Главная роль 7

Короче — как ни крути, а выгоды от добрых отношений с Данией для нас несоизмеримо меньше, чем ей — от нас. И жаба душит, и чисто по-человечески грустно, и своим мне ответить на неудобные вопросы формата «а зачем оно вообще?» по сути нечем, кроме грустной улыбки и красноречивого взгляда на имеющиеся в моем кабинете фотографии Дагмары и Ксюши. Благо народ с пониманием, и мое право на хорошую атмосферу внутри семьи не оспаривают. Да и обходится-то меценатство в пользу датчан в сущие копейки — можем себе позволить хоть на полное обеспечение их взять, но это уж дудки: давайте хоть как-то «баланс» пытаться уравнивать.

Кристиан в стремлении «уравнивать» очень старается, потому что нет чести в принятии «подачек». Жаль, что не видит он «чести» и в участии в войне. Это я понять могу, и даже немного завидую — очень не хочется гнать миллионы подданных на пулеметы и под артиллерию, но придется, потому что Российская Империя не может себе позволить лежать на печке и трескать кулебяки. Соседи-с очень сильно мешают, так и норовят кулебяку потравить, а в окно швырнуть кирпич. А на улице вообще-то холодно!

Вздохнув, я отложил и вторую папочку. Столько бессмысленной работы чисто чтобы Вдовствующая Императрица Мария Федоровна не капала мне на мозги!

А еще Оскар есть со своей Швецией. Вот тут союз выглядит прямо очень вкусно, но я не устаю напоминать себе о том, что на долгой дистанции наши интересы станут взаимоисключающими. Неизбежного врага давить нужно пока он маленький и слабый, а не дожидаться его «набухания» от участия в Большой войне на правильной — это которая побеждает — стороне.

Допив чай, я принялся смотреть в окно и набивать трубку табаком. Серенькое, роняющее на наш бренный мир мелкую водяную взвесь небо не добавляло настроения.

— Может еще чаю, Георгий Александрович? — спросил мой верный «дядька» Андреич, сидящий у трещащего камина в паре метров от меня.

Старенький уже совсем, надо полагать — болит много чего, но отправишь на заслуженную пенсию — от тоски сразу и помрет. Благо личных обязанностей у моего главного камергера не много, чисто командовать да правильность выполнения приказов контролировать. Ну и в поездки время от времени его с собой беру, чтобы не зачах и чувствовал свою полезность — Андреичу это очень важно.

— Вода туда — вода сюда, — отмахнулся я. — Надоело всё, дядька. Такое чувство порой возникает, что вместо союзников у меня одни дети малолетние — ругаются, капризничают, игрушки да сладости в виде дотаций и прочего добра клянчат, а сами… Ай, чего уж тут, — вздохнув, я принялся раскуривать трубку при помощи поднесшего спичку лакея Петьки.

— Трудитесь и трудитесь, аки пчела, — сочувственно вздохнул Андреич. — Отдохнуть бы вам, Георгий Александрович.

— Покой нам только снится, — ответил я.

— Кокетничаете, — проницательно заметил старик.

— Отчасти, — улыбнулся я, выпустив клуб дыма. — Усталость побеждается сменой деятельности, с этим у меня проблем нет. А вот то, что вокруг самодовольные кретины — это, к сожалению, правда. И ладно бы самодовольство и кретинизм были так сказать исключительно личностными характеристиками — мне с ними детей не крестить, можно и смириться — но они же позволяют этому влиять на такие дела, где нужно четко видеть реальность и осознавать последствия. Вот это мне, дядька, очень обидно — мне же этих потешных идиотов однажды давить придется. Вот кайзер наш милый, к примеру, добрый мой кузен и шурин, — поморщившись, я затянулся.

— Чего он? — спросил Андреич.

— Многовато инициативы проявляет, — поведал я. — С Францем нашим Иосифом по телефону долгие беседы имеет, в Азию большие такие пакеты документов да инструкций своим тамошним ставленникам шлет. Муцухито письмо прислал третьего дня — немцы прощупывают почву на предмет влезания с помощью японцев в мои сферы влияния. Большой он, Китай, и людей в нем много, оттого всем его хочется. Благо японцы с реальностью дружат посильнее немцев, понимают, что тот, кто процветание им обеспечил, тот и «обнулить» его не постесняется — чисто от большой человеческой обиды на то, что ручная зверушка вздумала укусить кормящую руку.

Подумав, Андреич осторожно спросил:

— Полагаете — не врут, Георгий Александрович?

— Если бы только Муцухито такое письмо прислал, можно было бы заподозрить япошек в коварстве, — улыбнулся я, затянулся, выдохнул и продолжил. — Но о том же самом мне писали Рама, Ее Величество Императрица Цыси, индусы из лояльных нам районов и все, кто находятся между нами и Индией — сухопутный коридор там вкусный, а главное — через него можно у нашего так сказать мягкого подбрюшья проблемы создавать руками местных жителей. Но это все ерунда — главное, что наши глаза и уши в оккупированном магометанами Цареграде доносят о долгих разговорах Высокой Порты с немецким посланником — этот наивный приезжает «инкогнито», но не узнать человека такого уровня невозможно. Вот последнее меня сильно напрягает — не хочет Вильгельм, чтобы мы древнюю столицу Византии освобождали да проливы держали.

— Каков мерзавец, — укоризненно покачал головой Андреич.

— Сильные мы очень стали, дядька, — подвел я итог. — Сильных боятся и ненавидят. А когда «боятся и ненавидят», носители этих эмоций как правило стараются объединиться и источник страха и ненависти придушить к чертовой матери. Если мои худшие опасения подтвердятся, придется нам воевать в одиночку со всей Европой — япошки немного помогут на Тихом океане, но туда особо никто и не полезет, сосредоточив все силы в этой части мира.

— Еще одна Крымская война, — горько вздохнул загрузившийся такими плохими новостями Андреич.

— Еще одна, но исход ее не предрешен, — подбодрил я его. — Предупрежден — значит вооружен! Я не повторю ошибок Николая, а буду готовиться к самому худшему сценарию, — выстучав пепел из трубки, я решил. — Вели чаю все-таки, да погорячее — зябко у них тут, выродившихся викингов.

— Стёпка, чаю, да погорячее! — рявкнул Андреич в раструб связывающего мой рабочий вагон с вагоном-кухней устройства.

* * *

Платье на Ксюше было нестандартного фасона — восьмой месяц беременности все-таки.

— Тебе нужно беречь себя, — с умиленной улыбкой пожурила ее Дагмара.

Вокзал Копенгагена, как и всегда при моем прибытии сюда поездом, был набит битком. Поцеловав ручку сестре, обнявшись с Кристианом — к большой радости его подданных и под вспышку фотоаппарата — я приложился к руке отстраненно смотрящей куда-то внутрь себя Аликс.

Ксения зачем-то ее притащила. Как трофей боевой или породистого питомца несчастную женщину использует — всюду требует себя сопровождать, и на людях изображать добрых подруг, видя в этом для себя как нехорошее удовольствие (типа милосердие проявляет, делая объекту причинения сомнительного добра только хуже), так и медийную пользу — вот, приняла «беженку», личной подругой сделала и всячески заботится. Ну а я не полезу — надо оно мне? Регламент отработал и хватит.