Главная роль 2
Шрифт:
Писать папе про это не стану, но утешаю себя тем, что эта цифра, во-первых, распространяется на весь Урал — то есть в конкретном месте мрет не так много народу — а во-вторых, инфлюэнца косит в основном стариков. Стариков жалко очень, но гибель детей расстроила бы меня гораздо сильнее. Про эффективность масок, возможно, преувеличиваю — просто коллективный иммунитет сформироваться успел, но вреда от них точно никакого, так что пусть будет — это хорошая пиар-акция, прости-господи за цинизм мой.
«Не могу не отметить вклада простых солдат и полицейского корпуса. В первые, наиболее тяжелые дни, когда Урал еще не был в должной степени готов принять стольких переселенцев, они быстро пресекли попытки доведенных до отчаяния людей чинить беспорядки. Ныне все относительно благополучно — накормленные и переболевшие инфлюэнцей крестьяне отправляются дальше, и уже почти никто от болезни не гибнет. Прошу вас, любезный папа, рассмотреть прилагаемый мною проект об амнистии ныне сидящих в тюремных крепостях людей. Оправдывать лиходейство и попытки грабежей нельзя, но я считаю справедливым в данной ситуации учесть большой страх, который
Боятся высокие чины — оно, конечно, воруют и «подарки» берут, но треть годового бюджета за полтора тяжелых месяца спалить — это явно привлечет внимание, не даром же ревизор у нас культовый персонаж.
«Я знаю о вашем предубеждении к православным старого обряда, но они, как и другие состоятельные подданные Империи, не бросили людей на произвол судьбы, в кратчайшие сроки отправив своих представителей в южные степи. Казаки помогли, выделив охрану, и теперь из совсем недавно несущих для нас угрозу и присоединенных дедушкой земель на Урал ежедневно приходят караваны со съедобной и гужевой скотиною да телегами — это изрядно помогает не допустить голода и отправить переселенцев в дальнейший путь. По большей части данная идея принадлежит Евпатию Михайловичу Мухину, тому самому купцу, благодаря которому мы с Никки обнаружили сатанинскую ячейку в Индии. Личное дворянство, которое вы пожаловали ему, сильно помогло, и я прошу вас рассмотреть вопрос о жаловании Евпатия титулом барона с соответствующей передачею его потомкам этого замечательного человека. Також считаю полезным пожаловать его земельным наделом в Манчжурии, по соседству с моим Кирилом, без которого я, признаюсь честно, ныне как без рук, ибо этот талантливейший в торговых делах юноша неизменно выполняет мои распоряжения исправнейшим образом. Еще раз благодарю вас за пожалование ему чина действительного статского советника. Сам Евпатий ныне находится в Екатеринбурге, куда в скором времени отправлюсь и я, как только закончу с делами в Оренбурге. На этом, любезный папа, я прощаюсь с вами до следующей телеграммы. Надеюсь, в ней у меня получится отчитаться о дальнейших успехах по борьбе с охватившими Урал трудностями. С любовью и уважением, ваш преданный сын Георгий».
Прочитав с поклоном протянутый мне текст, велел работнику нести его наборщикам, и временно остался в одиночестве, позволив себе вытянуть ноги и устало вздохнуть. Тяжело — вроде бы хорошее дело сделал, и, пока я не заглянул в эту часть страны, даже не задумывался о возможных последствиях. Это же натуральная гуманитарная катастрофа! В Сибири народу не так много, через это живется там сытнее, и как переселенцы, так и оставшиеся на засаженных полях местные выглядели очень довольными. Купаясь в их радости, я проецировал такое положение дел на всю страну, а вышло вон как — неразвитые коммуникации помножились на предчувствие голода и эпидемию, и Урал рисковал захлебнуться. Хорошо, что местные чиновники отработали как надо, преуменьшив, конечно, масштаб проблемы в отчетах, но я бы все равно не справился лучше. Низкий поклон мужикам за то, что мне не придется видеть в кошмарах заполненные трупами улицы. Времена переселенцы ныне переживают тяжелые, и я не идиот, чтобы радоваться тому, что погибло «всего» семь сотен человек. Но нужно быть объективным — Урал прошел по грани, и, будь здешние власти безынициативными кретинами, весь этот край захлестнула бы волна насилия: оголодавшие и испуганные толпы — это страшно, и «бунт» пришлось бы давить солдатами, что ОЧЕНЬ плохо, с какой стороны не глянь.
На долгой дистанции, однако, нынешний кризис рассосется, и голода в центральных губерниях потенциально может и не случиться — оставшиеся в родных краях крестьяне приросли засеянными полями да скотиной, и трудные времена на этих запасах пережить им будет гораздо сподручнее. Александра, опять же, предупредил, и сам во время турне по центральным губерниям постараюсь не оплошать. Власть — это перманентный выбор меньшего зла, благодаря которому не допускается зло большое. Но урок я выучил твердо — сначала готовимся с учетом наихудших сценариев — а именно такие сценарии как правило и активируются, если перемены приходят неожиданно и без подготовки — и только потом принимаемся за активные действия. Земля пухом погибшим, и простите меня — клянусь, ваши потомки будут жить гораздо лучше и сытнее вас.
Поднявшись на ноги, я расправил плечи, одернул мундир и решительным шагом направился к выходу — предстоит пресс-конференция в компании губернской верхушки, на которой мы расскажем журналистам, как работает логистика, болезнь, маски, и как повезло нам всем, что Уральские власти отработали качественно — если власть не рассказывает народу о том, чем она занята, народ же и не узнает. Косяки власти как правило очевидны. Приписываются ей и некоторые объективные проблемы, например, с неурожаем или эпидемиями. Ну не контролируют чиновники погоду, и это очень жаль. Позитивные же действия власти народ как правило не видит — например, отсутствие бандитов на трактах принимается как должное, и никому и в голову не приходит благодарить за это «силовиков». Нет, в ноги падать излишне — люди просто делают свою
работу — но суть примера ясна и так. Сделал что-то полезное для подданных — обязательно об этом расскажи, потому что в информационную эпоху из всех нынешних жителей планеты жил только я, и обвинять условного чиновника в том, что он «пиарится», притворяясь полезным в свете грядущих выборов, никому и в голову не придет — такой справедливо будет признан молодцом. Тяжела доля русского чиновника — его боятся, презирают и ненавидят. Во многом совершенно заслуженно! Но этот стереотип нужно потихоньку ломать — банально притоку толковых кадров мешает, и нередко в чиновники идут с осознанной целью воровать и принимать «подарки». В мое время это починить было уже почти невозможно — слишком силен груз специфических времен, когда бандиты покупали себе «корочку» ради депутатской неприкосновенности. Во времена эти за пару десятилетий немного поправить положение дел вполне реально.Публично каяться я себе позволить не могу — потеряю долбанное лицо, и не перед народом, который покаяние ценить умеет, ибо кто без греха, а перед элитами. Перед кем это он тут расшаркивается? Перед крестьянами грязноштанными? Ну и кретин — «быдло же понимает только силу»! Руководствуясь этими соображениями, еще до разрешения журналистам задавать вопросы, я толкнул короткую речь на тему «как так вышло»:
— Трагическая гибель Николая, царствие ему небесное, стала неожиданностью, а посему действовать нужно было быстро. Только скорость позволила нам избежать войны с Китаем. Нужно отдать должное Императрице Цыси — в своей мудрости она правильно оценила ситуацию. Земли в Николаевской губернии плодородные, погода — теплая и мягкая. Выплаты переселенцам велики, и я очень рад, что народ наш откликнулся на призыв — только людьми государство способно надежно связать новые территории со старыми. Популярности нового направления среди переселенцев, однако, мы недооценили. Когда где-то собирается множество людей, проблемы неизбежны: их нужно кормить, устроить на ночлег и позаботиться о том, чтобы они смогли продолжить свой долгий и смелый путь. Большие скоплению людей любят хвори — это объясняет случившуюся эпидемию, с которой власти Империи не безуспешно справляются. Передаю слово Николаю Алексеевичу.
Губернатор разразился почти часовым перечислением списка принятых мер — даже малой части этого было бы достаточно, чтобы все, кроме закоренелых фрондеров, у которых в голове набатом гремит еще неизобретенный, но концептуально вневременной тезис «рашка-парашка», стало понятно, что власть показала себя с лучшей стороны. Но в газетах велено печатать список целиком, подкрепив его результатами «из первых уст» — на примере опрошенных крестьян, которых кормят, поят и дают койко-место, заодно взяв расходы на их отправку дальше на себя. Когда губернатор закончил, я пустился в размышления на тему «как оно могло бы быть», описав худший сценарий — это когда проблема замалчивается, действий не предпринимается, а переселенцы устраивают «пугачевщину» по всему Уралу от голода и безысходности. Это тоже попадет в газеты — на лучшее ориентироваться нужно, ибо только так мы придем к светлому будущему, но делать акцент на худшем тоже важно, иначе народ будет требовать физически недостижимого идеала. Немножко запугивания будет в самый раз!
Далее состоялась короткая сессия вопросов и ответов — я снова рассказал «легенду о Сибирии», байку про индийский экзорцизм и подтвердил, что мои чувства к Маргарите Прусской не угасли. Грустно — у нас тут гуманитарная катастрофа, а вопросы задают такие, будто ничего и не случилось!
Пресс-конференция закончилась уже в сумерках, и, выпив кофе с сушками, я отправился заниматься тем же, чем занимался с самого пребытия в Оренбург — объезжать лагеря переселенцев, что как ни крути полезно. По всему Уралу богачи, как ни странно, начали «поститься» в обход православных канонов, не стесняясь делиться своими запасами с «беженцами». Уж не знаю, всегда местные такими молодцами были, или я что-то такое сломал в общественном сознании, что как минимум на пути моего следования власть и капиталы имущие вдруг вспомнили о том, что вокруг них такие же православные люди, заслуживающие куска хлеба «с барского стола».
Очень надеюсь на второй вариант.
Глава 22
Худший мой день за всю историю пребывания в этом мире закончился к трем часам ночи — для продолжения пришлось бы будить и так натерпевшихся переселенцев, которые в режиме «палаточного лагеря» режим несколько утратили, но в такой поздний час бодрствующих уже не осталось. В свете дотлевающих под полевыми кухнями и котелками костров, на фоне звездного неба, были видны фигурки следящих за порядком солдат и полицейских. По дорогам сновали груженые телеги — за короткие ночные часы нужно успеть поставить в лагеря припасы, одежду для износившихся, свежие маски и растворы «Сибирия» — по утрам и вечерам, с непременными молитвами, всех жителей лагерей теперь подвергают полосканию горла. Народ это дело очень уважает — раствор на вкус мерзкий, а значит реально помогает. Ну и мое участие сказывается — цесаревич за пользу препарата ручается!
Второе, что очень уважает народ — это неограниченный доступ к бесплатному, сладкому (едва ощутимо, но все же), горячему чаю — он непрерывно варится в больших котлах. Это тоже без меня придумали — я бы не догадался, потому что нифига в организации таких лагерей не понимаю. Раньше не понимал — теперь, после череды «инспекций», понимаю очень неплохо.
Дрожки остановились у губернаторского дома — в гостевом домике Николай Алексеевич разместил два десятка «беженцев», еще столько же взял на работу — немного помогают по хозяйству, без особой на то нужды, чистая благотворительность. Сам он составлял мне компанию весь этот морально тяжелый день. Я бы отпустил его спать — заслужил, потому что он в таком режиме полтора месяца работать вынужден — но не нашел благовидного предлога, потому что губернатор просто мастерски давил зевки.