Глаз разума

У Энн Ф. прозопагнозия и топографическая агнозия носят генетический семейный характер. Но эти же расстройства (как и другие формы агнозии) могут возникнуть в результате инсульта, опухоли, инфекции или травмы мозга – или же, как у доктора П., вследствие такого дегенеративного процесса, как болезнь Альцгеймера, если она поражает соответствующую область головного мозга. Джоан К., еще одна больная, описала в письме мне собственную историю. В раннем детстве у нее была диагностирована в правой затылочной доле опухоль, которую удалили, когда Джоан было два года. Естественно предположить, что ее прозопагнозия является следствием либо опухоли, либо операции. Окружающие часто неверно истолковывают ее поведение. Она пишет мне: «Говорят, что я грубая, что я не от мира сего или, по мнению психиатра, страдаю душевной болезнью».

Получая все больше и больше писем от людей с прозопагнозией или топографической агнозией, я убедился в том, что «мое» зрительное расстройство является не только моим и, надо думать, поражает людей на всех континентах земного шара.

Для людей исключительно важно узнавание лиц. Подавляющее большинство из нас способно идентифицировать тысячи лиц или сравнительно легко найти в толпе знакомое лицо. Для того чтобы различать лица, нужен особый навык, и этим навыком владеют не только люди, но и другие приматы. Как, однако, выходят из затруднительного положения люди, страдающие прозопагнозией?

За последние десятилетия мы многое узнали о пластичности нашего головного мозга, о том, что какая-либо часть или система мозга могут перенимать функции пораженной части или системы. Тем не менее этого не происходит при прозопагнозии или топографической агнозии, которые не излечиваются, не исчезают сами собой и даже не сглаживаются с возрастом. Поэтому людям с прозопагнозией следует проявлять изобретательность, следует вырабатывать особые стратегии и придумывать способы, как обойти поразивший их дефект. Таким больным приходится узнавать людей по особым приметам – будь то форма носа, борода, очки или определенная одежда 32 . Многие страдающие прозопагнозией люди распознают людей по голосу, осанке или походке. Важны также контекст и ожидания: например, профессор ожидает увидеть своих студентов в аудитории, служащий своих коллег – в офисе и т.п. Такая тактика – осознанная или подсознательная – становится автоматической настолько, что люди, страдающие легкой прозопагнозией, могут не знать о своем дефекте и очень удивляются, когда это выясняется во время тестов – например, при предъявлении фотографий знакомых им людей без вспомогательных признаков – без волос, бороды или очков 33 .

32

Самую замечательную и изобретательную реакцию на прозопагнозию продемонстрировал художник Чак Клоуз, известный своими гигантскими портретами. Сам Клоуз всю жизнь страдает тяжелой прозопагнозией. Но сам он считает, что именно это расстройство сыграло решающую роль в формировании его как художника. Он говорит: «Я не знаю, кто есть кто, у меня совсем нет памяти на лица людей в реальности, в трехмерном пространстве, но если я сделаю плоскую фотографию человеческого лица, то этот образ запечатлевается в моей памяти навсегда. У меня поистине фотографическая память на плоские изображения».

33

То же самое касается легкого дальтонизма или стереоскопической слепоты. Люди обычно не знают о своих «дефектах» и считают себя абсолютно здоровыми до тех пор, пока эти дефекты не обнаружатся во время рутинного офтальмологического осмотра или при прохождении медицинской комиссии.

Так, несмотря на то что я не способен узнать лицо с первого взгляда, я могу идентифицировать многое вокруг лица – я могу запомнить большой нос, ямочку на подбородке, кустистые брови или оттопыренные уши. Такие признаки становятся для меня опознавательными знаками, по которым я узнаю людей. (Думаю, что именно по этой причине мне легче узнать человека по карикатуре, нежели по безукоризненному портрету или по фотографии.) Я умею хорошо определять возраст и пол, хотя мне случалось и нелепо ошибаться. Мне намного легче распознавать людей по их движениям, по их «двигательному стилю». И даже если я не могу распознавать определенные лица, я тем не менее могу увидеть красоту лица и уловить его выражение 34 .

34

Однажды, когда я давал на радио интервью по поводу моей книги «Человек, который принял жену за шляпу», в студию позвонил человек и сказал: «Я тоже не узнаю свою жену». Он добавил, что эта неприятность возникла у него на почве опухоли мозга. Я назначил Лестеру К. встречу и провел его доскональное обследование.Лестер изобрел множество способов узнавания людей, но его очень угнетала неспособность улавливать красоту лиц. Он признался, что до опухоли был большим ценителем женского пола. Теперь же ему приходится судить о красоте по косвенным признакам, используя для этого несколько критериев: цвет глаз, форму носа, симметричность и т.п. Эти критерии он затем оценивает по шкале от единицы до десяти. Таким способом он может составить «ментальную гистограмму» красоты (как он это называет). Но очень скоро Лестер понял, что его гистограммы не работают и иногда до смешного противоречат прямому или интуитивному суждению о красоте, которое раньше так легко ему давалось.У большинства больных с прозопагнозией сохраняется способность различать выражения лиц, и такие больные сразу видят, счастлив человек или расстроен, настроен он дружелюбно или враждебно, несмотря на то что само лицо остается для них неразличимым и неописуемым. Наблюдается и противоположное явление: Антонио Дамасио описал больных с поражением миндалины (части мозга, ответственной за восприятие и ощущение эмоций), которым было трудно «читать» по лицам, судить обэмоциях людей, несмотря на то что эти больные вполне нормально различали и узнавали сами лица. То же самое бывает с больными, страдающими аутизмом. Темпл Грандин, страдающая синдромом Аспергера, говорит: «Я могу распознавать сильные переживания, явно написанные на человеческих лицах, но я не в состоянии различать тонкие нюансы и оттенки настроения. Я не имела ни малейшего понятия о том, что люди могут посылать друг другу сигналы глазами, и узнала об этом только из книги Саймона Барона-Коэна «Слепота мозга», которую я прочла в пятьдесят лет». (Несмотря на то что Грандин является «визуальным мыслителем» и может легко представить себе наглядно любую, самую сложную инженерную проблему, ее способность распознавать лица является много ниже средней.)Трудности социализации могут стать большой проблемой и при шизофрении, и Ён-Вук Шин с соавторами в предварительных исследованиях показали, что больные шизофренией испытывают трудности не только в считывании выражений лиц, но и в распознавании самих лиц.

Я обычно всеми силами избегаю конференций, больших собраний и вечеринок, так как знаю, что это может доставить мне беспокойство и поставить в неловкое положение, и не только потому, что я могу не узнать знакомых мне людей, но и потому, что я могу поприветствовать незнакомца, как старого друга. Подобно многим другим больным прозопагнозией, я избегаю называть людей по именам, так как боюсь ошибиться. Я полностью завишу в этом отношении от помощи других людей, которые одни только и могут уберечь меня от вопиющих ошибок.

Мне гораздо легче узнавать соседских собак, у которых характерные формы тела и окрас, нежели их хозяев. Если я вижу моложавую даму с родезийским риджбеком, то понимаю, что эта женщина живет в соседней квартире. Если я вижу пожилую даму с дружелюбным пойнтером, то понимаю, что она живет в противоположном конце моего квартала. Но если встречу тех же женщин без их собак, то пройду мимо, не узнав ни одну из них.

Сама идея о том, что «разум», субстанция нематериальная и летучая, может быть частью куска плоти, была невыносима для религиозного мышления людей семнадцатого века – отсюда дуализм Декарта и многих других мыслителей того времени. Однако врачи, наблюдая последствия инсультов и других поражений головного мозга, имели все основания подозревать, что разум тесно связан с мозгом. К концу восемнадцатого века анатом Франц Йозеф Галль предположил, что все мыслительные процессы происходят в нашем мозгу, а не в «душе», не в сердце и не в печени, как думали многие. Галль считал мозг совокупностью двадцати семи органов, каждый из которых отвечает за определенные способности. По Галлю, это способности восприятия (света и звука, например), когнитивные способности (память, мышление), моторные (двигательные) навыки, речь и язык – и даже такие «нравственные» качества, как, например, дружелюбие или гордость. За такие еретические взгляды Галль был изгнан из Вены и оказался в революционной Франции, где надеялся найти применение своим научным воззрениям 35 .

35

Преисполнившись решимости найти какие-то объективные подтверждения, Галль пошел еще дальше и попытался соотнести личностные и нравственные признаки индивида с формой черепа и с шишками на нем, используя метод, названный им «краниоскопией». Один из его учеников, Иоганн Шпурцгейм, начал популяризировать идеи «френологии» – лженауки, которая пользовалась определенным влиянием в XIX веке. Эти идеи оказали большое влияние на Ломброзо, создателя антропологии криминальных типов. Работы Шпурцгейма и Ломброзо давно развенчаны, но идея Галля о разделении и локализации функций в мозгу человека оказалась плодотворной и оказала большое влияние на медицинскую науку.

Физиолог Жан-Пьер Флуранс решил проверить теорию Галля, для чего удалял слои мозговой ткани у представителей фауны, преимущественно у голубей. Флуранс не обнаружил никаких доказательств корреляции специфических областей коры со специфическими функциями и способностями (вероятно, топорная технология Флуранса применительно к таким мелким птицам и не могла дать научно корректного результата). Сам Флуранс считал, что когнитивные нарушения, которые возникали у его подопытных голубей, отражали лишь объем удаленной мозговой ткани и не зависели от локализации оперативного вмешательства. Флуранс полагал, что то, что справедливо в отношении голубей, может быть отнесено и к человеку. Кора, заключил он, является эквипотенциальной и гомогенной, как печень. «Мозг, – говорил Флуранс полушутя, – секретирует мысль, как печень секретирует желчь».

Положение Флуранса об эквипотенциальности коры головного мозга господствовало в науке до шестидесятых годов девятнадцатого века, до появления работ Поля Брока. Брока провел вскрытие многих пациентов с моторной афазией и показал, что все они имели поражение, ограниченное левыми лобными долями. В 1865 году Брока произнес свою знаменитую фразу: «Мы говорим нашим левым полушарием». С тех пор идея гомогенности и недифференцированности мозга была раз и навсегда отвергнута.

Брока считал, что он открыл «двигательный центр слов» в определенной области левой лобной доли, в области, которую мы теперь называем зоной Брока 36 . Это открытие сулило новый тип локализации функций, нахождение истинной корреляции между неврологическими и когнитивными функциями внутри специфических мозговых центров. Неврология уверенно пошла по этому пути, находя все новые и новые центры разного рода. За «двигательным центром слов Брока» последовал слуховой центр слов Вернике, а затем зрительный центр слов Дежерина – все эти центры находились в левом, речевом полушарии. В правом полушарии был открыт центр зрительного распознавания образов.

36

В 1869 году Хьюлингс Джексон спорил по этому поводу с Брока, утверждая, что локализовать повреждение, приводящее к потере речи, и локализовать речь – это отнюдь не одно и то же. Джексон, по мнению многих специалистов, проиграл этот спор, но он был не единственным, кто возражал Брока. В своей вышедшей в 1891 году книге «Об афазии» Фрейд предположил, что использование языка требует работы множества связанных между собой областей мозга и что зона Брока является лишь одним из узлов обширной мозговой сети. Невролог Генри Хед в опубликованном в 1926 году монументальном трактате «Афазия и семейные расстройства речи» яростно обрушился на «рисовальщиков диаграмм», как он называл исследователей афазии девятнадцатого века. Хед, как Хьюлингс Джексон и Фрейд, ратовал за не столь поверхностный и механический взгляд на речь.

Когда в девяностые годы девятнадцатого века была открыта агнозия, мало кто догадывался, что агнозия может быть избирательной, в частности на такие зрительно воспринимаемые объекты, как лица или среда обитания. И это несмотря на то что такие выдающиеся врачи, как Хьюлингс Джексон и Шарко, к тому времени уже описали больных со специфическими агнозиями на лица и территории, агнозиями, возникающими после повреждений в задних частях правого полушария. В 1872 году Джексон описал человека, который после инсульта в этой области мозга потерял способность «узнавать места и людей. Какое-то время он не узнавал жену и часто блуждал по городу, так как не мог найти свой дом». Шарко в 1883 году сообщил о пациенте, который обладал развитыми зрительным воображением и памятью, но потом одномоментно утратил то и другое. Как писал Шарко, этот больной «перестал узнавать даже собственное лицо. Недавно, находясь в пассаже, он едва не столкнулся, как ему представлялось, с другим человеком. Он чуть было не начал извиняться, пока не догадался, что это было его собственное отражение в стеклянной двери».

Тем не менее даже в середине двадцатого века многие неврологи еще сомневались, существуют ли в мозгу области, ответственные за категориально-специфическое восприятие. Что, несомненно, затормозило признание существования слепоты на лица, несмотря на многочисленные клинические подтверждения.

В 1947 году Иоахим Бодамер, немецкий невролог, описал трех больных, неспособных узнавать лица, но не испытывавших никаких затруднений в распознавании предметов. Бодамеру показалось, что такая избирательная форма агнозии заслуживает особого названия, и придумал термин «прозопагнозия». Он также предположил, что такой специфический изъян может быть вызван нарушением в той области мозга, которая специализируется на распознавании лиц. С тех пор дискуссии по этому поводу не стихают: существует ли особая система, предназначенная только и исключительно для узнавания лиц, или узнавание лиц является просто одной из функций более общей системы зрительного распознавания образов? Макдональд Кричли, весьма скептически отнесшийся к идее Бодамера о слепоте на лица, писал в 1953 году: «Представляется маловероятным, что человеческие лица должны относиться к особой перцептуальной категории, отличной от всех других пространственных объектов – одушевленных и неодушевленных. Есть ли какие-то признаки, касающиеся размера, формы, цвета или подвижности, которые бы настолько отличали человеческое лицо от других предметов, что препятствовали бы его идентификации?»

Однако в 1955 году английский невролог Кристофер Паллис опубликовал превосходное, детализированное и документально подтвержденное исследование своего больного А.Х., горного инженера из Уэльса, который вел дневник и смог представить врачу внятное и подробное описание своих переживаний. Однажды ночью в июне 1953 года А.Х., видимо, перенес инсульт. Он «внезапно почувствовал себя плохо после небольшой выпивки в клубе». У А.Х. появилась спутанность сознания, его отвезли домой и положили спать, но спал он беспокойно. Встав на следующее утро, он увидел, что зрительная картина окружавшего его мира разительно изменилась, о чем он так сообщил Паллису: