Главный фигурант

Поглядывая, как несколько бабок предлагают журналисту препараты от сердца – именно люди, нуждающиеся в таких препаратах, прибывают к трупу первыми и в добровольном порядке, – советник приблизился к оперу. Тот невозмутимо пережевывал жвачку и отвлекся от взглядов по сторонам, лишь когда понял, что понадобился Кряжину.

– Что скажешь?

– Два ножевых. Один в грудь, второй в живот. Все по правилам давно начавшейся игры, – буркнул Сидельников. – Вот только никто не звонил жертве домой. Телефон просто похитили. Как и деньги.

– Это все?

– Вон та старая, – Сидельников незаметно кивнул на стоящую в компании себе подобных старушку, – видела Вождя. И утверждает, что Вождь виделся ей еще раньше. «Только тогда, внучек, он был без пледа со зверушками, а в «кожаной куртке». В «кожаной» – она сказала. Но я бы не ставил на ее откровения. Ей семьдесят три года.

– Откуда знаешь? – блеснул огоньком в глазах советник.

– Я ее три раза спрашивал. На третий и вспомнила.

– Где живет? – уже потянувшись к стайке говоруний, автоматически поинтересовался Кряжин.

– На Парусном проспекте, в восьмом доме.

Он остановился как вкопанный и тут же увидел озаренные запоздалой догадкой глаза сыщика.

– Не успел, – насмешливо отсек предполагаемую реплику муровца советник.

Сидельникову стоило догадаться раньше. Парусный проспект, являющийся маленькой морщиной на челе Северо-Восточного округа, был той самой улицей, куда Шустин возил Мишу-Федула. А место сегодняшнего убийства располагалось в пяти минутах ходьбы от восьмого дома на Парусном проспекте, где журналист ждал Олюнина.

Капитану было невозможно увидеть лицо Кряжина. Сыщик сидел за рулем, вел машину, однако представлял лицо человека, сидящего рядом. Глаза у следователя опять наверняка горят странным, пугающим многих огнем, губы чуть сжаты, черты заострены. Сидельников сам был охотником и всякий раз, когда видел Кряжина в момент истины, удивлялся тому, насколько он схож с хищником, почуявшим дичь.

Каждый раз, когда Кряжин готовился поставить в деле точку и Сидельников становился свидетелем таких приготовлений, муровец понимал, насколько разные они люди. Да, делают одно дело. Да, оба готовы жертвовать ради него многим. Но то желание сделать невозможное, что жило в советнике, всегда приводило Сидельникова в восхищение и заставляло соглашаться с тем, что они – разные люди. Капитан так не может. Ему нужен отдых. Сон, еда. Это необходимо ему для того, чтобы почувствовать себя человеком, отойдя от дел. Кряжину сон, еда и отдых нужны для того, чтобы продолжать дело.

Вот и сейчас, помня, что в последний раз они сидели за столом, на котором стояла горячая пища, двое суток назад, Сидельников думает только о тарелке дымящегося борща. Он будет работать, но тарелка при этом всегда будет стоять у него перед глазами. О чем думает Кряжин?

Опер не выдержал и повернул голову.

И снова занялся дорогой, потому что уверился в том, что Кряжин сейчас думает только о квартире, которая находится в подъезде восьмого дома по Парусному проспекту. Тарелки с борщом в глазах следователя, как сыщик ни старался, он не разглядел. Этим они, наверное, и разнятся.

– Этот подъезд?

– Как вы угадали? – удивился Шустин.

– Я не гадаю. Я помню запись на кассете вашего диктофона, – сказал Кряжин. – Миша указывал вам на дом и просил подъехать ко второму подъезду. А вам велел спрятать машину за коммерческим киоском. За этим киоском, верно? – и Кряжин указал на грибок с разномастным товаром за стеклянной витриной.

– Девять этажей. Тридцать шесть квартир, – пожевав сигаретный фильтр, сообщил для Сидельникова еще одну новость. – Квартиру нужно искать начиная с пятого этажа. Итого – двадцать квартир.

Шустин промолчал, но опер не выдержал:

– Откуда вы знаете?

– Все та же запись. Я слышал на пленке, как Олюнин, выходя из машины журналиста, бормотал что-то насчет лифта. Как правило, люди – я имею в виду не инвалидов – начинают волноваться по поводу сломанного лифта, если им нужно попасть выше пятого этажа. Пять этажей – психологический барьер, обусловленный «совковой» привычкой: раньше все жили в пятиэтажках, и никто не волновался из-за лифтов. Не факт, конечно, но начинать, я думаю, нужно сверху.

Поднявшись на лифте до последнего этажа, они вышли, и Кряжин стал осматриваться.

Каждая из четырех дверей в специализированных магазинах стоила не менее пятисот долларов, установка видеоглазков, которые разглядел советник, столько же. И Кряжин стал спускаться.

– Я слышал, – осмелился вмешаться Шустин, – что наркоторговцы нынче вставляют такие двери. Олюнин мог быть в гостях у них...

Чужая валерьянка привела его в чувство, и он снова стал розоватым толстячком, любящим свою жизнь.

– Олюнин не наркоман, а алкоголик. В местах продажи наркотиков не торгуют спиртным, потому как наркоманы не пьют. И кого наркоторговцы в такие квартиры не впускают, так это бродяг из «серпентариев».

Восьмой этаж отличался от девятого, как Гарлем от Манхэттена. Четыре двери, и все имели такой вид, словно люди, проживающие за ними, ненавидели не только соседей, но и себя. Дерматин, местами драный, пуки ваты, торчащей из прорех, ручки, коими оборудуются уличные туалеты на приусадебных участках. В одной двери был «глазок». Но без самого «глазка», под которым нормальные люди понимают оптическое устройство, позволяющее рассмотреть прибывших. Просто отверстие, из которого тянуло гнилью, пропахшими самосадом обоями и из которого бил луч света – напротив двери было расположено окно квартиры.

Но Кряжин и тут задерживаться не стал. Спустился еще на этаж, а потом еще на один. Расположившись на восьмом, Шустин и капитан слушали, как советник звонит в чью-то квартиру, а после беседует. «Бу-бу-бу...» – неслась по подъезду степенная речь следователя. «Ба-бу-ба-ба...» – вторило ей эхо писклявого голоса жилички.

Поднялся Кряжин. Советник ткнул в покосившуюся табличку с облезшей позолотой – «66». До сатанинского числа не хватало всего одной шестерки. Впрочем, как уверил Кряжин со слов жилички, это никак не мешает хозяевам квартиры превращать жизнь второго подъезда дома в ад.

– Однокомнатная, – привычно стал вспоминать планировку квартиры в подобном доме капитан. – Налево – совмещенные ванная и туалет. Прямо – кухня. Направо – комната в семнадцать метров. На стене напротив окна ниша, в которую может запросто поместиться два человека. В такой мы брали Зайнулина и Скока.

Шустин вздохнул. «Брали...» После предыдущего посещения аналогичной квартиры у него остались неоднозначные впечатления, в безграничности фантазий обоих спутников убедиться он уже успел, и теперь с замиранием сердца ждал, что будет дальше. Уверовав в способности Кряжина и Сидельникова, получить увечья он не боялся, однако чем дольше их «следственная бригада» перемещалась по Москве, тем журналист неуютнее себя чувствовал. Готовящийся репортаж распадался на десятки обрывков, связь между которыми находил лишь сам Кряжин. Так получатся скорее дневниковые записи, нежели целостный рассказ.