Глаза Сатаны

– Этого никто не знает. Однако многие считают, что и за месяц не управиться им. Это и Фриц подтвердил, я интересовался у него.

– А не спрашивал разрешения на отлучку? Дней на десять.

– Думаешь отпустит? Вряд ли, Омелько.

– А что нам тут делать? Сидим без дела, и отлучиться нельзя? Спроси.

Фриц с удивлением уставился острыми глазами на Ивася, долго думал, а потом ответил решительно:

– Делать вам там нечего, казак Иоган. Вы можете понадобиться здесь в любое время. Возможно, скоро преподобный отец соизволит поехать в Амстердам. Тогда и вы там будете. Это и будет море, вернее его залив.

– Спасибо, господин, – поклонился Ивась и поспешил удалиться, боясь навлечь недовольство фон Грабенфельда.

Эта весть не очень обрадовала Омелько, а Демид заметил:

– Сидите себе и помалкивайте, а то вздумали побродить по чужим землям!

– Демид! Чего ты? Быть в таких странах, и не посмотреть их? – Ивась с возмущением уставился на казака, но тот лишь отмахнулся от юноши.

Прошло недели три и преподобный отец в самом деле собрался в Амстердам познакомиться с настроениями тамошних кальвинистов. Заодно воочию убедиться в силе сопротивлении испанским католикам. Баржа спешно приготовилась в плаванию.

Ивась тут же сообщил друзьям интересную весть.

– Плыть-то будем не по реке, а по каналу! До самого города! Будет, что посмотреть!

– Что там смотреть? – Демид лишь опустил концы усов ещё ниже.

– Только нам придётся вернуться по реке немного назад. По другому рукаву надо будет идти.

Однако вскоре преподобному отцу пришлось отказаться от своей баржи. В трюме образовалась течь, и её необходимо было заделать. Это требовало времени, и власти города предоставили в распоряжение епископа большую лодку, украшенную коврами и стягами, с одной мачтой и большим косым парусом.

В лодке было лишь два помещения. Их заняли преподобный отец и Фриц. Остальные могли располагаться, кто где найдёт место. А поскольку трюма в лодке не было, то приходилось трудно и неудобно.

– Зато на лодке мы быстрее дойдём до места, – заметил Ивась.

– Нам спешить некуда, – буркнул в ответ Демид. – Для нас это без надобности. Сиди себе и точи саблю.

Путешествие продлилось целую неделю. Гребцы дружно налегали на вёсла, ветер часто был попутным. И наконец они в городе. Он был весь пересечён каналами с бесчисленными мостами, перекинутыми через них.

В порту сгрудились корабли, где кипела бурная жизнь. Грузчики сновали по трапам туда и сюда с грузом на плечах. Катили сотни бочек, стояли откормленные большеногие лошади, запряжённые в огромные телеги.

– Вот это да! – восторгался Ивась видом огромного порта с его суетой и криками. Пахло морем, смолой, несло вонью корабельных внутренностей, а лес мачт в поперечинах рей рябил в глазах.

– Да! – согласился Омелько. – Такого я никак не мог себе представить. А моря вовсе и не видать. Где оно?

– Наверное, корабли заслоняют его, – отозвался Ивась с недоумением.

– А как же нам Его посмотреть? Для того и стремились к нему, – и Омелько обескураженно вертел головой.

– А тут, по-другому говорят, паны казаки, – заметил Ивась. – Я ничего не могу понять. Хотя иногда проскакивает похожее слово. Чудно это!

– Стало быть, тут другой народ живёт, – изрёк Демид. – Не немцы.

– Это точно, Демид. А жаль. Хотелось бы поговорить, разузнать всё. – Иван с сожалением оглядывался, глазея по сторонам.

– Оно тебе надо, Ивась? – отозвался Демид.

– Демид, что ты всё заладил? – Омелько недовольно посмотрел на друга. – Далеко не старик, а бухтишь, словно тебе лет восемьдесят.

Казак осуждающе посмотрел на Омелько.

– Не тебе меня учить, Омелько! Молод ещё!

Ивась сделал знак глазами, прося больше не злить Демида, но Омелько лишь недовольно скривился и отмахнулся.

Лодку оставили у причала, присматривать за ней поручили старшему матросу. Остальные, проводив преподобного отца в город, сами отправились искать ближайший кабак, искать себе места, где можно с интересом и приятно потратить деньги.

Ивась всё чаще стал задумываться над отношением к девушкам. Он уже заметил, что быстро забывает их, быстро охлаждается, а ещё они в ряде случаев просто раздражают его. Лишь первая, которая ублажала его, ещё оставалась в памяти. О ней было приятно вспомнить, помечтать.

Обратиться за советом с этим он стеснялся. Боялся, что его сочтут за слабака, и потому оставалось лишь пользоваться временной усладой, которая быстро приедалась, оставляя оскомину и неудовлетворённость.

Вот и теперь он с волнением ощущал потребностью в женском обществе, хотя знал, что это уже не будет занимать, интересовать или привлекать. И это жадное желание обладать и последующее быстрое пресыщение беспокоило и раздражало юношу.

Здешние девушки были ещё бесцветнее немецких, но перебирать было не из чего. Приходилось мириться с тем, что есть.

Он прислушивался к местному говору, уже различал знакомые слова, но понимать речь пока не получалось.

В подвалах, где ютились кабаки, было много матросов. Многие из других стран, их говор сильно отличался от местного и немецкого. Ивась присматривался и прислушивался, силясь вникать в их разговоры.

– Чую, что многие из матросов из дальних стран пришли, а ничего не могу узнать, расспросить. – Ивась опрокинул кружку с остатками пива и ударил ею по столешнице.

– Оно тебе надо? – мычал Демид, уже порядочно нагрузившись пивом и поглядывающий уже на девиц, готовых уловить малейший знак к сближению.

– Тебе не надо, а мне интересно. Омелько, тебе интересно?

– А как же! Это Демиду ничего не надо. Налился пивом, завалил девку, оно и хорошо. Мне и другое глянуть охота.

– Вот и я того же хочу, а Демид знай посмеивается да отнекивается, – и Ивась отвернулся, высматривая девку.

Они бездельничали все дни. Епископ всё совещался, то с церковниками, то с представителями местной знати и купечества. Он стремился побольше добыть денег для борьбы с католиками. А амстердамские купцы всё жмотничали, выторговывая для себя какие-то привилегии.

Вся эта мышиная возня проходила, минуя казаков. Они скучали. Денег у них было мало, а что без них сделаешь? Добыть было негде и приходилось целые дни шляться бесцельно по городу, глазеть на дома, каналы и людей, занятых собственными житейскими делами. Лишь получив очередной талер, они могли пойти в кабак и там развеять скуку и тоску.

И вдруг вся жизнь их неожиданным образом изменилась.

Друзья шатались по причалу, глазея на корабли и матросов в замызганных отрепьях. Настойчивый зов вначале не привлёк их внимание, но потом Ивась понял, что зовут их. Какой-то человек свешивался с поручней стоящего у причальной стенке корабля, и настойчиво приглашал их подняться на борт.