Гнёт ее заботы

– Я… не могу. Кроуфорд шагнул вперед, протягивая руки к демонической женщине, собираясь снова пригласить ее, вернуть столь нужное ему блаженное забытье - музыка устремилась ввысь, приближаясь к развязке.

– Постой!– крикнула Джозефина, столь отчаянно, что он на мгновение застыл и оглянулся назад.

Ее рука метнулась к лицу и что-то нашаривала, тащила, и спустя миг он пораженно увидел, что она извлекла наружу фальшивый глаз. Она сунула его в рот и резко надкусила, и даже сквозь щеки заглушившие звук он услышал хруст стекла.

Затем Джозефина потащила его назад, обвила руками и принялась неистово целовать. Ее сухие губы раскрылись, пропуская его язык в рот, полный крови и осколков стекла и - немыслимо - толченого чеснока.

Фортепьяно заголосило.

Кроуфорд словно обезумел. Сдерживаемая долгие годы страсть, прорвала плотину и огненным потоком хлынула в кровь - он пылко отвечал на ее поцелуи, стискивая одной рукой слипшиеся от крови волосы на ее затылке, буквально вдавливая ее лицо в свое, а другой рукой крепко прижимая к себе ее бедра. Пистолетная пуля возле ее виска нагрелась под его пальцами, и он чувствовал, что пуля в его бедре тоже излучает тепло.

Десяток невыносимо долгих секунд они кружились на мостовой, терзая друг друга, пока отголоски последнего визгливого аккорда эхом метались меж зданий и улиц, затихая где-то в сумрачной глубине неба…

А затем вновь хлынул холодный ливень, и ночь утонула в нем, и когда Кроуфорд оторвал израненный рот от губ Джозефины, он увидел двух крупных змеев, грациозно, словно колибри, парящих в воздухе, с шелестом извивая свои длинные чешуйчатые хвосты. Музыка или замолкла или сделалась слишком тихой, и хитиновое жужжание размытых в воздухе крыльев вторило шелесту проливного дождя. Кроуфорд почувствовал источаемый змеями мускусный запах, смешивающийся с ароматом сухого вина, которым дышала промокшая улица.

Запах вызывал у него отвращение, и он понял, что, по крайней мере ненадолго, защищен от влечения к ламиям.

В наступившей тишине жужжание радужных крыльев запело музыкальные гаммы, а затем облеклось в слова.

– Чеснок в твоей крови, и серебро.

Нельзя было с уверенностью сказать, какое из парящих существ произнесло эти слова - может быть сразу оба - в унисон - все еще выводя свою ночную песню, хотя музыкальное сопровождение прекратилось.

И хотя Кроуфорд совершенно выбился из сил, ум его был как прозрачное спокойное озеро, и он догадался, что убийцы фон Аргау должно быть использовали серебряные пули.
– Вот именно, - ответил он, и от него пахнуло таким чесночным смрадом, что змеи невольно подались назад, попирая крылами холодный ночной воздух.
– Прочь с нашего пути.

Змеи отшатнулись еще, зависнув по обе стороны двери. Глаза их горели обещанием ужасной расплаты.

Шатаясь от слабости, Кроуфорд провел Джозефину между злобно гудящими змеями в открытую дверь. Спотыкаясь, они поднялись по темной лестнице, сплевывая кровь и стекло, и держась друг за друга, чтобы не упасть.

Музыка заиграла снова, закружилась вокруг них словно пузырьки газа в бокале шампанского. Кроуфорд знал теперь, что они не встретят здесь никого из людей фон Аргау - очевидно работу поручили более надежным агентам.

Когда они достигли площадки второго этажа, они увидели, что дверь в квартиру Китса раскрыта, и изнутри в коридор льется яркий свет, словно уже наступил день.

Кроуфорд заставил себя идти вперед, сквозь льющуюся кристаллическим ливнем музыку, пытаясь вспомнить, что такое Джозефина сказала ему возле входа, и почему это показалось столь важным - и несчастно утешал себя, напоминая, что сможет вернуть свою фляжку.

Маленькие длинноногие большеглазые существа брызнули врассыпную, когда он, еле волоча ноги, двинулся по коридору, и до него донеслось перешептыванье и чириканье дюжины черных кулей, раскачивающихся на какой-то липкой дряни под потолком, и похожие на морских звезд существа цеплялись за стены и тянули к нему свои длинные щупальца. Но ни одно существо из чудовищной свиты ламии не препятствовал двум людям, которые рука об руку проследовали к открытой двери.

Кроуфорд первый заглянул в открытую дверь, и, к своему удивлению, увидел, что демоническую музыку из фортепьяно исторгал никто иной, как кроткий Северн - весьма разительная перемена, если вспомнить изящную музыку Гайдна, которую он играл раньше - но затем заметил, что глаза юноши были закрыты, и похожее на кошку с женским лицом существо примостилось у него на плече, что-то нашептывая ему в ухо.

Джозефина натолкнулась на Кроуфорда сзади, и он, оступившись, шагнул в комнату.

Стена, выходящая на улицу, исчезла, и там, где она должна была находиться, тянулся вверх поросший травой холм, и рассветное солнце ярко искрилось на покрытых росой цветах. На один ошеломленный миг Кроуфорду почудилось, что он каким-то образом потерял час или два, пока взбирался по лестнице - но затем он взглянул в другие окна и увидел за ними темноту, и даже, несмотря на сияющее солнце, - оранжевые пятна нескольких уличных фонарей. Он снова взглянул на пропавшую стену и увидел, что подножие холма начинается у самого пола, вровень с ним, хотя комната была наверху, и еще заметил, что солнце вставало на юге.

Музыка заиграла веселей и легкомысленней, хотя все еще несла на себе печать обаяния тьмы. Кроуфорд увидел двух молодых людей, юношу и девушку, бегущих рука об руку по солнечному склону… а затем узнал в юноше Китса, здорового и загорелого.

– Я думаю, мы опоздали, - сказал он Джозефине, которую все еще держал за руку.

– Нет, - сказала она. Он взглянул на нее, а затем проследил за ее взглядом, обращенным к двери в другую комнату.

Там стоял Китс, настоящий, с изможденным лицом и блестящим лихорадочным взглядом. Оперевшись о дверной проем, он жадным взором следил за миражом на стене, и Кроуфорд внезапно понял, что девушка на холме возле здорового веселого Китса была его невестой, которую он оставил в Англии.

Затем видение потускнело, и копия поэм Китса воспарила со стола в воздух. Книга набухала и росла в размерах, двигаясь к стене, на которую была спроецирована картина, и когда она стала в высоту почти с Кроуфорда, обложка раскрылась, словно двойная дверь, представив содержание двух страниц. Корешок гигантской книги ударился о стену и прилип.

Напечатанные на страницах стихи казались сгустками тьмы, зловеще светящимися на белой бумаге… вдруг перед ними оказалась другая книга, очевидно книга с еще не написанными поэмами Китса, и стихи эти сверкающими нитями заструились с мелькающих страниц в разум Кроуфорда - и, как он мог видеть, в разумы Джозефины и Китса тоже.

Музыка стала нестерпимо печальной, рисуя в воображении закаты, которые им не суждено увидать, ласковые касания ночного ветра, которые им не суждено почувствовать. В ней зазвучали латинские нотки, напоминая слушателям, что они находятся в Италии, в Риме,городе, где величайшие достижения в истории человечества были столь же обычны, как и уличные торговцы луком… и что больной Китс, который мог бы столь тонко постичь всю эту красоту, умрет, так ничего и не увидев.

«Искушение Святого Китса», - подумал Кроуфорд. Он огляделся в поисках фляжки и увидел ее на столе, где раньше лежала книга. Хватит ли у меня смелости приблизиться к ней, отчаянно подумал он.