Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам
Шрифт:
Этот вор даже вынул «пятизарядный шпайер», чтобы отстреляться, так как очень надеялся, что у него есть ещё «шанец жить». Но тут неожиданно набежала многолюдная толпа.
«И я себе пошёл, как какой-нибудь ферть.Скинул джонку и подмигнул с глазом:«Вам сегодня не везло, мадамочка смерть?Адью до следующего раза!»»Конечно, такой неожиданный жаргон и воровская тематика произвели фурор. А Сельвинский прочёл (на этот раз с цыганским акцентом) ещё одно стихотворение:
«Нночь-чи?Вполне возможно (точных сведений об этом нет), что Сельвинский читал и стихи о своём поколении, написанные в 1921 году («Двадцатилетние»):«Мы, когда монархии ухабы бахали,
«Мы, когда монархии ухабы бахали,Только-только подрастали, но средь всяких «но»,И нервы наши без жиров и без сахараЛущились сухоткой, обнажены, как нож.Это мы в контрразведках за дело – не делоСлушали икотку и шейный хруст.Это мы в Чека и в Особых отделахЧёрной кровью смолили Русь…Жгли, засекали, но слыли героями,А теперь средь этих макинтошей и панамМы только уголовники, криминалоиды,Рецидивисты, бандиты, шпана!Товарищ! Довольно нам портняжить на верфях!Бросьте вдувать в паровозы вой!Подобру, по-здорову почините-ка нам нервыИ наладьте нас, как любой завод.Чтоб мы научились смеяться и плакатьИ хоть как-нибудь сжаться в гражданский круг.Пускай обывателями, но не цепной собакой,Которую науськивают на всякую икру!»На фоне стихов, которые читали другие участники поэтического состязания (а многое из того, что тогда читалось, было публике хорошо знакомо), то, что прочёл Сельвинский, прозвучало неожиданно и очень по-новому.
Всю свою жизнь Илья Львович Сельвинский гордился той нелёгкой своей победой в поэтическом соревновании. Победой над самим Маяковским!
Но если вспомнить, как и для чего был организован первый подобный конкурс в феврале 1918 года, когда «королём поэтов» стал Игорь Северянин, можно предположить, что и на этот раз известные поэты просто решили немного подзаработать. Всю славу и «королевские» почести отдать безвестному стихотворцу, а деньги разделить между остальными участниками поэтического состязания.
К сожалению, документальных свидетельств, которые подтвердили бы или опровергли подобное предположение, нет. Но это не означает, что его вообще следует сбрасывать со счетов.
Таланты других
3 апреля в Пролеткульте состоялся диспут на тему «Футуризм сегодня», на котором Маяковский вновь зачитал фрагменты из поэмы «Про это». Когда вновь раздались реплики тех, кто не понял прочитанных строк, поэт сказал:
«Первое, на что я обращаю внимание товарищей, это на их своеобразный лозунг «не понимаю». Попробовали бы товарищи сунуться с этим лозунгом в какую-нибудь другую область. Единственный ответ, который можно дать: «Учитесь»».
И эти слова произносил поэт, который сам не желал не только учиться чему-нибудь, но даже книги читать.
А находившийся за рубежом страны Советов Сергей Есенин написал письмо одному из своих друзей. В нём речь шла об Айседоре Дункан (он называл её Изадорой). Ванька, которого упоминул поэт, это Иван Старцев:
«Изадора прекраснейшая женщина, но врёт не хуже Ваньки. Все её банки и з'aмки, о которых она пела нам в России, – вздор. Сидим без копеечки, ждём, когда соберём на дорогу и обратно в Россию».
Илья Шнейдер:
«Для выезда в Москву нужны были деньги.
Айседора… отправилась к владельцу художественного магазина, большому поклоннику её искусства, и рассказала ему о заложенных картинах Каррьера. Тот купил их у Дункан по настоящей стоимости. Продана была также вся мебель из дома Айседоры на Rue de la Pompe, 103…
– Что мы будем сегодня есть? – весело спрашивала Айседора. – Эту софу или этот книжный шкаф?»
А в стране Советов 6 апреля 1923 года отмечали 20-летие режиссёрской и 25-летие актёрской деятельности Всеволода Мейерхольда. Ему было присвоено звание народного артиста республики.
В эти же дни произошло знакомство Маяковского с одним из учеников Всеволода Эмильевича, молодым режиссёром Сергеем Михайловичем Эйзенштейном, который впоследствии написал:
«– Ах, вот вы какой! – говорит громадный детина, широко расставив ноги. Рука тонет в его ручище. – А знаете, я вчера был весь вечер очень любезен с режиссёром Ф., приняв его за вас!»
«Режиссёр Ф.» – это, скорее всего, Николай Михайлович Фореггер (Фореггер фон Грейфентурн). С ним мы уже встречались, когда говорили о созданной им в Москве экспериментальной мастерской «Мастфор» («Мастерская Фореггера»). Это он ставил в театре Сатиры сатирические пьесы Маяковского. А Сергей Эйзенштейн в тот момент ещё только начинал становиться на ноги:
«Я уже не хожу по чужим театрам, а сам репетирую в собственном – пролеткультовском. Передо мной – редактор «Лефа» В. В. Маяковский, а я вступаю в это только что создающееся боевое содружество. Мой собственный спектакль ещё не вышел в свет, но дитя это настолько шумливо уже в самом производстве и столь резко очерчено в колыбели, что принято в Леф без экзамена…
Так или иначе, премьеру «Мудреца» – мою первую премьеру – первый поздравляет бутылкой шампанского именно Маяковский…
До сих пор неизгладимо в памяти: Громкий голос. Челюсть. Чеканка читки. Чеканка мыслей. Озарённость Октябрём во всём».
«Мудрец», о котором говорил Эйзенштейн, это спектакль по пьесе Островского. О нём оставил воспоминания Борис Бажанов:
«Эйзенштейн в то время руководил Театром Пролеткульта.
Взяв пьесу Островского «На всякого мудреца довольно простоты», Эйзенштейн превратил её в разнообразный балаган: текст к Островскому не имел почти никакого отношения, актёры паясничали, ходили по канату, вели политическую и антирелигшиозную агитацию. Не только постановка, но и текст были Эйзенштейна. К сожалению, ничем, кроме большевистской благонадёжности, текст не блистал. Повергая антисоветских эмигрантов, актёры распевали:
Мы были люди,А стали швали,Когда нам зубыПовыбивали.А для антирелигиозной пропаганды на сцену выносили на большом щите актёра, одетого муллой, который пел на мотив «Аллы Верды»:
Иуда коммерсант хороший:Продал Христа, купил калоши.