Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)
Шрифт:
Только Купидон был другим.
Бените вспомнилось, что голова Купидона все еще валяется возле кучи торфа. Теперь можно было не торопиться убирать ее. Пусть образцовый порядок на Рихве пошатнется. Глупо переживать из-за этого. Даже если откинуть в сторону ссору с Йоссем. Земля начала колебаться, опустошив многие дома. Испуганные люди бродят вокруг, и кажется, будто все летит вверх тормашками. Чем Рихва лучше других, чтобы подобно священной дубраве возвышаться посреди бурелома? Если Рихва еще годна на то, чтобы служить кровом или складом, — и то слава богу.
Странный человек, этот Молларт. Что заставило его в такое время пойти по следам эпидемии? Что вынудило его действовать? И не все ли ему равно, расцветут ли пышным цветом микробы бруцеллеза
Однако этот субботний вечер конца сентября был предназначен не для того, чтобы рассеянно стоять посреди двора и размышлять.
Из-за конюшни послышался плач маленького ребенка. Вероятно, то был младенец, еще не вышедший из пеленок.
Вдруг какие-нибудь проходимцы запрятали ребенка в кучу хвороста, а сами тихонько ушли, не обремененные ношей?
У кучи хвороста, опираясь на тот её край, что был пониже, стоял мужчина в кепке. Он с интересом разглядывал свою обутую в сапог ногу, делавшую кругообразные движения и сминавшую начавшую уже желтеть сорную траву. За спиной у мужчины на чурбаке сидела худая женщина и укачивала лежавшего у нее на коленях младенца. Старший ребенок, девочка, развязывала узел, стоявший на изрытой копытами земле, очевидно, искала для младенца сухие пеленки. Маленькая тележка, поставленная посреди скотопрогонной дороги, вызывала глубочайшее недоумение. Бенита никогда бы не поверила, что можно решиться предпринять путешествие с такой повозкой.
Хозяйке Рихвы хотелось обстоятельно разглядеть тележку с четырьмя маленькими колесами и тяговой оглоблей, до отказа набитую всякими узлами и пожитками, но мужчина, стоявший у кучи хвороста, поднял голову, и только сейчас Бенита узнала его.
Помилуй бог, как это господину пастору удалось докатить тележку из поселка в Рихву.
— Здравствуйте, — смущенно пробормотала Бенита.
Пастор поклонился ей, его жена любезно кивнула головой, и только девчонка, шарившая в узле, выпрямилась и чинно присела. Очевидно, скитания убедили ее в том, что чванство — пустая условность. Если у родителей нет приличествующего их званию средства передвижения, то положение, которое они занимали прежде, ничего не стоит.
— Я сейчас провожу вас в дом, — поспешно предложила Бенита. — К нам еще до вас прибыли беженцы, на Рихве второй день идет переселение народов.
Бенита думала приободрить этим пасторскую семью — не только их швыряет судьба.
— Нам бы хотелось, если можно, отдельно. Например, в ригу или в баню, — сказал пастор.
— Баня у нас плохонькая, — растерянно ответила Бенита, — а рига…
Только что здесь побывали пожарники, спрятали в бочке с высевками свой архив. Кто знает, кого еще занесет сюда…
— В бане спокойнее, — решила хозяйка Рихвы.
— Значит, расположимся в бане, — сказала пасторша.
Закутав ребенка в одеяло, она встала.
Бенита быстро подошла к тележке, взялась за перекладину оглобли и повезла. Пастор не стал вмешиваться, он поправил рукой глухой ворот свитера, натиравший ему в теплую погоду шею, и расстегнул пуговицы серого в елочку пиджака.
Пасторша, увидев свой будущий кров, оживилась. Она велела мужу и Бените поставить тележку с поклажей в предбанник. Передав дочке младенца, госпожа собрала шайки и ковши и поставила их на полок. Обнаружив у печки остатки веника и мочалку, она собрала с пола мусор, заодно вытерла пыль с оконца и раскрыла обе половинки ставен.
Бенита внимательно смотрела на черный покосившийся потолок, он еще каким-то образом держался. Знай Бенита, что в бане поселится столь уважаемое общество, она бы не боролась с Купидоном на крыше, ставя под угрозу обвала будущее пристанище пасторской семьи.
— О, тут и ведра есть, — словно для собственного успокоения сказала себе пасторша и посмотрела на свет, не прохудилось ли дно ведерка. — В предбаннике стоят длинные скамьи, на них положим девочку…
— Дал бог ночлег, даст и завтрашний день, — ясным голосом произнесла девочка.
— В доме вам было бы удобнее, —
сказала Бенита, чувствуя себя виноватой, что предоставила гостям такое жалкое жилье.— Нет, — ответил пастор. — Мы набьем мешки сеном, натаскаем хворосту и немножко протопим здесь. От молока тоже не откажемся.
Бенита кивнула, боясь, что всякие любезные слова с ее стороны вдруг окажутся неуместными.
Выйдя из бани — девочка с ведерками следом, — молодая хозяйка Рихвы почувствовала, что общение с пасторской семьей выбило ее из привычной колеи. Она шла какой-то несвойственной ей походкой, маленькими шажками, не отрывая глаз от дороги. Ей хотелось подобрать падающие вдоль плеч волосы и связать их на затылке в тугой узел.
Этот самый пастор конфирмировал ее, венчал ее с Йоссем, он же крестил их ребенка.
Когда Бенита заходила в церковную канцелярию договариваться относительно разных праздничных обрядов, он журил ее за неуплату церковной подати.
«Сейчас самое время снять окорок с трубы и отрезать от него кусок для пастора, чтобы уплатить ему не только старые долги, но и проценты», — подумала Бенита.
Бенита без больших усилий подняла лестницу. Ей нечего было рассчитывать на помощь мужчин. Не станет же Йоссь, который скрывается от всех на свете, лезть на крышу! Бенита, уперев лестницу одним концом к боку корыта, приставила ее к крыше. Шест с перекладинами, который вел на гребень гонтовой крыши, был несколько лет тому назад заменен новым.
Самым трудным оказалось — встать наверху. Покачиваясь на гребне, Бенита почувствовала странный зуд в ногах. У нее было такое ощущение, словно она находилась на грани действительности и сна, — оторвав одну ногу от перекладины, Бенита вдруг почувствовала, что падает вниз. На самом же деле нога, возможно, лишь на несколько сантиметров сдвинулась к стрехе, и тут же ее руки с молниеносной быстротой ухватились за просмоленную трубу. Бените, старающейся поудобнее пристроить на выступе свои ноги в постолах, вспомнился печник из поселка, который, ссорясь с женой, всегда на один и тот же манер мстил своей слабой половине. Он выжидал, пока наступит тот сладостный момент, когда жена начнет варить или печь, чтобы залезть на крышу и усесться на трубе. Через минуту вся кухня до самого потолка утопала в дыму. Жена, задыхаясь от кашля, выбегала из дома и начинала умолять мужа слезть. А он и в ус не дул. Озирался по сторонам, болтал ногами и курил трубку. Печник обычно говорил, что человеку положено со всех сторон прокоптиться. В конце концов, когда жена, простирая руки к небу, падала перед мужем на колени, он отдирал с отверстия трубы одно полушарие своей задницы. Десять лет жена терпела издевательства мужа, но однажды выбежала из кухни во двор с горящей головешкой в руке и стала грозить, дескать, если муж сейчас же не спустится, она сию минуту подожжет крышу. Муж, не ожидая от жены такого сопротивления, настолько перепугался, что чуть не упал, слезая с крыши, и со страху уронил трубку в дымоход.
Бенита осторожно потянула за цепочку, на которой висел свиной окорок. Обычно, когда надо было лезть за копченым мясом на крышу, она брала с собой трос. Все равно лезть, так уж лучше сделать заодно два дела — что стоит несколько раз протянуть трос через дымоход. Но сегодня Бените даже в голову не пришло захватить из-под стрехи амбара стальной трос, распущенный щеткой. В душе Бенита усмехнулась. У реки ее ждет табун лошадей — хозяйка Рихвы задумала мчаться в сторону семи ветров.
Свиной окорок был готов в самый раз и выглядел весьма аппетитно. У Бениты даже слюнки потекли. Она забыла прихватить с собой нож и поэтому оторвала кусочек мяса зубами. Бенита охотно уселась бы на трубу, как тот печник из поселка, но в отличие от него на ней не было штанов с кожаными заплатами на заднице. А ведь можно было бы устроить себе приятный досуг. Никто не догадается искать хозяйку на крыше — пусть приходят и уходят эти беженцы, пусть Минна сама улаживает дела на хуторе, она, Бенита, сидела бы здесь, наверху, словно на наблюдательной вышке, и грызла свиную ляжку.