Главный фигурант

– Спустишься, напугаешь – будет тебе все, что захочешь. Бродяг нельзя пугать, капитан. Но ты не переживай. Говорят, через два года их должно стать в два раза меньше.

Выглянув из-за угла, Федул, обернутый в красный бушлат МЧС, как конфета в фантик, вышел на улицу и трусцой засеменил к киоску по продаже сигарет. Куртка оказалась на несколько размеров больше, и теперь, чтобы не чувствовать себя так же, как утром на Петровке, Олюнину приходилось запахивать ее, как халат.

Из киоска только что вышла девушка лет шестнадцати, и из-под ее шапки из чернобурки свисали пряди светлых волос. Она поболтала в киоске по телефону – Олюнин хорошо видел это из-за угла, взяла с прилавка пачку сигарет с пакетиком конфет и вышла на мороз.

В такую погоду лучше всего носить не сапожки на шпильке, а теплые сапоги на толстой платформе. Но молодость сама диктует погоде моду. И эта куртка чуть ниже бедер – тоже дань ей.

Оглянувшись, Олюнин насадил поглубже шапку и двинулся следом.

Вот она перешла трамвайную линию. Прошлась вдоль дороги, неуверенно поднимая руку пролетающим мимо машинам...

Кажется, поняла, что это бесполезно, повернула в сторону и врезалась в лесопосадки. Сквозь стыдливо прикрывающиеся ветвями деревья за парком виднелись огни высоток. Пять-семь минут пешего ходу. Бесплатно.

И она быстро пошла по протоптанной за день тропинке. За ночь дорожку снова занесет, а утром, когда сиреневое утро встретит первые перезвоны трамваев, ее вновь начнут утаптывать.

Парк в этом районе Москвы плох тем, что, войдя в него, перестаешь ориентироваться в пространстве. Есть огни впереди, есть огни позади. Под ногами – твердь, но стоит ошибиться, и нога тотчас проваливается по самое колено. Убегать от кого-то в таких условиях, да еще в сапогах на шпильке – безумие.

Ориентироваться приходится только по огням. По сторонам, всюду, куда хватает зрения, – тьма. И синее небо над головой, усеянное крошевом звезд.

Но все это не так тревожит, потому что ходу до высоток – пять-семь минут. Ну, десять, коль скоро на ногах «шпильки»...

По этой тропинке могут идти гуськом человек сто, и каждый из них даже не будет подозревать, что кроме него в том парке есть кто-то еще.

Когда до огней оставалось около сотни метров, а до девушки не более двадцати, Олюнин сунул руку в карман и сжал в ладони холодную, как сосулька, рукоять ножа...

Глава семнадцатая

Они вернулись, сделав два безнадежных круга по Садовому кольцу, на Дмитровку. К Шустину на посту привыкли до того, что Кряжину уже не нужно было произносить: «Он со мной». У Сидельникова же документы проверяли и каждый раз спрашивали: «К кому?»

– Да с ним я, с ним, – всякий раз указывая на широкую спину советника, повторял капитан.

Сидельникова следователь усадил к телефону принимать информацию, которая поступала в его кабинет каждые три минуты, сам же велел Шустину установить на окно чайник.

Кряжин не надеялся, что Олюнина удастся задержать скоро. Было время и причины убедиться в том, что он имеет дело с человеком изобретательным и думающим. Олюнин, без сомнения, часто шел на риск, но этот риск всегда оказывался оправданным. Это и разбой на Знаменке, и побег из МУРа, и умение быстро находить общий язык и забирать вещи у тех, кто никогда не расстался бы с ними, окажись в собеседниках кто-то другой.

– Да, слушаю! – глядя на портрет Ломброзо на стене, говорил опер. – Нет, не Кряжин. Говорите, я записываю. Так... Так... Это все? Маловато. Продолжайте поиск. – Развернувшись к Кряжину: – В районе Житной задержали двоих мужиков в красных куртках. Один член сборной России по бадминтону, второй итальянец, следовавший с экскурсии.

– Скажите, Шустин, – молвил советник, прихлебывая из дымящейся ароматом кружки. – Почему вы решили работать в области криминальных новостей?

– Я ничего не понимаю в политике, – признался тот.

– Получается, вы понимаете в криминале. Тогда почему вы в своей рубрике описываете не преступный мир, а критикуете власть за неумение с ним бороться? Предложили бы свои, эффективные, способы, а?

– Да, слушаю!.. Чего? Кто? Вы ориентировку читали? Хорошо читали, внимательно? Там указано, что Олюнин – лидер армянской диаспоры?! Иди работай!..

– Причина г’асцвета кг’иминала в Г’оссии кг’оется именно в неумении власти с ним бог’оться. Я не должен пг’едлагать ноу-хау. Я – жуг’налист, г’епортег’, освещающий события. Ведь именно власть запг’етила пг’ессе описывать события, пг’оисходящие во вг’емя совег’шения тег’г’ог’истических актов.

– Во время их совершения, Шустин. Потому что такие вот далекие от истины репортеры, как вы, рассказывают о действиях властей, а террористы в это время смотрят телевизор и встречают группу «А» на входе. Откуда у вас такая тяга к критике? Скажите честно, Степан Максимович, зачем вам этот репортаж о Разбоеве?

– А я тебе говорю, что не каждый, кто в красной куртке, – Олюнин! Красную куртку он мог поменять на сало, а сало на зеленую куртку! Вы ищете бомжа в драных ботах и майке с надписью «Спартакиада народов СССР»... Чего?.. А вот если под красной курткой сиськи, то это не Олюнин, а как минимум – Олюнина! А нам нужен тот, у кого рожа небрита и зубы гнилы! Работай!..

– Вы когда-нибудь хотели г’асследовать дело, которое пг’ославило бы вас? Вас никогда не волновало, что говог’ят о вас за вашей спиной?

– Нет, не волновало. Я и без этого достаточно высокого о себе мнения, Шустин. И каждое мое дело – важно и сложно, но к тому, что я расследую их, все привыкли. Вы не обратили внимания, что человек по фамилии Кряжин проходит в любое учреждение, не вынимая удостоверения, а вас и Сидельникова тут же тормозят на входе?

– Это потому, что ни капитан, ни я еще не сделали своего дела.

– Как фамилия? Балюнин? Балинин? Ах, Малинин... Уже тепло... Повесь трубку и иди работай!!

– А почему вы решили, что дело Разбоева – ваше? Шустин, вы ошиблись. Это мое дело. Вы сидите в своем кабинете, иногда встречаетесь с подозрительными личностями, подкупаете милиционеров, вас дурачат, и при этом вы полагаете, что проводите собственное независимое расследование. Шустин, чтобы расследовать дело, нужно собирать окурки, нюхать запах изо рта трупа, ходить по подвалам по колено в воде и соскребать со стен остатки мозгов. И при этом еще бороться с теми людьми в погонах, кто мыслит точно так же, как вы, Шустин, и мешает работать. Вы с нами трое суток. И вы уже прокляли тот час, когда забыли свой портфель на прилавке киоска «Сюзпечати». Это погоня за дешевым авторитетом, Шустин, а не за славой.

Шустин не стал спорить. Что для русского привычно, то для немца – погибель. Следователь смотрит на процесс своими глазами, репортер – своими. А потому согласия между ними не будет никогда. Кряжин слишком... как он говорит? – «Я не знаю ни одного специалиста в узком смысле, чтобы он не был идиотом в широком смысле того же слова».

Вот Кряжин и есть тот самый узкий специалист. Ему никогда не понять, чем занят мозг журналиста. Слава следователя и слава человека мира прессы – не одно и то же.