Глас земли

Тут сыновья генеральские заартачились:

– Да где ж это видано, чтобы генерал был с сердцем левретки?

– Ваша правда, касатики, – говорит им старец. – Тогда изловите человека с сердцем, достойным груди покойного вашего батюшки, и тотчас ведите его сюда.

Вспомнили тут, что жила при доходном доме дворничиха, славившаяся недюжинной силой и всю округу державшая в страхе. Грозная была баба – во хмелю зашибла кулаком своего мужа. Побежали за ней. Долго одолеть её не могли, шибко воинственная была. День с ней бились, два бились, на третий день одолели кое-как – хитростью.

Вырвал старец у дворничихи сердце и утвердил его генералу во грудь.

– Ну, родимые, – говорит, – раньше ваш генерал спуску никому не давал, а теперь и подавно не даст: лютое сердце ему досталось, много в этом сердце ярости на род людской.

Сжалился старец над дворничихой и, чтобы не померла она задаром, поставил ей сердце левретки. Стала она с тех пор как шёлковая. Только сахар колотый полюбила сверх всякой меры. Как поводит кто у неё перед носом кусочком, так она сразу в пляс пускается и по паркету кружится, словно шальная.

Генерал же, как воскрес и про всё узнал, то дал зарок по возвращении из столицы сыграть с дворничихой свадебку.

Про старца святого тоже не забыли. Сдержали господа своё слово: дали ему двугривенный на водку и обратно в скит отправили.

8. Сказание о старце, который решил отдохнуть

Старец долго шёл по пустыне. На исходе дня попалась ему избушка.

– Долог мой путь, – подумал старец. – Присяду, переведу дух.

Присел он на завалинку. Сидит и думает:

– Хорошо на завалинке, но в избушке, видать, покойнее – лучше отдых пойдёт, скорее силы прибудут.

Заглянул он в избушку – дома никого.

– Дай, – думает, – присяду с краю стола на табурет. Посижу в благочинной позе. Хозяева придут, увидят меня – обрадуются. Старец в доме – почёт семье.

Присел на табурет, сидит и думает:

– Уже немолод я, спина больная – хорошо бы на что-то опереться.

Пересел старец в мягкое кресло с подлокотниками. Сидит и думает:

– Напрасно я водрузился на трон сей. Долгую жизнь прожил, всё на завалинках да на пеньках лесных сидел, а тут не удержался. Всю свою усталость теперь явственно ощущаю. А уйти уже и сил нет. Хорошо бы где-то малость полежать, дух перевести.

Прилёг старец на кожаный диван, что был поставлен в кабинете.

– Эх! – думает. – Дал я маху. Прилёг, и сразу спать захотелось. Всю жизнь на сырой земле спал да на полатях, а тут вдруг впал в искушение. Да и не следовало бы вот так засыпать, прямо на диване: придут хозяева, увидят меня, перепугаются. Спящий старик – зрелище неприятное.

Прошёл старец в комнаты, забрался в детскую кроватку, поджал ноги, лежит и думает:

– Хорошо мне здесь лежится, да только опять не угадал: придут хозяева, увидят старика в детской кроватке – бог весть что подумают. Да и ноги не распрямишь.

Встал старец, пошёл в спальню и лёг в кровать под балдахин, на пуховую перину. Лежит и думает:

– Комфортабельно я здесь устроился: и тепло, и мягко, и тишина вокруг. Того и гляди усну сладким сном. Пожалуют хозяева, что подумают? Плохое это предзнаменование – старик на брачном ложе.

Слез старец с кровати, ходит по дому, не знает, куда пристроиться. Вдруг видит: посреди самой большой комнаты стоит гроб. Обрадовался старец:

– Вот тут и лягу!

Но перед тем, как лечь, нашёл платяной шкаф и переоделся. Лапти и власяницу снял, аккуратно сложил на стул. Надел исподнее, брюки, белую рубаху, галстух с брошкой, плисовый пиджак и лаковые туфли.

Забрался старец в гроб. Как устроился поудобнее, так сразу и помер. Даже перекреститься не успел. А тут и хозяева пожаловали. И очень, надо сказать, обрадовались. Только чему обрадовались – сами не знают.

9. Сказка о русском писателе

Вышел как-то один русский писатель прогуляться после обеда, для моциона. Идёт себе, всему радуется, прохожим подмигивает, чуть не подпрыгивает от удовольствия – так он славно отобедал. Вдруг видит – дворничиха местная пихает какую-то кипу листов в мусорную корзину истории. Решил писатель тогда развлечься, с простым народом потолковать. Подходит он к дворничихе и спрашивает как бы несколько игриво:

– А что это ты, сердешная, этакое выкинула, какие такие, простите за выраженьице, манускрипты-с? Неужто рукописи?

А дворничиха ему в ответ:

– Мела я себе спокойно, ваше благородие, прибирала участок свой. Глядь, а под кустом – всё ваше творческое наследие, прямо так и валяется. Ну, думаю, нет порядка! Взяла его, сгребла в охапку да и выбросила.

Побледнел русский писатель, на колени упал перед дворничихой. Рыдает в голос, волосы на себе рвёт да причитает:

– Что же наделала ты, окаянная? Как же теперь память обо мне в веках жить будет? Как узнают обо мне потомки? Как на наследии моём будут воспитываться литераторы?

Дворничиха стоит над ним, глаза выпучила, что сказать, не ведает. Вскочил тогда русский писатель, бросился к мусорной корзине истории, стал в ней рыться, мятые да грязные листки выхватывать. Да всё не то попадается: то Булгарин, то Кукольник. Встал он тогда на цыпочки, всем телом вперёд выгнулся – тянет руки вглубь, дальше ищет. Дворничиха тем временем в себя пришла, фартук оправила, в землю плюнула, да как даст русскому писателю метлой под зад, так что тот в мусорную корзину истории вслед за всем своим наследием полетел кубарем. Только его и видели.

10. Сказание о трёх Александрах

Родила царица сына и не знала, как назвать его. Призвали тогда ко двору святого старца, славившегося своей мудростью.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он святым воителем, великим защитником веры православной.

Обрадовалась царица и сделала так, как сказал старец.

Родила царица второго сына и снова не знала, как назвать его. И вновь послали за старцем.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он могучим полководцем, великим защитником земли русской.

Засомневалась царица, но ослушаться святого старца не посмела и поступила, как он велел.

Родила царица третьего сына и, как раньше, не могла решить, какое имя выбрать ему. Делать нечего, послали гонцов к мудрому старцу.

– Нареки отрока своего Александром, – сказал старец. – И если сделаешь так, станет он пиитом, каковому не будет равных во всей земле православной, великим защитником русского слова.

Пуще прежнего засомневалась царица, долго терзалась в сомнениях, но ослушаться старца не посмела и поступила по велению его.