Глаза Сатаны

Матросы упорно готовились к войне, чистили мушкеты, пистолеты, сабли, готовили сети, крючья на случай абордажного боя, ядра и картечь. У кого были каски, нагрудники – чистили и их, полагая, что это избавит их от лишней пули.

Живописные берега острова проплывали вдали, маня прохладой, холодной водой речек и ручьёв, ароматом цветущих рощ, блеском ещё нетронутого золота. И, конечно, женщины! Это иногда ценилось дороже зелота!

Наконец за мысом открылась бухта. В глубине её белели домики Пуэрто-де-Кагуайя. И ни одного крупного судна, готового встать на защиту города.

Мак-Ивен прочитал сигнал флагмана: «Вперёд! К причалам!»

– Пушки к бою! – прокричал Мак-Ивен в рупор. – Заряжай ядрами!

Канониры бросились к орудиям. Дальнобойные кулеврины задвигали стволами, зачадили фитили, жаровни, полуголые матросы засуетились вокруг.

Флотилия неторопливо подходила к берегу.

– Команда на вёсла! – прозвучал приказ капитана.- Опередим всех! Призов больше захватим! Налегай!

С весёлыми шутками, смехом, возбуждённые люди исполняли все распоряжения, готовясь заполучить солидные доходы.

«Миньон» довольно скоро обошёл остальные корабли, тем более, что и шёл он за флагманом непосредственно.

Ширли лишь приветственно поднял руку, давая тем самым добро на первенство. Мак-Ивен ответил тем же, повернулся к рулевому, сказал:

– Приготовиться положить руль направо. Солт, поворот направо, приготовиться! Канониры, готовьсь!

Судно оказалось левым бортом к городу. Прозвучала команда. Кулеврины содрогнули судно, дым заволок борт, а ядра с шипением унеслись в город.

– Поворот налево! На брасах! Тяни! Приготовиться правым бортом! Пошёл на брасы!

Уже вблизи пристани, «Миньон» стал бортом к городу. Пушки опять дали залп. Тотчас загрохотали пушки «Хохотушки» и остальных кораблей. В двадцать минут небольшая казарма с двумя десятками солдат превратилась в дымящиеся развалины.

Шлюпки, полные вооружённых людей, уже неслись к причалам. Матросы стремились первыми высадиться и завоевать дополнительные доли. Это удалось двум шлюпкам с «Миньона».

Сорок весёлых матросов, опередив остальных на целую сотню саженей, вывалились на пристань и ринулись к самым богатым домам города. Никакого сопротивления оказано не было. Лишь в одном месте пожилой испанец отчаянно отбивался от наседавших Патрика и одного долговязого матроса.

Том с Ивасём бросились на помощь.

– Руби его, Патрик! – Том отчаянно кричал, видя, как Пат покатился от крыльца с раной в боку. – Испанская сволочь! Получай! – и выстрелил в испанца из пистолета.

Испанец упал, так и не выпустив из руки шпагу. Но рана была серьёзной – пуля раздробила ключицу, и двигать левой рукой он не мог.

Долговязый бросился добить испанца. Он уже замахнулся саблей, как Ивась отбил клинок, закричав:

– Брось его, чего добивать отчаянного?. Пусть живёт! Он смел и не испугался нас. Это стоит уважать!

– Сдурел ты, Джон! Это же враг! Он Пата приколол!

– Пусть живёт, не тронь его! Пошли в дом, там будет к чему приложить руки. Том, скажи ему!

– Пошли, этот испанец и сам подохнет! Что нам стоит. Оставь, Геб!

Тот плюнул в сторону испанца, Том склонился над Патом. У того была рана в боку, но не очень опасная.

Том поискал глазами, подозвал одного из матрасов посильнее:

– Арт, возьми Пата, а то он кровью изойдёт. Оттащи к шлюпке. Пусть перевяжут. Мы тебе оставим твою долю!

Из дома выскочила сеньора с негритянкой. Они бросились к испанцу, а англичане с Ивасём поспешили в дом, где тут же принялись отбирать ценности и искать деньги.

Испанка сама, вернувшись в дом с мужем, как пираты поняли, отдала все драгоценности и деньги, благодаря Ивася за заступничество. Тот смутился, поостыл. Оглядевшись по сторонам, определил, что дом действительно богат, а испанка сняла с себя золотой крестик с изумрудами, протянула Ивасю со словами:

– Пусть вам благоволит Христос и Дева Мария, сеньор! Возьмите в знак благодарности, прошу вас!

Ивась понял женщину, в недоумении глядел в её светло-карие глаза. Смущение охватило его всего, а она ещё сняла с пальца один перстень, другой и ещё сказала взволнованным голосам:

– Сеньор, всё равно это отберут, так пусть будет у вас! Вы проявили сострадание к страждущему, раненому, отвели руку убийцы! Возьмите, пожалуйста!

– Сеньора, это я обязан всё сдать в общую кучу, – пролепетал, сбиваясь, Ивась. – Лучше спрячьте себе.

– Джон, что ты тут делаешь? – пробегая крикнул Том. – Бери вещи и гони к причалу! Брось ты эту бабу!

Сеньора всё же успела сунуть два перстня в руку Ивася. Тот показал их Тому, спросил растерянно:

– Это куда, Том? Возьми, а то ещё потеряю. Давай узел!

Ивась поспешил выйти из дома, мельком увидел, что женщина проводила его глазами и удалилась за негритянкой, отведшей испанца в другую комнату.

Юноша испытывал двойственные чувства. Ему было стыдно за свой поступок, и в то же время благодарность женщины, её стойкость в этой трагической обстановке, изумила Ивася. Всё это не выходило у него из головы весь день.

Город переживал трагедию. Вопли и плач не смолкали. Две церкви города горели, из них выносили ценные предметы под вопли верующих и стенания священников. Все они были изрядно избиты, но продолжали молить пиратов не осквернять святыни.

Вечером на борту судна долговязый матрос не забыл обвинить Ивася в предательстве.

– Братва, этот сопляк посмел мне запретить прикончить испанца! Позор!

Мак-Ивен с любопытством посмотрел на долговязого, потом на Ивася, втянувшего голову в плечи. Усмехнулся угрюмо, спросил:

– Это верно, Джон?

Ивась обречённо кивнул головой. Ответить он не осмелился.

– С чего это ты так сделал, Джон?

Ивась долго молчал. Толпа с любопытством взирала на этот суд, ожидая, что предложит капитан. А тот повторил вопрос более жёстко, прикрикнул.

– Да уж больно понравился мне этот испанец, капитан! Храбро бился! Никто больше не осмелился, а он бился! Жалко стало такого храброго...

– Видали, братцы?! Вот какой у нас имеется благородный малый, – капитан усмехнулся, и в этой усмешке уже не было угрозы. – А ты, Длинный, чего ж не врезал этому утёнку по шее? Наука б была ему!