Природа мира и условия его длительного сохранения») выдвинул предложения, касающиеся длительного и устойчивого поддержания послевоенного мира.
По Веблену, Великая война дала Западу возможность избавиться от своего застарелого недуга. — династического духа, каковым — из всех прочих стран, по словам Веблена, — Германия была поражена в патологической степени.
Веблен убеждённо настаивал на том, что с германским династическим духом, вредоносность которого обусловлена его непомерным, фанатичным и непредсказуемым раздуванием, невозможен никакой компромисс. Этот дух следовало вырвать целиком — с корнями и всеми побегами. Немецкий народ, добавлял Веблен, склонён к доброте отнюдь не меньше, чем его остальные европейские соседи, но длительное и прискорбное приучение его к общепринятой схеме феодальной верности старшему, придало его коллективному разуму наклонность к звериному патриотизму, каковой «несовместим с сущностью человеческого бытия» (132). После окончания войны Германии предстоит отучиться от столь архаичных предубеждений. Средством, которое, по его мнению, могло сцементировать мирный союз западных народов, могло стать, как он сам выражался, «слияние путём нейтрализации». Это означало создание Лиги Наций, деятельность которой должны будут направлять Британия и Америка, — Веблен признавал только эти две страны на долгие времена столпами поддержания мира во всём мире, несмотря на серьёзные недостатки их несправедливо устроенных денежных систем. Допущенная в Лигу Наций «на правах равного» Германия должна сама отвергнуть монархию и воспитать из своих граждан «равных перед законом и не расставленных по ступеням жёсткой иерархии людей» (133).
Веблен заклинал государственных деятелей Запада, в случае если они одержат победу, не подвергать Германию торговому бойкоту — не запускать традиционный механизм возбуждения национальной вражды. «Народ, подчинявшийся потерпевшим поражение правителям, — писал он, — должен рассматриваться не как побеждённый враг, но как сотоварищ, переживающий незаслуженные несчастья, обрушенные на его голову истинными виновниками — его бывшими правителями» (134). Далее следовал список директивных указаний на случай поражения Германии: (1) уничтожение имперских государственных учреждений, (2) уничтожение всего военного снаряжения и вооружений, (3) списание всех внешних долгов Германии, (4) признание Лигой Наций всех долгов и равное и справедливое их распределение среди всех членов Лиги, как победителей, так и побеждённых, и (5) выплата индивидуального единовременного возмещения ущерба всем гражданским лицам, находившимся на территориях, подвергшихся вторжению. Он надеялся, что Британия, в чьих руках «лучше всего оставить» контроль над морскими коммуникациями (135), и Америка, «около которой всё миролюбивые народы должны собраться, как вокруг пчелиной матки» (136), смогут точно соблюсти эти условия. В 1917 году Веблён, как кажется, верил в добрые намерения и миссионерское призвание морских держав.
Однако последний отрывок, несмотря на предложенный в нём безупречный механизм реализации, был скорее плодом благих пожеланий, нежели бесстрастных размышлений.
Англосаксонских финансовых воротил и ту несправедливость, на которой зиждилось их процветание, Веблен ненавидел не меньше, чем немецких бездельничающих юнкеров. И когда русские коммунисты штурмовали Зимний дворец в Петербурге, сердце Веблена воспламенилось — он с восторгом воспринял большевистский переворот в ноябре 1917 года.