Глупые комиксы, розовые «мартинсы»
Шрифт:
– Да насрать, что там думает Свидубская со своей компанией! Ты классная девчонка, только вот это всё, – я неопределенно помахал рукой, намекая на ее неформальную внешность, – как-то не супер.
– Ты еще и ксенофоб, Романовский?
– Вот не надо прятаться за странные и непонятные термины!
Мы остановились возле подъезда. Ночной ветер пробирал до костей, и я поглубже засунул руки в карманы куртки.
– Тут живешь? Давай, до свидания!
– Да ты еще и обижаешься, как девчонка! – хмыкнула Валя.
– Ну и кто
Я думал, она разозлится, хлопнет дверью и мне останется лишь брести по улице в одиночку. Но она вдруг посмотрела мне в глаза, губы ее задрожали, и я понял, что еще немного – и она разревется.
– Эй, – я легонько потрепал ее по плечу, – ты чего? Ладно-ладно! Пускай не ты, а я сексист и шовинист, и ксенофоб, социофоб, социопат и психопат…
Я держал ее за плечо и продолжал накидывать все термины, какие когда-нибудь слышал и мог вспомнить. Валя шмыгала носом, едва сдерживая слезы. Но когда я докатился до «я оптимист, я оптимист, я гетеросексуалист…», она вдруг рассмеялась, потом из глаз ее полились слезы, и она уткнулась мне в грудь. Что оставалось делать?! Только обнять ее и переждать неожиданный взрыв эмоций. Я держал ее обеими руками, нежно поглаживал по спине, ощущая под ладонью задубевшую кожаную куртку, и думал о том, как же везет этому засранцу. Кому? Андрюхе, конечно!
Валя успокоилась, прекратила стонать в отворот моей куртки и подняла заплаканное лицо. В свете фонарей было видно, что черная обводка размазалась, нос и губы припухли. И это придавало ей такой трогательный вид, что у меня за мгновение пролетела тысяча невольных мыслей – от «а она ничего» до «сейчас, сейчас… целуй давай!». Вовремя опомнившись, я отстранил от себя девчонку, смущаясь сам себя, промямлил:
– Ну че, кх, все, пока, – и отвел взгляд.
– А ты можешь меня до квартиры проводить?
– Хулиганов боишься? Но ты учти, что физподготовка у меня хромает!
– Хулиганов я не боюсь, – все еще шмыгая носом, Валя вытащила из-под рукава манжет рубашки и вытерла черные потеки на лице. – Я… Я маму боюсь. Понимаешь, она очень строгая. Она в военном училище преподает и привыкла командовать… Может быть, при тебе не так сильно ругаться станет. – И Валя вновь с мольбой посмотрела на меня.
Я в нерешительности мялся на подмерзшем снегу. Он хрустел под ногами, как рассыпанные чипсы. Влезать в семейные разборки – то еще удовольствие. Что мне, своих не хватает?
– Пожалуйста, – Валя не притронулась ко мне, не шагнула навстречу, а просто добавила жалобно: – Ну пожалуйста, Макар!
И мы вошли в подъезд. Остановились возле лифта. И когда его серебристо-стальные двери разъехались, из кабины на нас подозрительно вытаращилась тетка. В расстегнутом пальто, из-под которого торчали полы цветастого халата. В руках она держала полупустое мусорное пластиковое
ведро, в зубах – незажженную сигарету. Тетка окинула нас недобрым взглядом и шагнула вон из лифта.– Ишь, до чего девочку довел! – бросила она мне, проходя мимо. – Зареванная, аж под носом мокро!
– Это септум, – тихо сказала Валя.
– Вот-вот, я и говорю: это сопли! – Тетка еще раз сердито зыркнула и потопала на улицу.
Мы с Валей переглянулись и захохотали. Не знаю, смеялась ли она от нервного напряжения, я же почувствовал, что между нами есть что-то такое, чего словами не передать. Казалось, что с этой девчонкой можно не притворяться и чувствовать себя свободно, что мы понимаем друг друга без слов.
Лифт поднимался, а мы все переглядывались и улыбались, но Валина улыбка постепенно становилась все бледнее. А когда кабина затормозила и двери открылись, Валя глубоко вздохнула и решительно шагнула вперед. На лице ее и тени не осталось от прежнего веселья. Озадаченный, я пошел следом, недоумевая, почему она так напряжена. Мои родители тоже не самые спокойные в мире люди, тоже пилят меня за все подряд, но плевал я с высокой колокольни на их истерики!
– Что мне сказать твоей матери? – спросил я возле двери.
– Просто стой рядом и молчи! – Валя поднесла палец к кнопке звонка и сильно вдавила ее. – Пожалуйста.
Никто не открыл. Валя позвонила еще раз, потом еще. На третий раз лицо ее стало совсем бледным. Она закусила губу и замерла, глядя прямо перед собой. Я в сомнении стоял рядом. Что мне-то делать? Предложить проводить ее куда-нибудь еще? Позвать с собой? Ну не оставлять же ее тут одну в подъезде?! И только я открыл рот, чтобы все это произнести, как лязгнул дверной замок.
– Половина двенадцатого. Может, не стоило и приходить? – спросила стоящая на пороге женщина.
Вот так приветствие! Такого даже я не слышал, если возвращался позже назначенного срока, что бывало редко, потому что вытащить меня из дома – та еще задачка.
– Валя, ты дверью не ошиблась случайно? – спросил я.
Женщина бросила на меня такой взгляд, что, если бы я был бумажным, сгорел бы на месте. Она была одета в уютное мягкое худи бежевого цвета и такие же спортивные трикотажные брюки. Стояла, держась одной рукой за дверь, другой – за косяк, и впускать Валю явно не собиралась.
Вдруг за ее спиной показался младший брат Ивлевой, Илюшка, – мы познакомились с ним накануне на детской горке. В пижаме со смешными медвежатами он на цыпочках прошел по коридору и встал за спиной у матери.
– Мама, нас задержали в школе и забрали телефоны. Я не могла тебе позвонить, – пролепетала Валя. – Это мой одноклассник, Макар, он подтвердит.
– Здрасте, – кивнул я.
– Забор покрасьте! – отозвалась Валина мама.
Илюшка за ее спиной помахал мне ладошкой.
Мать Ивлевой окинула меня презрительным взглядом с головы до ног: