Глубокий тыл

И как что-то обдуманное, уже заранее для себя решенное, Анна высказала, что отныне берет на себя контроль за расклейкой плакатов, будет следить, чтобы их часто меняли, чтобы их было вообще немного. А лозунг должен быть и вовсе один. Пусть он висит на самом видном месте, например при входе на фабрику, чтобы рабочий по пути в цех знал, к чему его сегодня зовет партия.

При всей необычности этого предложения Северьянов почувствовал в нем здоровое зерно. Он сказал, что не возражает. Пусть на ткацкой все эти предложения осуществят, и, если получится хорошо, он будет рекомендовать опыт на другие фабрики.

— Эх, Анна, запутаемся мы все в твоих выдумках, — махнула рукой Нефедова.

— Не запутаемся, Настя, простое это дело, — уверенно ответила Анна. — Ты мужу на пару белья сколько, шесть с половиной метров берешь? Так? Слесаревские бухгалтеры арифмометр крутнут — и процент разом в солдатское белье превратится. Зато каждый будет знать, сколько он солдат одел. Разве худо?

— Демагогия, — не сдавался Слесарев. — Обычная демагогия. Кто о чем думает, а ты, Анна, только о том, чтобы по-своему сделать.

— А ты, Василий Андреевич, когда в баню будешь собираться, попроси жену, чтобы она тебе в чемоданчик вместо белья проценты уложила, — отпарировала Анна.

Все заулыбались. Слесарев взбычил свою квадратную голову, заиграл скулами.

— Разве вас, женщин, когда вы упретесь, переубедишь!.. Вот потому-то от вас и мужья бегают.

— Мужья? — На лице Анны появилось несвойственное ей болезненно-растерянное выражение. Но только на мгновение. И прежде чем кто-нибудь смог заметить эту перемену, она уже снова стала прежней. — Если ты меня, Василий Андреевич, имеешь в виду, то я своего сама выгнала. Не нужен мне такой. А вот твою жену, верно, пожалеть надо. Ты ее, наверное, не любишь, а выполняешь план на сколько-то там целых и десятых…

Анна настояла на своем. Со стен коридоров, с заборов и афишных тумб содрали многолетние наслоения плакатов. Новые наклеивали теперь лишь с ведома парткома, на определенных местах и через некоторое время обязательно заменяли другими.

Лозунг же вывешивали один. Броско написанный, он вытягивался над входными дверями. Его часто меняли. Можно было ручаться, что прочтен он каждым рабочим. И вот уже несколько дней лозунг этот призывал изготовить сверх плана тканей на пошивку десяти тысяч пар солдатского белья.

Даже сама Анна не предполагала, какая большая сила таилась в такой, казалось бы, несложной мере, как конкретизация показателей соревнования. Теперь, когда каждая ткачиха, принимая предпраздничное обязательство, знала, сколько она должна одеть советских воинов и сколько одевает каждый день, фабрика как-то сразу оживилась. Повысился интерес к результатам работы. В конце смен целые толпы стояли у досок с показателями, на которые недавно мало кто и взглядывал. Возродился индивидуальный учет. Появились листовки-«молнии». Началась ежедневная перекличка цехов.

Выработка фабрики круто полезла вверх. И вот когда ценою стольких усилий дело, казалось бы, наладилось и люди радовались, предвкушая победу в предмайском соревновании, на ткацкую фабрику «Большевичка» надвинулась новая и совсем уже неожиданная беда.

По обыкновению заскочив перед сменой на реку, Галка вбежала на вал и замерла от изумления: лед еще стоял, но вода подняла его так высоко, что, казалось, он был уже на уровне фундаментов фабрики.

Как всегда в эту пору, на берегу возбужденно гомонили мальчишки. Несколько рыболовов, забросив с берега подъемки, дремали над ними. Очнувшись, садились на конец шеста, медленно выволакивали сеть. И если в ней трепетала хотя бы одна крохотная, похожая на перочинный ножик плотичка, принимались наперебой вспоминать какой-то счастливый год, когда река вот тут, возле фабрики, была так щедра, что рыбу уносили ведрами.

Все было как всегда, но на гребне вала Галка заметила группу озабоченных людей. Они что-то встревоженно обсуждали, показывали то в сторону реки, то на вал, то на фабрику. Среди них были Северьянов, Слесарев и Анна. Галка, разумеется, сочла долгом подойти послушать, о чем они так оживленно разговаривают.

— …Я же сказал: порядка двухсот сорока сантиметров за сутки — это очень большой подъем, — докладывал незнакомый Галке тощий человек в жестком брезентовом плаще с капюшоном и широкой шляпе с опущенными полями, делавшей его похожим на гриб поганку, каких немало росло в укромных уголках фабричного двора. — Редкое, весьма редкое явление. Лишь в тысяча девятьсот восьмом году…

— Постойте, постойте, историю пока оставим, — нетерпеливо перебил Северьянов. — По вашим данным, подъем воды продолжается?

— Два метра сорок в сутки — это десять сантиметров в час, — считал вслух Слесарев. Без пальто и без шляпы он прибежал, должно быть, прямо из кабинета, не успел даже снять сатиновые нарукавники. — А сейчас как?

Гремя своим плащом, незнакомец, спустился к воде, где стояла полосатая рейка.

— Сейчас порядка девятнадцати сантиметров в час.

Северьянов и Слесарев переглянулись.

— Так что же, к ночи река может перекатить вал? — испуганно вскрикнула Анна. — Так? Да?

— Без паники, без паники, — оборвал ее Северьянов. — Послушаем, что нам наука скажет… Вы полагаете, что фабрика в опасности? Если так, надо сейчас же демонтировать моторы!

«Демонтировать моторы? Как это можно?» — подумала Галка. Работа отлично наладилась в эти последние дни. И Валька, и Женька, и даже тетя Клава — все уже позади. Еще немножко нажать — и Галка со сменщицей Зиной Кокиной опередят лучших ткачих. И, не выдержав, девушка бесстрашно встряла в разговор:

— Как это так — демонтировать!.. Хорошенькое дело! И уж, главное, зачем?

Все были так озабочены, что даже не удивились появлению новой собеседницы.

— Вот именно, зачем? — поддержала Анна. И, обращаясь к человеку в плаще, с надеждой, даже с мольбой спросила: — Ведь фабрике река пока не угрожает? Нет? Ведь нет?

— Ничего точно не могу сказать вам, товарищ Калинина. Я гидролог, а не господь бог. Вы же знаете, нам ничего не известно о состоянии льдов и снегов на верховьях. Там еще немцы… Могу только заявить, что старожилы не упомнят такого наводнения.

— Э-э-э, эти старожилы только и существуют, чтобы чего-нибудь да не упомнить! — махнул рукой Северьянов. — Вы специалист, и люди ждут от вас совета, как быть: останавливать фабрику или продолжать работу?

— Повторяю, я не бог, я обыкновенный человек. Нет-нет, решайте сами, а я могу только сказать: надо быть ко всему готовым…

Весь этот день фабрика была в большой тревоге. В перерыве многие бегали на реку. Лед еще стоял, но уровень воды продолжал повышаться. Теперь нетрудно было заметить, что она действительно уже немного выше уровня берега. Лишь полоса старого вала защищала фабрику от воды. Подходя к крайним станкам, что были у окон, ткачихи опасливо косились в сторону реки: а вдруг прорвет, вдруг, выдавив рамы, потоками хлынет в цех. На валу уже работали люди — штатские и военные. Они носили, укладывали, трамбовали землю, забивали колья. Но станки требовали внимания. И работницы отходили от окон, унося в душе все возрастающую тревогу.