Гитлер

Проводя аналогию между человеком и животным, он продолжает:

«Каждое животное спаривается только со своим товарищем по роду и виду. Изменить это могут только какие-либо чрезвычайные обстоятельства. Результатом этого заложенного во всей природе стремления к расовой чистоте является не только строгое отграничение отдельных рас друг от друга, но и известная однородность внутри каждой из них. Лиса всегда остается лисой, гусь – гусем, тигр – тигром и т. д.; разница тут может заключаться только в большей или меньшей выносливости отдельных экземпляров, в большем или меньшем уме, понятливости и т. д. Но никогда нельзя встретить лисы, которая обнаруживала бы какие-нибудь гуманные намерения по отношению к гусю, как никогда мы не встретим кошки, склонной к дружбе с мышами».

Далее следует такой вывод:

«Природа противится спариванию более слабых существ с более сильными. Но в еще большей степени противно ей смешение высокой расы с нижестоящей расой. Такое смешение ставит под вопрос всю тысячелетнюю работу природы над делом усовершенствования человека.

Из опыта истории мы видим тысячи примеров этого. История с ужасающей ясностью доказывает, что каждое смешение крови арийцев с более низко стоящими народами неизбежно приводило к тому, что арийцы теряли свою роль носителей культуры».

Впоследствии Гитлеру пришлось внести некоторые нюансы в эту «теорию». Так, он признал, что «чистой расы» не существует и что в Германии имеется несколько «расовых очагов»; потребуется немало времени, чтобы создать такую расу. На самом деле чем дальше, тем больше он отдалялся от примитивного «биологизма» – в отличие от того же Гиммлера. Оставаясь убежденным расистом, фюрер отказывался применять расовые принципы к немецкому народу, признавая необходимость кельтских, славянских и романских элементов. Он воспротивился созданию расовых комитетов, в чем его поддержал Геббельс, что вполне объяснимо: начни они применять свои критерии на практике, большую часть нацистских руководителей пришлось бы разогнать.

Поскольку высшей целью оставалось неоспоримое величие немецкого народа, следовало уничтожить всех его конкурентов: «Не может быть двух избранных народов. Мы – божий народ. Еврей – это насмешка над человеком. Евреи так же далеки от нас, как животные далеки от рода человеческого. Это не значит, что я называю еврея животным – он гораздо дальше от животного, чем мы, арийцы. Это существо, чуждое природному порядку, существо вне природы». Отсюда вывод: уничтожая евреев, фюрер восстанавливает природный порядок и возвращает смысл истории человечества.

Как видим, для Гитлера евреи были чем-то вроде «антирасы», полным антиподом всего позитивного. Все, что он ненавидел, в том числе в самом себе, немедленно проецировалось на евреев; любое несчастье – его личное или случившееся с Германией – автоматически вменялось в вину евреям. Текстов, подобных приведенным выше, можно обнаружить огромное количество; разумеется, мы не станем их здесь цитировать – они не представляют никакого интереса. Отметим лишь два момента. Обвиняя евреев в «паразитизме», Гитлер указывал, что они заставляют работать других. Между тем известно, что в тот самый период, когда он выступал с подобными заявлениями, сам он не проявлял особенного усердия к труду. Кроме того, он утверждал, что евреи – садисты: «имеется прямая связь между кровавыми мучениями других людей и наслаждением, доставляемым видом этих мучений их палачам». Как говорится, комментарии излишни.

Претендуя на «научное обоснование» антисемитизма, нацистское учение также использовало его в качестве инструмента подавления. Согласно оценкам самих идеологов нацизма, далеко не все немцы принадлежали к «чистым» арийцам. Чертами господствующей расы – мужественностью, отвагой, энергией – отличалось меньшинство. Остальные были «нечистыми» арийцами, не способными руководить другими, зато наделенными «женственными» свойствами, следовательно, склонными к подчинению.

Культ мужского начала и учение об «историческом меньшинстве» сыграли важную роль в становлении гитлеризма. Великие исторические события, вещал фюрер, творятся усилиями отдельных выдающихся людей, которую ведут за собой безвольную массу.

Кроме того, расовая теория сослужила нацистам еще одну полезную службу. С ее помощью они смогли избавиться от массы недостатков, объявленных «наследственными», – душевно больных, стариков, одним словом, козлов отпущения, представлявших собой лишние рты. С 1924 года в теоретическом арсенале Гитлера появляются такие методы, как стерилизация неизлечимо больных, эвтаназия, «дезинфекция» и так далее – примеры варварства, выдаваемые за гуманитарные акции. Именно это внутреннее убеждение в своем праве убивать и лежит в основе «психологии геноцида» и является отличительным признаком национал-социализма, выделяющим его на фоне других форм фашизма.

Наконец, расовая теория нашла себе применение в международной политике, поскольку, по мнению Гитлера, национализм как раз и состоял в том, чтобы обеспечивать защиту интересов народа на внешней арене.

Внешняя политика

Как мы уже говорили, в 1919–1924 годах Гитлера больше заботили проблемы внутри страны, однако основные элементы его внешней политики прослеживаются уже в выступлениях этой поры.

Слово «большевик» он считал синонимом слову «еврей». В пространной речи «Почему мы антисемиты?», произнесенной 13 августа 1920 года, он особенно настаивал на том, что в России погибло 300 тысяч человек и среди них – ни одного еврея, тогда как революционное правительство на 90 процентов состояло из евреев. 28 июля 1922 года он уже говорил о 30 миллионах жертв, казненных и замученных в России, а также умерших от голода. В других его речах регулярно возникала тема разрушения культуры различных стран силами евреев.

Эти соображения подвели его к выводу о том, что следует ограничить интересы рейха пределами континента, дабы не вступать в конфликт с англичанами, но постараться «натравить» Англию на Россию. Англия, убеждал он, не может желать ослабления Германии, поскольку это будет означать возвышение Франции, в результате чего британцам достанется лишь третье место. Франция, по его мнению, станет на сторону большевиков, с которыми немцы борются на своей территории. Поэтому следует искать союза с Италией, для чего необходимо решение тирольского вопроса. Приход к власти Муссолини укрепил в нем эту решимость, добавив к ней идеологическое измерение.

Относительное охлаждение между Англией и Францией в результате оккупации Рура подвело Гитлера к мысли о том, что союз с Англией не только желателен, но и возможен. Начиная с 1923 года он все чаще упоминал знаменитую британскую политику равновесия и подчеркивал якобы исторически существующую франко-английскую вражду.

Именно в этот момент произошло слияние идеологии со стремлением к достижению политической мощи. Если первая ставила своей целью уничтожение врага в лице марксистов и евреев, то второе обратилось в радикальный вариант немецкого империализма, основанного на «политическом расчете». По мнению историка Куна, сама идея экспансии на восток явилась лишь следствием выбора в пользу «английского варианта».

Дипломатия Вильгельма II вызывала в нем резкую критику: «Немецкая политика заключения альянсов была в той же мере бессмысленной, в какой и опасной», – пишет он в «Майн Кампф», имея в виду, в частности, отношения с Австро-Венгрией. Анализируя возможности достижения равновесия между численностью немецкого населения и занимаемым пространством и приходя к выводу о необходимости завоевания новых территорий, Гитлер уточняет, что подобная политика должна найти применение «не где-нибудь в Камеруне, а почти исключительно в Европе». Рейху давным-давно следовало заняться этим, не брезгуя ради достижения цели никакими союзами: