Гнёт ее заботы
Шрифт:
Кроуфорд кивнул.
– Полагаю, так оно и есть. Они просто жаждут грез, что обретают от своих кварцевых фетишей и легких металлов… а так же в крови людей, которые были укушены. Можно видеть посредством крови. Он направился было вперед, но был вынужден снова опереться на Байрона.
– А як тому же теперь даже не зараженный. Но они сказали, что для ценителей моя кровь все еще заслуживает внимания - они говорят, она словно молодой уксус, в котором они могут… все еще чувствовать вкус того изысканного вина, которым она когда-то была. Он издал болезненный смешок.
– Ты определенно придешься им по вкусу. Если конечно когда-нибудь
– Благодарю. Без работы я теперь не останусь.
Некоторое время они молча хромали вперед, и Кроуфорду приходилось постоянно напоминать себе, где он находится.
– Я попытаюсьснова подняться в Альпы, - хрипло сказал он, наконец, - ради нашего ребенка, но боюсь, что в этот раз умру задолго до того, как достигну вершины. Я был… неизмеримо моложе в 1816.
– Если мой замысел сработает, нам не придется ехать дальше Венеции, - сказал Байрон.
– Думаю, я знаю, как можно ослепить Грай.
– Ослепить… Грай, - повторил Кроуфорд, печально оставляя слабую надежду разобраться хоть в чем-нибудь из происходящего.
Еле волоча ноги, они завернули за угол, и Байрон снял шляпу и замахал поджидавшей и карете.
– Этой ночью ты остановишься в моем доме в Пизе, - сказал Барон, когда карета тронулась в путь, - а завтра утром мы возьмем эту карету до Виареджо, где встретимся с Трелони, который приплывет туда на Боливаре. Он изготовил какую-то адскую жаровню, чтобы сжечь на ней тела. Мы же доставим свинцовые ящики для пепла.
Кроуфорд кивнул.
– Я рад, что их наконец-то сожгут.
– Я тоже, - ответил Байрон.
– Эта чертова Санитарная Служба всеми правдами и неправдами тянула с предоставлением нам необходимых разрешений - я думаю, кто-то высокопоставленный в Австрийском правительстве хочет,чтобы из песка вывелись вампиры - но теперь у нас эти разрешения есть, и мы намерены ими воспользоваться, прежде чем их успеют отменить. Я только надеюсь, что еще не слишком поздно.
– Подожди ка минуту, - сказал Кроуфорд.
– Пиза? Я не могу туда отправиться - тамошняя гвардияразыскивает меня.
– О, господи боже, ты и вправду думаешь, что тебя можно узнать? Ты теперь должно быть весишь все девяносто фунтов [368] . Дьявол, да ты только посмотри на себя!
Байрон потянулся, сграбастал пригоршню грязных белых волос Кроуфорда и потащил. Почти без всякого сопротивления в его руке остался слипшийся клок волос. Байрон выбросил его в открытое окно и вытер руку носовым платком, а затем избавился от него таким же способом.
– Ты выглядишь словно больная, умирающая от голода столетняя обезьяна.
368
Примерно 33 килограмма.
Кроуфорд улыбнулся, хотя зрение его было затуманено навернувшимися слезами.
– Я всегда говорил, что мужчина должен повидать что-то в жизни, прежде чем удариться в отцовство.
Дети Ли Ханта тоже заметили сходство Кроуфорда с обезьяной, и, окружив их, наперебой заголосили, что зверинец лорда и так уже слишком обширный, чтобы помещать туда еще и этого «шелудивого орангутанга», - но Байрон с проклятьями отогнал их прочь и повел Кроуфорда вверх по лестнице в ванную, а затем пошел разыскать Трелони.
Кроуфорд оттер себя, пользуясь благоухающим розой мылом, что должно быть принадлежало любовнице Байрона Терезе - несмотря
на то, что был уверен, узнай она об этом, она бы к нему больше не притронулась, - а также вымыл вместе с ним свои волосы. Когда он поднял голову из воды, после того как окунул ее, чтобы смыть пену, большая часть волос осталась в ванной, плавая завитками словно белковые нити сваренного яйца; и когда он выбрался из ванной и воспользовался одной из расчесок Терезы, он осознал, что стал совершенно лысым за этот прошедший месяц.На стене висело большое зеркало, и он в ужасе уставился на свое обнаженное тело. Колени и локти были теперь самыми широкими частями его конечностей, а ребра выпирали, словно сжатые в кулак пальцы из-под обтягивающей одежды, а на запястьях от ежедневного натирания удерживающими его на кресте веревками образовались язвы. И он не думал, что когда-нибудь еще сможет иметь детей.
Некоторое время он почти неслышно оплакивал того мужчину, которым когда-то был… а затем, укрепив себя глотком Терезиного одеколона, натянул халат на свое понапрасну растраченное тело и попытался уверить себя, что если сможет как-нибудь спасти Джозефину и их ребенка, он, воистину, больше чем когда-либо прежде, будет отвечать понятиям мужественности.
Решение было смелым, но он посмотрел на свои бледные, трясущиеся руки, и спросил себя, что из задуманного окажется ему по силам; а затем, принимая во внимание расщепленное состояние своего разума, насколько его хотя бы хватит, чтобы не забыть об этом решении.
Байрон вернулся с Джоном Трелони, чтобы обсудить детали завтрашнего погребального костра - Трелони лишь дважды в изумлении взглянул на Кроуфорда, один раз, когда впервые его увидел, а второй, когда Байрон сказал ему, кто это был - но Кроуфорд никак не мог сосредоточиться на том, о чем говорилось; Трелони был настолько дородный и загорелый, настолько чернобородый и ясноглазый, и пышущий здоровьем, что Кроуфорд чувствовал себя изношенным и иссушенным, просто находясь рядом с ним.
Байрон заметил его невнимательность и провел Кроуфорда вдоль по коридору в гостевую комнату.
– Я пришлю слугу с чем-нибудь съедобным, - сказал он Кроуфорду, осторожно присевшему на кровать.
– Я уверен, что доктор настоял бы, чтобы ты неделю не покидал кровати, но завтрашнее сожжение будет своего рода пробным забегом [369] перед предстоящим еще через день сожжением Шелли, так что я хочу, чтобы ты поехал.
Байрон повернулся было уйти, но затем добавил, - Да, и я также скажу, чтобы слуга захватил чашку брэнди - и не стесняйся в любое время попросить еще. Не в моем обыкновении ограничивать кого-нибудь в пьянстве, к тому же я не могу позволить пойти вокруг молве, что мое гостеприимство хромает настолько, что гостям приходится пить одеколон.
369
Practice run - контрольный (пробный) забег. Я хотел было написать «пробежкой для разогрева», но потом подумал, что Байрон все же был не настолько циничен.
Кроуфорд почувствовал, что его лицо вспыхнуло, и сидел, не поднимая глаз; но после того как Байрон покинул комнату, он с благодарностью вытянулся на кровати, поджидая еду. Он слышал, как из окна выливали оставшуюся после его купания воду, и понадеялся, что та не отравит растения.
Он провалился в сон, и ему снилось, что он снова распят на кресте в подземном баре; кто-то по ошибке принял его за деревянное распятие и уже собирался вогнать железный гвоздь в его лицо, но единственное, чего он боялся, что человек слишком рано заметит, что он живой, и не сделает то, что хотел.