Гнёт ее заботы

Кроуфорд видел теперь, что ношей, которую тащили мужчины, был скрученный в рулон ковер, провисающий посередине, ковер в котором, судя по всему, была Джозефина; заговоривший мужчина держал один его конец, и Кроуфорд помолился, чтобы с этой стороны были ноги.

Кроуфорд улыбнулся и согласно кивнул - а затем, перемахнув четыре ступеньки, сграбастал мужчину сзади за воротник и дернул, приседая и вкладывая в этот рывок весь свой вес.

Мужчина с паническим вскриком повалился назад, и, хотя Кроуфорд пытался закрутить его в воздухе, Кроуфорд все еще был между ступенями и тяжелым телом над ним, когда они обрушились на железную лестницу несколькими ярдами ниже; все дыхание было выбито из него в одном жестком, мучительном всхлипе, так что когда мгновением позже выроненный ковер врезался в них, прежде чем полететь дальше вниз по лестнице, он мог лишь заходиться от беззвучного крика, чувствуя, как края сломанных ребер трутся друг о друга в его груди.

Упавший на него мужчина, повис ногами в воздухе, крича и беспомощно молотя руками о кирпичную стену, затем медленно потерял равновесие, и, совершив акробатическое обратное сальто, полетел вниз по ступеням. Лестница жалобно загудела.

Кто-то перепрыгнул через Кроуфорда и побежал вниз по ступеням, а затем кто-то еще грубо поставил его на ноги, и он смутно различил в свете фонаря сердитые лица и услышал посыпавшиеся на него вопросы.

Он мог лишь трясти головой. Поврежденные легкие напрягались в груди, пытаясь втянуть воздух, и он словно откуда-то издалека ощущал, как по подбородку из разбитого носа течет горячая кровь.

В конце концов, один из допрашивающих изрыгнул раздраженное проклятье и посмотрел мимо Кроуфорда вниз по лестнице.
– Не могу добиться от него ничего путного, Эмиль, но нашумели мы здесь порядком, - крикнул он достаточно громко, чтобы Кроуфорд услышал его сквозь стоящий в ушах звон.
– Незачем тащить ее к реке - убей ее здесь, и оставь Марко, где лежит, пора убираться отсюда.

Кроуфорд повернулся и начал остервенело спускаться вниз, его ноги подкашивались и оскальзывались, руки беспомощно хватались за перила, а по мертвенно-бледному лицу ручьями стекал холодный пот. Теперь ему удавалось дышать, но лишь судорожными скрежещущими вздохами.

Когда он добрался до узкого внутреннего дворика, он был уверен, что сейчас согнется в рвотном позыве; но в свете от быстро спускающегося фонаря позади он увидел, как мужчина, который перепрыгнул его на лестнице - очевидно Эмиль - склонился над ковром и дважды до отказа вонзил нож в обращенный к улице конец рулона.

Света теперь было достаточно, чтобы Кроуфорд заметил кровь на клинке, когда Эмиль занес руку для третьего удара. Ковер начал дергаться, и Эмиль, похоже, пытался решить, где была шея Джозефины.

Кроуфорд рванул пистолет из-за пояса - разодрав при этом кожу, так как зазубренный механизм затвора был, очевидно, вдавлен в живот - и, хныкая от ужаса, прицелился в мужчину и выстрелил.

Отдача выбила пистолет из его руки, но Эмиля, закрутив, отбросило от ковра, и он, приложившись о стену, тяжело осел на пол. Кроуфорд дотащил до него свое тело и поспешно обыскал промокшие от крови карманы Эмиля.

Он нашел еще один пистолет и, крутанувшись так быстро, что чуть не упал в обморок, нацелил его на спускавшихся мужчин, которые уже почти достигли подножия лестницы. За несколькими выходящими во внутренний двор окнами зажегся свет. Откуда-то доносились крики женщин, зовущих гвардию.

– Проваливайте, - выдохнул Кроуфорд, - или я… вас тоже убью.

Убийцы осторожно попятились, а затем, когда они скрылись из виду, он услышал, как они со всех ног бросились прочь - то ли обратно вверх по лестнице, то ли по какому-то коридору.

Кроуфорд осторожно засунул пистолет за пояс и опустился возле все еще извивающегося ковра.

Он заметил, что из дверного проема на него глазеют две монахини.

– C'e una donna ferita qui dentro — forse marta— aiutatemi srotolare! [275]

275

C'e una donna ferita qui dentro — forse marta — aiutatemi srotolare! - Внутри раненая женщина - а может быть и мертвая - помогите развернуть! (итальянский).

Монахини испуганно вскрикнули, но все же поспешили к нему, и меньше чем за минуту они освободили Джозефину.

Она села, и Кроуфорд с облегчением увидел кровь на одной из ее лодыжек. Очевидно, Эмиль вонзал кинжал не в тот конец ковра. Он огляделся вокруг, пока не увидел выроненный Эмилем нож, а затем машинально наклонился и поднял его.

Сбежавшие убийцы унесли с собой фонарь, но света за соседними окнами было достаточно, чтобы Кроуфорд понял, что Джозефина впала в свой защитный механический транс - ее глаза были широко распахнуты, а голова, словно метроном, раскачивалась взад вперед. Она вскинулась на ноги, словно ржавая железная марионетка, очевидно не осознавая, что по правой ее ноге сбегает кровь.

Кроуфорд с тревогой оглянулся на лестницу, затем, прихрамывая, подошел к ней.
– Мы должны выбираться отсюда, Джозефина, - сказал он.
– Эти люди не уйдут, пока не убьют тебя.

Она подняла на него пустой взгляд и отпрянула от обнявшей ее руки; и он готов уже был утащить ее силой, но затем внезапно вспомнил то вздор, что она несла на горе Венгерн, и вспомнил имя, под которым она работала у Китса.

– Джулия, - сказал он, - это Майкл, твой муж. Мы должны уходить отсюда.

Пустота покинула ее взгляд, и она одарила его причудливой обрадованной улыбкой. Она, казалось, собиралась что-то сказать, но он лишь растянул губы в притворной улыбке и повел ее на выход к арке, успокаивающе помахивая все еще сжимающей нож Эмиля рукой совершенно сбитым с толку монахинями.

В темноте он налетел на одну из деревянных статуй, и, прежде чем сообразил это, он испуганно ткнул в нее ножом, угодив ей прямо в лицо.

Рукоять ножа внезапно раскалилась докрасна, и он отдернул прочь обожженную руку. Ладонь покраснела, а посередине осталось черное пятно.

Ему показалось, что где-то вдали прогремел выстрел, и, повинуясь внезапному порыву, который он не взялся бы объяснить, Кроуфорд оставил нож торчать в деревянной щеке святого.

Он вытащил Джозефину на улицу.

Дождь, казалось, только усилился. Он обрушивался на землю, вздымая волны и брызги, словно паутина опутавшие мостовую. На улице не было ни одного экипажа, а у него в любом случае не было с собой денег. Одной рукой он обнимал Джозефину; другой он вытащил скользкий от крови пистолет Эмиля, и, то и дело оглядываясь на приют медсестер, спотыкаясь, потащил Джозефину на другую сторону улицы.

Они почти достигли переулка на той стороне, когда в бедро его словно врезалась кувалда, и он сложился пополам, чувствуя, как Джозефину вырвало из его рук и бросило вперед; и когда его ладони и колени врезались в булыжные камни мостовой, он сообразил, что два оглушительных «бам», канонадой отразившиеся от фасадов зданий, были выстрелами.

Он знал, что сейчас умрет, но был слишком измучен и изранен, чтобы испытывать по этому поводу хоть малейшее беспокойство, лишь тоску и мучительное раздражение, что это длится так долго и причиняет столько страданий.