Глаза Сатаны

Демид неопределённо пожал плечами, хмыкнул со значительным видом.

– Я бывал в некоторых странах, Карпо. Видел, что там творится. И ничего нового не увидел. Народ везде забит и тянет всех этих вельмож на горбу, во главе с королями, султанами, гетманами, князьями.

– В церквах говорят, что это от Бога, Демид, – неуверенно протянул Карпо, перевернулся на спину, положил ладони под голову.

– Думаешь, князья церкви отодвинуты от кормушки? Ничуть не бывало! У этих князей ещё больше накоплено, чем у светских сильных мира сего. Те на войны, наряды и женщин уйму денег тратят, а те копят, сидят на золоте и выжидают. Вот только чего, этого мы знать не сподобились. Это тайна за семью печатями. Нас туда никогда не допустят, Карпо.

– Богохульствуешь, Демид! Услышал бы преподобный отец...

– Не ты ль ему об этом поведаешь? – усмехнулся Демид.

– Хрен он от меня это услышит, Демид! Пусть другого найдёт!

– Потому и откровенничаю с тобой, друг Карпо. Иначе тоска может заесть.

– Откуда у тебя такие мысли, Демид? Ядрёно молвишь.

– Эх! Встречал я как-то одного попа расстригу. Из москалей. Курянин. Многое он мне поведал про свою братию. Жуть! Вроде бы и в Бога они не верят, если их дела проследить. Хуже любого пана. И народишко свой, что на них трудится, мордуют ещё хлеще! Кровопивцы, одно слово!

– Не все же они такие, Демид! Есть и праведники...

– А как же, Карпо. Без этого никак нельзя. В любом деле находятся честные людишки. Но их не так много. Их мало замечают. Может быть, таких даже намного больше, но не они творят жизнь, Карпо.

– А что, люди ничего об этом не ведают?

– Почему? Ведают, да с амвонов совсем другое бают нам. И это сильно в наши души въелось. Трудно вырубить.

– Ты что, Демид? – в голосе Карпо слышались страх, граничащий с ужасом. – Может, ты в Бога не веришь?

– Как же, верю, Карпо. А в людей верить не больно охота. И в Библии об этом много говорено, говорил мне тот поп-расстрига. Да толку мало. Слишком сильно нас подмял Сатана под себя.

– Ну и страсти ты молвишь, Демид! Жуть берёт! Не охота и слушать.

– А мне ничего, Карпо! Я готов слушать умного человека. Одначе слушай, а свой умишко раскидывай. Оголтело ничего просто так в голову и душу не бери. Можно свихнуться не в ту сторону.

– Поди определи эту сторону? Не каждый сможет.

– Не просто, не каждый, а очень редко кто так сможет. Сколько бунтов восстаний бывало по белому свету. И чем они кончались? Или их топили в крови сильные мира, или сами главари превращались в кровопийцев народа.

– А Косинский? Чего он добивался, Демид?

– Вестимо чего! С Ракитным у него заминка случилась. Вот и надумал руками нас, дурней, поправить дела свои. Возвыситься до великих вельмож, думаешь, он не такой, как остальные паны? Просто кишка была тонка, хотел потолщить её с нашей помощью. Да не вышло у него.

– Ты, вроде, рад этому, Демид.

– Не то что рад, одначе не переживаю.

– Чего ж пристал к нему? Вроде жилось тебе в Сечи вольготно.

– Дюже панов схотелось пощекотать, душу потешить хоть немного. Уж больно они обнаглели, Карпо! Противно было.

– Гм. Чудной ты, одначе, Демид. И чего ты теперь задумал?

– Душа ещё горит, Карпо. Не успокоилась. Тянет меня ещё немного погулять по панским маеткам[2], пощипать их усы. Прямо что-то свербит внутрях.

– А Сечь? Мы ж туда прём?

– Сговорю немного казачков, и погуляем малость. Толку никакого, одначе душу успокою.

– Душегубы мы, Демид! Смертный грех на душах наших! Боязно!

– Паны ничего не боятся, Карпо! Вот и нам след их дорожкой двигаться. В Библии упоминается про то. Сказано: зуб за зуб, да око за око! Так что...

Друзья притихли. Карпо никак не мог успокоиться, а Демид отвалился и блаженно закрыл глаза, ловя лицом пятна солнечного света, пробивающегося через листву дерев.

Это был плотный казак с давней щетиной на лице, с отвисшими усами. Небольшие глаза серого цвета смотрели пытливо, настороженно. Прямой нос и чёткие брови делали его довольно привлекательным на вид. Он был среднего роста, но силой, как видно, природа его не обделила.

Карпо был постарше. Он был темноволос, с открытым взглядом карих глаз, худой, жилистый, усы носил покороче, а длинные руки, казалось, ему мешали. Он часто не знал, куда их деть. Лет ему было под сорок, но семьи до сих пор не создал, был недоволен этим, а теперь и вовсе не знал, что делать и куда податься.

Под вечер они оседлали коней, напоили, собрались, а Демид сказал:

– Пока до Сечи дотелепаемся, посетим несколько маетков. До Роси ещё далеко, сторожиться требуется. Времени на это должно хватить, Карпо.

– Мне б несколько сот злотых, и я б обзавёлся бы семьёй, – мечтательно изрёк Карпо. – Думаешь, нам это удастся?

– Как получится, друг. Но, думаю, что вполне получится. На рожон переть не будем, жадность сдержим, тогда можно надеяться на успех.

– А ты не собираешься осесть на собственной земле, Демид?

– Что-то не тянет, Карпо. Кругом паны – загонят в долговую яму – тогда не выбраться, а трястись над каждой копейкой не по мне. Пождём немного.

Они неторопливо ехали по ночной дороге, высматривая огоньки хуторов и маетков.

После полуночи наехали на село, растянувшееся вдоль речки. Демид осадил коня, прислушался.

– Коль ребят не видать, разузнать бы, что за село, есть ли тут пан. – Демид до рези в глазах всматривался в темноту ночи. – Спустимся к речке. Коней напоим, прикинем немного, что делать.

– Село порядочное, Демид, – отозвался Карпо. – Вряд ли оно без пана или его войта. Да где его искать?

– Посмотрим, – неопределённо ответил Демид, слез с седла и повёл коня к реке.

Пока кони пили, казаки стянули сапоги, опустили взопревшие ноги в холодную воду и наслаждались приятным ощущением, расстелив для просушки благоухающие портянки.

– Поехали, Карпо, – молвил Демид и тяжело взобрался в седло. – Устал я что-то сегодня.

– Чего ты хотел, – оживился Карпо. – Последнее время было много дурных дней, а особливо ночей. На сеновал бы щас!

Демид не ответил, толкнул коня пятками и направился к чернеющим хозяйственным постройкам на околице.

– Хорониться не будем, Карпо, – молвил Демид. – Как вчерашней ночью поступим. Кони не заморены, легко укроемся до утра где-нибудь в буераке.

В ближайшей хате подняли мужика. Тот в страхе топтался у плетня.