Гитлер, inc. Как Британия и США создавали Третий Рейх.
Шрифт:
В ноябре 1919 года Советы de facto имели в Берлине двух представителей. Одним был Карл Радек, бывший польский социалист и одарённый публицист, поставивший свой талант на службу большевикам. Он был одним из немногих избранных, кто сопровождал Лёнина в его, организованной Парвусом, поездке через Германию в апреле 1917 года. 8 декабря 1919 года состоялась встреча полковника Бауэра с Радеком (51).
В беседе с Радеком Бауэр затронул возможность достижения взаимопонимания между офицерами и рабочими: он спросил Радека, не может ли Москва с помощью своего германского рупора, КПГ, успокоить трудящихся и удержать их от всеобщей забастовки, которая может нарушить ход будущего мятежа. Радек отвечал уклончиво, сказав, что решение об этом может быть принято только в Москве (52).
Другим официальным советским чиновником, жившим в Берлине, был Вигдор Копп, бывший своего рода послом в Германии с ноября 1919 года. Этот Копп, если верить воспоминаниям Требича, встречался с Бауэром несколько раз. Бауэр и здесь настаивал на том, чтобы КПГ не препятствовало мятежу
В 1920 году события начали разворачиваться ускоренным темпом. 10 января 1920 года Версальский договор вступил в силу. Союзники в своей ноте потребовали от Германии выдачи «военных преступников» (согласно статьям 227-230 мирного договора). Нота была направлена германскому правительству 3 февраля 1920 года и произвела впечатление разорвавшейся бомбы. К ноте прилагался список из 900 имён, среди которых были имена кайзера Вильгельма, Людендорфа, Тирпица (пёрвым приказавшего применять отравляющие газы на Западном фронте) и Гельфрейха. Франция действовала совершенно искренне, в отличие от Британии: естественно, Британия не желала видеть повешенным кайзера Вильгельма, одного из внуков королёвы Виктории; но эта новость содержала достаточно яда для того, чтобы отравить дух общества; генералы рейхсвера были готовы возобновить войну (55). Германское правительство медлило, никто не спешил выполнять требование союзников, а «патриоты» не собирались сдаваться.
8 марта полковник Бауэр снова встретился с британцами, но на этот раз с самим генералом Малкольмом, главой британской миссии в Германии, и на этот раз получил решительный отпор. «Антанта, — сказал генерал, — категорически отказывается поддержать какой бы то ни было контрреволюционный переворот» (56). Такой акт, добавил он, «был бы чистейшим безумием» (57).
10 марта командующий берлинским гарнизоном рейхсвера генерал фон Лютвиц, отказавшись подчиниться приказу о сокращении армии на 200 тысяч человек к 10 апреля 1920 года, буквально атаковал кабинет, требуя его отставки, отмены приказа о расформировании армии, назначения новых выборов и создания нового кабинета из независимых технократов. Требования его были решительно отклонены; президент Эберт приказал Лютвицу уйти с дороги и немедленно подать в отставку.
12 марта закончилась политическая карьера Эрцбергера, а 13 марта в Берлин вступила бригада Эрхардта, жемчужина Добровольческого корпуса, — путч начался. Он продлился ровно сто часов — с 13 по 17 марта 1920 года.
Возглавили путч бывший бюрократ Вольфганг Капп и трусливый фон Лютвиц. Требич стал главой печати путчистов. Между тем по шикарным улицам столицы хлынул поток подлейших из подлых: войска Добровольческого корпуса смешались с подразделениями «балтийцев» — ветеранов сражений в Прибалтике, которых можно было отличить по белым паучьим крестам, украшавших их стальные шлемы. Они распевали песню: «Hakenkreuz am Stahlhelm, schwarz weiss rotes Band, die Brigade Ehrhardt werden wir genannt (На стальной каске свастика, на рукавах черно-красно-белые повязки — зовёмся мы бригадой Эрхардта)» (58)
В подавляющем своём большинстве они молоды, очень молоды. Они держат себя с мрачным хладнокровием людей, которым пришлось много воевать. Они быстры в движениях, сноровисты и хорошо вымуштрованы. Отличные солдаты... Они внимательно рассматривают богатых и временами бросают на роскошные городские здания взгляды, в которых читается любопытство, смешанное с дикарской алчностью... Должно быть, так вели себя галлы, впервые увидевшие Рим (59).
Германия была расколота: восток и север были с Каппом, в то время как юг и запад, за исключением Баварии, по видимости остались верны республике или выразили решимость сохранять нейтралитет. Армия, однако, молчала, заняв выжидательную позицию: фон Сект, назначенный в ноябре 1919 года главой армейского командования — реорганизованного и редуцированного прежнего генерального штаба, несмотря на сильное давление со стороны кабинета министров, отказывался пока выступить против Люттвица: «армия будет сидеть на высоком заборе до тех пор, пока не станет ясным исход этого противоборства, а потом спустится с забора... чтобы поддержать победителя... Каким бы ни был исход, армия сохранит за собой позицию истинного и окончательного источника суверенной власти» (60). Другими словами: успех путчистов не будет зависеть от воли и желания армии, какими бы благоприятными они ни были для исхода путча.
В принципе, путчу для успеха нужна была поддержка со стороны трёх сил: армии, рабочего класса и банков. Судя по выжидательной тактике армейского командования, первая сила склонялась на сторону путчистов. Вторая, несмотря на то что Бауэр стремился заручиться и её поддержкой, практически не играла никакой роли.
Часто можно слышать утверждения о том, что Капповский путч был задушен всеобщим параличом, порождённым неистовыми призывами профсоюзных лидеров к всеобщей забастовке в Берлине. Но эти утверждения не соответствуют действительности. Забастовка началась позже, в субботу, когда путч был уже подавлен. Она была объявлена не кабинетом министров, бежавшим в Штутгарт (61), но начата социал-демократическими профсоюзами, поначалу без руководящего участия КПГ, вожди которой, напротив, опубликовали 13 марта обращение, в коем призывали «не шевелить и пальцем в поддержку правительства, замешанного в позорном убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург» (62). В этой
риторике содержался намёк на ответственность социал-демократического министра Носке, который сторговался с Добровольческим корпусом ради подавления берлинского совета в январе 1919 года*.* См. главу 2, стр. 91.
Это обстоятельство имеет важнейшее значение, так как доказывает, что русские официальные представители (Радек и Копи) сдержали слово, по крайней мере на один день, и что Коммунистическая партия Германии действительно получила из Москвы инструкции воздержаться от вмешательства в преторианский путч.
Только на следующий день КПГ присоединилась к забастовке, принуждённая к этому рядовыми членами партии, горевшими желанием «протянуть руку помощи своим товарищам из профсоюзов» (63). Первоначальное неучастие КПГ во всеобщей забастовке тем более удивительно, что офицер, лично ответственный за убийство Либкнехта и Люксембург в 1919 году, капитан Вальдемар Пабст, сам был одним из участников Капповского путча.
Забастовка разразилась в полную силу только после 15 марта, в понедельник, когда с путчем было уже фактически покончено. Действительно, истинные действующие лица путча, его главные герои, солдаты, ни в малейшей степени не страдали от неуверенного вмешательства государственных служб: магазины и телефон функционировали бесперебойно, но всеобщая забастовка на самом деле являла бы собой большой риск неудачи, так как недовольство в основном ощущалось именно в рабочих кварталах, а это могло бы лишить путчистов необходимых технических средств (64).
Генерал фон дёр Гольц, участник путча, приказал стрелять в пикетчиков, но его приказ не был выполнен, так как соперник оказался равным. Теперь всё было кончено.
Однако судьба путча решилась всё же в кабинетах рейхсбанка. В воскресенье, 14 марта, Рудольф Хафенштейн, управляющий Центральным банком, принял эмиссаров путчистов, обратившихся к нему с требованием денег, которыми они собирались оплатить действия войск. Требование было напечатано на обычном листе бумаги и подписано Каином. Хафенштейн, пунктуально придерживаясь протокола, ответил, что изъятие денег из банка может быть произведено только но специальному чеку, образцы которых имеются в канцелярии, но тут же довольно дерзко добавил, что банк не работает по воскресеньям... Доверенные лица Каппа вежливо ретировались и снова появились в банке на следующее утро с чеком, по всем правилам подписанным Каппом; банкир, сохраняя свою обычную невозмутимость, заявил, что не знает никакого Каппа. Такая же сцена повторилась и на следующий день, когда Хафенштейн отказался признать действительными чеки, подписанные на этот раз Люттвицем. Отчаявшись, заговорщики обратились к Эрхардту, умоляя того штурмом взять подвалы рейхсбанка, на что Kapitan отреагировал не лишенной остроумия отповедью, заявив, что он офицер, а не взломщик сейфов. Kapitan, должно быть, отчётливо понимал, что наличность лишь позволила бы путчистам продержаться ещё какую-нибудь неделю; банки — это не сундуки, истекающие блестящими монетками, но кредиторы, одалживающие «ключи» — ключи к своим сетям, которые в обиходе называют «кредитные линии». И именно в кредитных линиях, то есть, по сути, в деньгах, было отказано; удавка затянулась.
К семнадцатому числу всё бежали: Капп на самолёте улетел в Швецию; Лютвиц скрылся в Венгрии; Людендорф и ещё несколько командиров Добровольческого корпуса бежали на юг, в Мюнхен; Требич был «одним из последних заговорщиков, покинувших здание имперской канцелярии» (65).
17 марта в берлинском аэропорту приземлился старый военный самолёт, пилотируемый асом Первой мировой войны Греймом. На борту самолёта находились Дитрих Эккарт и его помощник Адольф Гитлер, присланные ,в столицу капитаном Майром, чтобы «проинформировать Каппа о положении дел в Баварии» (66). Когда Гитлер спускался по трапу, к нему якобы подбежал какой-то человек, крича: «Бегите прочь! С Лютвицем покончено, красные захватили город!» (67) Говорят, что этим человеком был Требич. Согласно другому источнику, в беспорядке и сумятице последних часов Эккарт и Гитлер добрались до имперской канцелярии, где видели, как Требич поднимается по лестнице. Говорят, что Эккарт сказал, обращаясь к Гитлеру: «Пошли отсюда, Адольф, нам здесь делать больше нечего» (68).
С фальшивыми документами, полученными от представителя советского посольства Вигдора Копна, Требич и Бауэр покинули Берлин (69). Спровоцированные всеобщей забастовкой, по всей Германии начались беспорядки, подавленные в течение вёсны батальонами рейхсвера. При усмирении этих беспорядков были убиты около трёх тысяч человек, что послужило ещё одним доказательством того, что пролетарская революция, хотя и отличалась жестокостью, никогда не представляла реальной угрозы для Германии.
В Баварии ход событий принял совершенно иной оборот. Командующий местными частями рейхсвера фон Мель, «прямо не поддерживая Каппа», воспользовался представившейся «возможностью и сместил социал-демократическое правительство Гофмана, поставив на его место Густава фон Кара, высокопоставленного чиновника, известного консервативными монархическими взглядами, как своего уполномоченного политического представителя» (70). Таким образом, в Мюнхене офицеры смогли избежать отчуждения партии финансистов и промышленников. Если бы Капп и его сподвижники так же поступили бы в Берлине, полагает историк Артур Розенберг, то их мятеж увенчался бы успехом (71). Представитель ведомства британской печати в Германии лорд Ридделл в марте 1920 года записал в своём дневнике, что успешный монархический путч мог «изменить всё» (72).